– Я должна быть осмотрительна, – намеренно замолчав, я опускаю глаза на дымящуюся вкусным паром пиалу с чаудером. – Прекрасный тихий ужин в одиночестве, в своей комнате в пабе… Что-то в этом роде, я думаю.
Тони заговорщически улыбается и протягивает руку к бутылке «Пуйи Фюме»:
– Хотите вина?
– Нет, благодарю. Доктор Паттерсон посоветовала мне воздерживаться от алкоголя.
– Она права. Алкоголь вреден для мозгов. А я немного выпью.
Тони рассказывает мне о своем кафе при галерее, о своих клиентах – проезжающих мимо велосипедистах и проплывающих туристах, которых оказалось больше, чем он предполагал. А потом в нашем разговоре возникает пауза. Мы уже съели весь чаудер, и я потягиваю чай с мятой, сжимая кружку обеими руками в надежде, что тем самым не позволю им снова задрожать.
– Вы можете описать, каково это – ничего не помнить? – спрашивает Тони.
Прежде чем ответить, я недолго раздумываю. Я понимаю, что мне следует поговорить с ним об амнезии – это важно, – но это оказывается так трудно…
– Это все равно, что мчаться в открытом море на быстроходном катере, – начинаю я описывать свое состояние. – Когда я оглядываюсь назад, ожидая увидеть за собой кильватерный след, то вижу только спокойную, ровную и пустую водную поверхность, простирающуюся на многие мили окрест, и никаких следов от катера. Но что на самом деле странно, загадочно и непонятно, так это то, что в воде передо мной также ничего нет. Такое впечатление, как будто я не могу представить себе будущее, не вспомнив своего прошлого.
– Вы боитесь завтрашнего утра? Того, что придется начинать все сначала?
– Когда я перечитываю все, что сегодня произошло, мне не верится, что это про меня, что это моя жизнь.
Подводя итоги уходящему дню, я чувствую, что к глазам подступают слезы. А ведь мне неплохо удавалось этим вечером держать себя в руках.
– Видите ли, я и сам начинаю забывать некоторые вещи, – признается Тони. – Всякие мелочи…
– Например?
Тони отвечает не сразу, а когда заговаривает, его голос звучит тише и задумчивей:
– Дело не столько в том, что я не могу найти ключи от машины, сколько в том, что я не сразу соображаю, для чего предназначаются эти ключи, когда я их нахожу.
– Вас это беспокоит?
– Меня это ужасает. – Тони на секунду замолкает. – Как намек на то, что со мной может быть через несколько лет. Как будто я заглядываю в собственную старость.
– А моя жизнь только началась, – умудряюсь улыбнуться я. – Мне всего два дня.
На лице Тони тоже проскальзывает улыбка. Но я отлично понимаю, что ему не до шуток. Его разум занят совсем другим. Тони встает из-за стола и принимается мыть посуду.
– Мне неприятно думать, что вы завтра проснетесь одна в этой вашей убогой комнатенке, – говорит он, стоя у раковины спиной ко мне. – И повторю вам еще раз: вы можете заночевать здесь. Внизу на диване или наверху, в гостевой комнате. Просто мне кажется, что утром вы можете ощутить острую потребность в том, чтобы рядом с вами кто-нибудь был.
– Ужин был чудесный. Очень вкусный. Но мне пора идти, – прикладываю я к губам салфетку. Меня снова пробирает дрожь. – Я очень устала. А мне еще многое нужно записать. Чтобы помнить.
– Как хотите, – говорит Тони, поворачиваясь ко мне. И, вытерев руки о полотенце, аккуратно складывает его.
– Но все равно вам большое спасибо за предложение, – говорю я, поднимаясь из-за стола.
– Вам лучше выйти через заднюю дверь, – бросает Тони мне вслед. – И позвольте мне хотя бы проводить вас до паба.
– Я отлично себя чувствую, правда. Со мной ничего не случится по дороге, – стараюсь я не запаниковать. Такое ощущение, как будто мы с Тони пустились в неистовый, отчаянный пляс, лавируя вокруг друг друга.
Я подавляю дикое желание выбежать на улицу и заставляю себя вернуться на кухню. Там Тони уже открывает заднюю дверь. Но когда я прохожу мимо него, он берет мою руку в свою и задерживает меня. Я знаю, что за этим последует и чем закончится наш сумасшедший танец.
– Давай повторим это снова, – говорит Тони, растягивая лицо в безмятежной улыбке. И, зачем-то оглянувшись вокруг, наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня в губы.
Я закрываю глаза и считаю «Раз, два, три», думая о Флер. А потом, почувствовав, как учащается мой пульс, отступаю в сад, отстраняясь подальше от Тони.
Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга, а затем я ухожу быстрым шагом – только бы не побежать!
– Не описывай этого в своих записках, – кричит мне вслед Тони. – Мы можем поцеловаться в первый раз и завтра.
Мне кажется, меня вот-вот стошнит. И в этот момент звонит мобильник Тони. Почему-то этот звук заставляет меня замереть на месте, а тошнота резко проходит. Я нахожусь уже в глубине сада, пытаясь нащупать задвижку на деревянной калитке. Внутри вспыхивает лучик надежды: может, это звонит Лаура, чтобы сказать мужу, что с ней все в порядке?
