ображенный ребенок, иными словами, после транса теперь пытается увлечь вопрошателей из очереди в эвристические беседы или диалоги, отходя от обычая, пугая селян, оставляя навыки касты консультантов в риторском искусстве или, так сказать, в «компьютерном программировании» атавистическими и сея политические возмущения и разлад, попросту эволюционировав – речь все еще об исключительном ребенке – до новой ступени разума или мудрости, более гибкого, гуманистического и менее механического, что само по себе уже скверно, но затем, судя по всему, в следующей фазе эвристической эволюции ребенка – когда он либо пубертатно зреет и развивается, либо пускают корни чары рдяноокого шамана, юной девы или мухи цеце, в зависимости от вариации эпитазиса, – после еще нескольких лунных циклов ребенок переходит к еще более тревожной практике отвечать на вопросы селян собственными вопросами, что нередко кажутся нерелевантными для данной проблемы, а чаще – откровенно смущающими, в одном из многочисленных примеров, приведенных на лайнере «Юнайтед», который вспомнил знакомец, вопрос развивался в таком духе, скажем: «Моя старшая дочь своевольна и непокорна; последовать ли рекомендации нашего местного шамана и исполнить клитородектомию раньше, дабы обуздать ее нрав, или же дождаться и позволить осуществить клитородектомию, как того требует обычай, тому мужчине, за кого она в конце концов выйдет?» – ответ, судя по всему, был совершенно сторонним или даже оскорбительным, как то: «Вы спрашивали, что думает мать вашей дочери?», или «Что можно счесть эквивалентом клитородектомии для непокорных сыновей?», или – в случае примера, который знакомец, судя по всему, разобрал четче всего, поскольку слушатель либо не уловил его, либо не понял сути и потому попросил педантичного и аналитического молодого пассажира «Юнайтеда» повторить медленнее – на вопрос «Какой метод разведения ямса имеет меньшие шансы оскорбить непостоянных и темпераментных Богов Ямса с полей моей семьи?» ребенок из катастазиса, судя по всему, пускался в целую протодиалектическую тираду на тему, почему вопрошающий вообще верит в непостоянных и темпераментных Богов Ямса и не закрывал ли этот селянин в тихие моменты досуга глаза, не садился спокойно и не заглядывал ли в себя, чтобы понять, поистине ли он в глубине души верит в этих своенравных Богов Ямса или попросту смолоду был культурно выдрессирован подражать тому, что говорили, делали и во что как будто верили родители и все остальные селяне, и не приходило ли интересующемуся в голову поздно ночью или во влажной тиши предрассветного дождевого леса, что, возможно, все остальные на самом деле по-настоящему тоже не верят во вздорных Богов Ямса, но сами лишь подражают видимому поведению верующих вокруг, и так далее, и возможно ли – хотя бы в качестве мысленного эксперимента, – что все до единого жители деревни в какой-то тихий момент своей жизни заглядывали прямо себе в душу и осознавали, что их мнимая вера в Богов Ямса – лишь мимикрия, и потому чувствовали себя тайными лицемерами или фальшивками; и, коли так, как все обернется, если хотя бы один селянин из любой касты или семьи вдруг встанет и вслух признается, что лишь формально следует выхолощенному обычаю и в глубине души по-настоящему не верит в какой бы то ни было устрашающий пантеон Богов Ямса, требующих умилостивления ради предотвращения засухи или нашествия ямсовой тли: забьют ли этого селянина камнями, изгонят или же есть малейший шанс, что его исповедь просто встретят с громким коллективным выдохом от облегчения, поскольку теперь все избавятся от гнетущих внутренних чувств лицемерия и презрения к себе и признаются в собственном внутреннем неверии; и если теоретически все это произойдет, то какой эффект подобное внезапное общественное признание и облегчение возымеет на собственные внутренние чувства вопрошающего по отношению к Богам Ямса, например, возможно ли теоретически, что этот селянин в отсутствие всяких нормативных культурных требований бояться и не доверять Богам Ямса обнаружит, что его истинные религиозные представления основываются на самом деле на Богах Ямса добрых и благожелательных, а не Богах Ямса, которых следует бояться, ибо они обидчивы, или необходимо задабривать, а скорее Богах Ямса, которые помогают, утешают и даже, если угодно, любят, и попытается полюбить их взаимно, причем по свободному выбору, – это, разумеется, в том случае, что они сейчас вдвоем сумеют условиться о значении «любви» в религиозном контексте, иными словами «агапе», и так далее и тому подобное… Ответ ребенка в данном примере казался все более отвлеченным и пеанским, пока традиционно богобоязненный селянин и вся прочая ежемесячная очередь какое-то время стояла с широко распахнутыми глазами и раскрытыми ртами и так далее и тому подобное, и разъяснение образованным пассажиром ответа ребенка было ясным и разборчивым, но и, по всей видимости, достаточно словообильным, даже в медленном повторении вкупе с частыми перебивками с педантичными аналитическими отступлениями и прояснениями. Самое важное здесь то, что, с культурной точки зрения, экзархов и шаманов-программистов палеолитической