– Нет, – бормочу я. – Карри вашей матушки был очень вкусным.
К сожалению, я налетела на Абдула, когда вернулась с ужина у Тони. И он видел, как я бегом промчалась по коридору в туалет, и слышал, как меня там вырвало.
– Может, вам что-нибудь принести? – спрашивает Абдул, застыв в дверях своей комнаты. Одет он в мешковатые шорты и рубашку регбийного клуба «Бат Рагби», явно не его размера.
– Спасибо, ничего не нужно. Все в порядке, – я действительно почувствовала себя лучше, после того как почистила зубы. – Извините, если потревожила вас.
– Я видел, что вы пошли в дом Тони, – говорит Абдул без всякой укоризны в голосе.
– Мы ужинали, – зачем-то поясняю я. – Тони мне очень помог. И его жена, Лаура, тоже. Я ночевала у них прошлой ночью, когда приехала в деревню.
– Мы с братом учим его играть в крикет, – Абдул жестикулирует как пещерный человек с дубиной и в отчаянии мотает головой.
– Извините, но мне пора спать. И еще раз спасибо за карри. Это было очень любезно с вашей стороны.
Оказавшись снова в своей комнатушке, я запираю дверь и сажусь за стол – записать все события уходящего дня, начиная с прочтения поутру предыдущих записей в доме Лауры и Тони и кончая ужином с Тони. Мне кажется бессмысленным притворяться, будто весь вечер я провела в пабе. В этой деревне ничто не остается незамеченным. Тот же Абдул видел, как я пошла к Тони. Интересно, а видел ли он, как я оттуда возвращалась? Когда я заканчиваю писать, мои глаза почти слипаются. Все еще ощущая подташнивание, я ложусь на кровать.
Где-то через час меня будит пронзительный вопль. Неужели так кричал во сне Абдул, которому привиделись перевернутые лодки и распухшие тела в бурном море? Лежа в лунном свете тихой сельской ночи и наблюдая за тем, как играет занавеской ветерок, я внезапно осознаю: а ведь кричала-то я сама!
Я сейчас сплю? Или переживаю пороговый момент между сном и бодрствованием? На меня, лежа навзничь, смотрит Флер, и в ее глазах виден страх. Еще одна попытка, и я падаю на пол. И остаюсь там лежать, глядя в ошарашенные, испуганные глаза Флер. Я начинаю медленно подползать к ней, держа перед собой одну руку в безнадежной попытке дотянуться до Флер. Но снова валюсь на пол. И лежу, распластавшись на нем всем своим телом. До тех пор, пока не становится слишком поздно и крики Флер не затухают в ночи.
Стук в дверь.
– Кто там? – отзываюсь я.
– Это Абдул. Вы в порядке?
– Да, все нормально, – отвечаю я, приподнявшись на локте. – Просто сон плохой приснился. Спасибо вам.
– Мне тоже, – вздыхает Абдул.
Пауза. Я рада, что Абдул все еще стоит возле моей комнаты, по другую сторону запертой двери. Я сознаю, что вся дрожу и обливаюсь холодным потом.
А когда шаги Абдула удаляются по коридору, я поворачиваюсь лицом к стене. И жду, когда меня снова одолеет сон. Надеюсь, что утром, проснувшись, я не вспомню свой ночной кошмар.
Звонок раздается точно в половине третьего ночи и выводит Люка из легкой дремы. Присев на корточки в углу пагоды, он прислоняется к стене, чтобы ответить на вызов. Сняв с головы бейсболку и пригладив волосы, Люк вытягивает телефон перед собой на расстояние руки, чуть-чуть приподняв его – чтоб не был виден его двойной подбородок. И хотя ночь теплая, его рука дрожит, когда он нажимает на кнопку «Ответить».
– Боже мой, – улыбаясь в камеру, восклицает Фрейя, на голове которой свободно колышется дупатта. – Это действительно ты!
Она сидит в каком-то помещении, напоминающем офис, и потолочный вентилятор гоняет воздух за ее спиной.
– Это я, – улыбаясь, подтверждает Люк, пораженный и смущенный ее красотой. Фрейя выглядит точно такой же, какой он ее помнит. И голос у нее все тот же, напевный. Совсем как у Джеммы.
– Как ты? – спрашивает Фрейя.
– Нормально…
Черт, неужели он не нашел сказать ничего лучшего…
– Извини, что я объявился так внезапно, словно снег на голову, – продолжает, собравшись, Люк. – Ты, должно быть, считаешь меня придурошным фейсбучным сталкером, но…
– Я очень рада слышать тебя, Люк! Правда! – перебивает его Фрейя. – Ты ни капельки не изменился.
– Ты тоже… Я в хорошем смысле.
Фрейя краснеет и оглядывается. И Люк впервые за все время разговора задается вопросом: а одна ли она?
– А ты сейчас где? – уточняет он.
– В своем офисе. Семейный бизнес, знаешь ли. Я пришла пораньше, чтобы позвонить тебе.
– Извини, если доставил тебе неудобства.
– Вовсе нет. Нам часто доводится приходить на работу пораньше – переговорить с партнерами в Китае или на Дальнем Востоке.
– Похоже, твой бизнес процветает.
– Да, с этим все хорошо, – в голосе Фрейи слышится колебание.
– Пашмины?
– Как ты узнал?
– Я – журналист. Точнее, был им. Да, в общем-то, и остался. Отчасти. Раньше я работал в общенациональных газетах. А сейчас веду журнал, посвященный вонючим старым авто.