– Я оставлю ключ здесь, на случай, если ты передумаешь, – говорит Тони, доставая его из кармана и пряча в один из маленьких перевернутых вверх дном горшков, стоящих у задней двери.
– Ладно, – бормочу я, наблюдая, как Тони прячет ключ, и испытывая непреодолимое желание броситься наутек.
– А сейчас мне надо переговорить с Лаурой, – добавляет Тони.
Люк в который раз изучает письмо – короткое и простое:
«Я ужасно рада весточке от тебя – после стольких-то лет! Пожалуйста, позвони мне завтра, в 7 утра по IST[10]или в 2:30 по BST[11]. А сейчас я ложусь спать. Подробнее обо всем завтра. Ф.» и поцелуй.
Подняв голову, Люк обводит глазами «Виндзорский замок» – почти пустой. С той секунды, как он прочитал это письмо в первый раз, Люк не перестает улыбаться. Слишком много акронимов, на его вкус. Но он как-нибудь это переживет. Ведь теперь он знает, что Фрейя зарабатывает на жизнь экспортом пашмин, и понимает, что это – привычный для нее язык международного делового общения. Шон ушел ночевать к своему брату, оставив Люка наедине с телефоном и очередной кружкой пива. Но прежде Люк успел показать приятелю это письмо. И они даже немного пообсуждали его. Только Шон не разделил воодушевления Люка. Он заметно подустал и немного расстроился. Ведь письмо подтвердило, что Джемма – не русский «крот».
Люк бросает взгляд на часы – еще два часа до того, как он сможет позвонить Фрейе. Независимо от того, окажется Джемма их дочерью или нет, Люк невероятно рад тому, что сумел установить с ней контакт. Ему надоело чувствовать себя брошенным… плыть по течению, без руля и ветрил… Впервые за множество лет он вдруг нашел столь нужное ему звено порвавшейся цепи – связующую ниточку… Юность, по крайней мере, память о ней! Она же часть того человека, в которого с годами превратился Люк. Она служит ему напоминанием о том, что этот человек – плод принятых им же самим решений. И теперь в его жизнь снова вернулась бодрящая надежда, которой он уже давно не испытывал.
Люк начинает подробно изучать страничку Фрейи в Фейсбуке. И его сердце сжимается. Он даже не подумал о том, что Фрейя замужем и ее муж выглядит на фотографиях довольно эффектным. Раздражающе эффектным.
Что ж, Люк рад, что Фрейя нашла свое счастье… А все остальные молодые люди на снимках… Похоже, они обожают Фрейю. Почему-то Люк поначалу решил, что это ее дети. Но они оказались ее племянниками. И никто из них на Джемму не похож.
Люк отпивает большой глоток «Гиннесса». Детей у Фрейи нет. Он не может отрицать, что разочарован. После разрыва с Хлоей он искал в сети Фрейю, да только довольно вяло. Приезд в их деревню Джеммы заставил его активизировать поиски. Но сейчас это уже не столь важно. Если Фрейя от него забеременела – а вероятность этого все еще под большим вопросом, – она, скорее всего, сделала аборт. И значит, Джемма – не их дочь.
Прикончив пиво, Люк решает выйти на улицу, спуститься к Темзе и погулять в Баттерси-Парке. Хороший способ убить время до звонка Фрейе! Когда Люк проходит по Челсийскому мосту, часы показывают час ночи. Но в Лондоне продолжает бурлить жизнь. И Люк тоже чувствует теперь себя живым. И молодым – гораздо моложе своих пятидесяти лет. В родительском доме в деревне он давно бы уже спал, убаюканный чистым воздухом и циркадным ритмом сельской жизни. Люк поправляет бейсболку от «Кархарт», которую он носит только в Лондоне (дома его часто подкалывает из-за нее Майло). И удлиняет шаг.
В половине одиннадцатого вечера парк закрывается. Но на Квинстаун-Роуд есть местечко за кустами, где они с Фрейей однажды – более тридцати лет назад – перелезли через его ограду. Люк уверен, что и сейчас может перемахнуть через кованую преграду с вертикальными прутьями. Только почему-то она оказывается гораздо выше, чем ему запомнилось. Оглянувшись по сторонам, Люк легко подтягивается на прутьях. Он еще способен бросить вызов годам! Довольный, Люк надеется так же легко спрыгнуть по другую сторону ограды, но цепляется брючиной за прут и, чертыхаясь, падает на землю. И лежит на ней несколько секунд.
Фрейя проснется через час или около того. Отряхнувшись, Люк направляется к Пагоде Мира, возносящейся над Темзой. Именно там они с Фрейей сидели и обсуждали свое совместное будущее со всем оптимизмом и наивностью юношеских лет. Они все разговаривали и разговаривали – сначала у пагоды, а потом долго прогуливаясь по петляющим дорожкам и аллеям. А когда служители начали закрывать парк на ночь, они спрятались от них в кустах и проболтали еще какое-то время. А потом занялись любовью – в первый и единственный раз.
Люк не случайно пришел сюда. Это поэтическое место как нельзя лучше подходит для того, чтобы восстановить связь с Фрейей. Только ей совсем необязательно знать, откуда он ей звонит. Люк скажет ей об этом, только если сочтет нужным.
А сейчас ему остается одно – ждать!
– Надеюсь, виной тому не карри моей матери, – говорит Абдул, когда я выхожу из общей туалетной комнаты в самом конце коридора на втором этаже паба.