деревни, ребенок начал отвечать на вопросы, не предоставляя по обычаю верный ответ, но теперь уже попросту бредя, и, несомненно, в этот момент в развязке экземплума ребенка можно было попросту дискредитировать и/или пренебречь им как сумасшедшим или одержимым сумасшедшим духом из-за вопроса, нашептанного шаманом господствующей деревни _______, а также всего лишь, так сказать, низложить – низложить ребенка, – выселить с омфалического помоста, отозвать уникальный юридический статус, вернуть под опеку родителей и больше не принимать всерьез в качестве жреческой силы… если бы, впрочем, не тот факт, что все более эвристический и менее механический так называемый бред, который ребенок обрушивает на головы и уши вопрошающих, производит на них столь устрашающе сильное и тревожное действие – на селян, что продолжают терпеливо выстраиваться каждый лунный цикл согласно обычаю в надежде всего лишь получить ясный исчерпывающий ответ на актуальный для развития деревни вопрос, – что после диалогов и беседы просители, пошатываясь, возвращаются в свои хижины, где ложатся калачеобразно на бок с закатившимися глазами и жаром, пока их примитивные ЦПУ панически пытаются перестроиться. Все это, очевидно, обуславливает страх и возмущение, с которыми селяне относятся к новой преображенной катастазической инкарнации экстраординарного ребенка, и многие, весьма вероятно, вовсе бросили бы выстраиваться каждый лунный цикл с подношениями и вопросами, не стань синедрический ритуал таким укоренившимся социальным обычаем, что селяне впадают в ужасное волнение и тревоги при одной мысли об отказе от него; плюс теперь нам сообщается, что вдобавок селяне также все больше и больше боятся оскорбить или спровоцировать ребенка на приподнятом помосте – ребенка, который, со слов глифоволосого пассажира, к этому времени уже достиг переходного возраста и отличается коренастым широкоплечим сложением, выдающимся лбом и волосатыми конечностями подлинно палеолитического взрослого мужчины, – и их страхи и возмущение усугубляются еще сильнее в развязке, в третьей и, судя по всему, финальной стадии развития ребенка, когда еще через несколько лунных циклов он начинает вести себя на сессиях вопросов все более раздражительно и брюзгливо и теперь начинает реагировать не с искренним ответом, новым вопросом и даже не с отвлеченным шатокуа, но теперь, как часто кажется, с отповедью или жалобой, почти порицая, интересуясь, с чего они взяли, что их вопросы действительно имеют значение, риторически восклицая, в чем смысл происходящего, почему он обречен жить на плетеной платформе, если не происходит ничего, ему лишь задают скучные, мелочные, банальные, заурядные, нерелевантные вопросы, ради которых коренастые косматые малоухие селяне целый день стоят с подношениями под пылающим солнцем третьего мира и осведомляясь, с чего они решили, что он им поможет, если сами не имеют ни малейшего представления, чего им нужно на самом деле. Вопрошая, не является ли все происходящее лишь тратой времени для всех вовлеченных партий. К этому моменту социальная структура деревни и все ее граждане, от экзарха до люмпена, находятся в разгаре культурной дезориентации, тревоги и антидетских настроений, и в эту истерию на каждом шагу подливает масла каста консультантов, большинство из которых теперь, конечно же, остались без работы из-за преображенческих перемен в режиме или стиле ответов на вопросы у ребенка и теперь им нечем заняться, кроме как проводить семинары для разъяренных селян, где за некую плату консультанты выходят и дебатируют о различных теориях, что именно случилось с ребенком, в кого или во что он преображается и что деревне предвещает тот факт, что их возлюбленный всеведущий ребенок с центрального помоста стал агентом разлада и культурной аномии; и в версиях с замаскированным зловещим шаманом или очаровательной дочерью покойного экзарха теперь также проводятся особенно дорогостоящие семинары для элитных каст, где консультанты рассуждают на тему рокового вопроса, нашептанного на гипотрофированное ухо мальчика диссимилирующим волхвом или jeune fille dorée[27], вызвавшего подобную отвратительную трансформацию, и консультанты из различных подверсий выдвигают всевозможные версии вопросов от «Зачем ты пошел в услужение селян, куда менее экстраординарных, чем ты сам?» и «В каких Богов Ямса и/или Темных Духов верит в глубине души столь сверхъестественно просвещенный человек, как ты сам?» до обманчиво простого, но, разумеется, потенциально катастрофического «Есть ли вопрос, который ты пожелал бы задать себе сам?» – а также другие несчетные примеры, заглушенные фоновым двигателем и шумом в салоне – по всей видимости, рейс «Юнайтед» отличался дурной погодой, турбулентностью и по меньшей мере одним интервалом, когда казалось, что их направят на посадку не по месту назначения, – но во всех гипотетических вопросах на семинарах из различных версий и подверсий есть одна сущностная рекурсивная черта, согласно которой когнитивную мощь ребенка обращают на него самого и трансформируют его из мессии в монстра, и такая летальная инволюция резонирует с темами зловещего самосознания во всем – от Бытия 3:7