– Звучит впечатляюще.
– Я сменил карьеру после смерти жены, – поясняет Люк. Он чувствует себя обязанным упомянуть в разговоре о своей жене, но это неизбежно меняет тон их общения с Фрейей.
– Я очень расстроилась, узнав о ее кончине, – говорит Фрейя, потупив почтительно глаза.
– А откуда ты узнала?
– Погуглила. После того как получила твое письмо. Ты написал о ней статью. Она получилась очень трогательной.
Люк до сих пор не уверен, что поступил тогда правильно. Стоило ли выносить на публику личное? Но то, что он описал свое горе, несомненно, помогло ему справиться с ним и жить дальше.
– А ты где сейчас находишься? В каком-то храме?
– Я в Пагоде Мира в Баттерси-Парке, – Люк не находит ничего неуместного в том, что говорит об этом Фрейе. Но в ожидании ее реакции напрягается. Увы, Фрейя не выглядит взволнованной. – Ты помнишь?
– Конечно, я все помню, – ее голос звучит теперь тише, задумчивей.
– Счастливые дни, – говорит Люк, поддаваясь надежде.
– Были… такие счастливые…
– Мне очень жаль, что тебе пришлось уехать в конце триместра.
– Мне тоже.
– Я писал тебе… Много раз.
– Знаю. Мой отец получал твои письма. И все их сжигал.
– О господи, неужели они были такие плохие? – Люк старается говорить легко и непринужденно, но живот скручивает от волнения. Похоже, он был прав. Родные Фрейи надавили на нее, вынудив вернуться в Индию и прекратить всякое общение с друзьями и знакомыми из Британии. Но почему? Потому что она забеременела? Она носила его ребенка?
Они оба замолкают – первый раз за весь разговор. Люк бросает взгляд на реку – темную и быструю. Он утвердился в своей правоте. Но от этого ему становится очень грустно. Хаос мыслей, роящихся в голове, приводит его в полное замешательство.
– Мне пришлось уехать из Великобритании, – тихо говорит Фрейя. – Таковы были условия сделки.
– Сделки с кем? С твоими родителями?
Фрейя кивает и снова оглядывается по сторонам.
– Ты одна? – осведомляется Люк.
– Пока да. Но вскоре начнут приходить первые работники.
– А что это была за сделка? – спрашивает Люк. Ему необходимо знать, что тогда произошло. Пусть даже он и признает, что Фрейя вольна была поступать так, как она поступила. Это был ее выбор.
Проходит несколько секунд, прежде чем она снова заговаривает.
– Почему ты написал мне? – спрашивает она. – После стольких лет?
– Вчера в той деревне, где я живу, появилась странная особа. Вылитая ты, когда была моложе.
– Я ведь не так сильно постарела, да?
– Я не это хотел сказать. – Теперь очередь Люка замолчать, подбирая слова: – Ты выглядишь замечательно. Фантастически. На самом деле.
– Кто же тогда эта особа? Которая выглядит так, как выглядела я, пока не стала старой и морщинистой?
– А этого никто не знает. В том-то все дело. Даже эта особа не знает, кто она такая. У нее амнезия – временная, как все мы надеемся. Но, пока память к ней не вернулась, мы стараемся выяснить сами, кто же она такая.
– И ты думаешь, что она может иметь ко мне какое-то отношение?
Люк делает глубокий вдох:
– Может, она твоя родственница…
– А сколько ей лет? – тон Фрейи вмиг становится серьезным.
– Она не знает. Она потеряла все документы, удостоверяющие личность. Думаю, ей около тридцати.
Фрейя складывает руки как в молитве и, склонив голову, подносит их к губам.
– Что с тобой? – спрашивает Люк.
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – говорит Фрейя, не поднимая глаз.
– Мне кажется, я даже знаю – что, – прерывает молчание Люк. – И могу это озвучить сам, если так тебе будет легче. Я потратил тридцать лет, чтобы это узнать. И наконец узнал. Все правильно. Что бы ты ни решила и как бы ни поступила.
Они оба снова молчат. Но сейчас Люк уверен: он прав.
– Отец хотел, чтобы я сделала аборт. Но мама, заручившись поддержкой тетушки, сумела его отговорить, – рассказывает Фрейя, промокая глаза салфеткой. – Они договорились: я могу родить ребенка, в Индии, но потом отдать его на усыновление. А поскольку его отцом был европеец, мой отец связался с соответствующим агентством в Европе. Они забрали ее сразу после родов.
– У тебя родилась девочка?
Люк и сам теперь начинает плакать. К его чувству вины примешивается радость. У него есть дочь! А у Майло сводная сестра!
– Красивая девочка, – продолжает рассказывать Фрейя. – Сейчас я понимаю: мне следовало поставить тебя об этом в известность, но тогда все было иначе. Намного сложнее. Некоторые члены нашего многочисленного семейства желали мне смерти – за позор, который я навлекла на родню. Но их заставили замолчать. Мы теперь современная страна, ты же знаешь.
Закрыв глаза, Люк вспоминает статью об убийствах чести, прочитанную им недавно.
– Все нормально, – говорит он. – Мне жаль, что я спросил тебя о ней, заставил все это снова пережить. Прости.
– Так даже лучше. Теперь, когда мы с тобой все выяснили, мне стало намного легче.
– Честно говоря, я почти ничего не знаю о женщине, появившейся в нашей деревне. Возможно, она не имеет к тебе никакого отношения.