3
«Маунт-Кармел Холидэй Инн», к сожалению, не предоставляет для постояльцев услуги сканера или факса, как сообщил Этуотеру человек у стойки в почти таком же блейзере, как у него.
Температура упала и на улице сами по себе загорелись натриевые фонари, пока Скип Этуотер вез художника с супругой домой из «Старинного деревенского буфета» с пенопластовой коробкой объедков для собаки, признаков которой он не заметил; и начинали колыхаться огромные вязы и акации, а две трети неба заполнили огромные бормочущие массы облаков, клокотавшие, словно их размешивала невидимая рука. Миссис Мольтке сидела на заднем сиденье, и, когда они въезжали на уклон подъездной дорожки, автомобиль издал ужасный звук. Ранее открытые жалюзи на другой половине дуплекса теперь были закрыты, хотя на дорожке той стороны по-прежнему не было транспортных средств. Над дверью на другой половине тоже висел американский флаг. Что также типично для погодных условий этой области, от серой люминесценции небес все вокруг казалось масленым и ненастоящим. На кузове рабочего фургона художника приводился бесплатный номер на случай, если у кого-то возникнут претензии к вождению работника.
Выяснилось, что ближайший «Кинко» находился в поселении Сипио – недалеко, всего в десятке миль на восток по SR 252, но маршрут тем не менее мог быть запутанным из-за халатных дорожных обозначений. В Сипио же, судя по всему, располагался и «Уолмарт». Эмбер Мольтке сама предложила оставить художника за просмотром воскресной игры «Редс» в покое, как ему нравится, и вместе отправиться в прокатном «Шевроле» Этуотера в этот самый «Кинко», чтобы вместе выбрать, какие фотографии отсканировать и отправить, а заодно подробнее поговорить по делу касательно статьи Скипа о Мольтке для «Стайла». Этуотер, чей страх перед погодой региона был вполне оправдан детским опытом, сомневался, ехать ему или просто позвонить Лорел Мандерли с телефона Мольтке во время грядущей бури, которая, как он был уверен, на радаре Доплера будет как минимум желтого цвета, – хотя, с другой стороны, ему не улыбалось возвращаться в номер «Холидэй Инн», где на стене оставалась неубираемая картина с клоуном, которую ему было почти невыносимо видеть, – и в итоге журналист посмотрел пол-иннинга своей первой игры «Цинциннати Редс» за десять лет, сидя в параличе от нерешительности на диване-кровати Мольтке.
Кроме того, что она ходила не двигая руками и в целом неприятно напоминала ему героиню из «Выскочки», центральная причина, почему Этуотер боялся и избегал Эллен Бактриан, – однажды Лорел Мандерли рассказала Этуотеру по секрету, что Эллен Бактриан – которая участвовала с Лорел Мандерли в мадригалах в год их совместной учебы в Уэллсли и в начале стажировки Лорел более-менее приняла молодую коллегу под крыло, – поделилась с ней мнением, будто Скип Этуотер на самом деле не такой уж спонтанный человек, каким хочет казаться. Не был Этуотер и дураком и понимал, что его беспокойство из-за того, что о нем думает Эллен Бактриан, возможно, подтверждало, что она его разгадала – и он не только поверхностный человек, но и по сути своей позер.
В общем, Лорел Мандерли уже не раз пожалела, что об этом рассказала, и частью последствий стало то, что теперь ей приходилось служить между Этуотером и Эллен Бактриан, во многом ответственной за ежедневное управление «ЧТО ПРОИСХОДИТ?», каким-то живым буфером; и, если честно, Этуотер иногда злоупотреблял этой ситуацией и пользовался ее чувством вины из-за болтливости, чтобы она что-нибудь для него делала или прибегала к личным связям с Эллен Бактриан в не самых корректных или приемлемых целях. Ситуация иногда усложнялась и становилась еще более неловкой, но Лорел Мандерли по большей части просто смирялась с тем, что навлекла сама, и принимала как горький опыт по уважению конкретных личных границ и линий, которые проведены неспроста и которые нельзя переступить без неизбежных последствий. Ее отец – из людей с излюбленными апофегмами, порой западающими в подкорку от их постоянного повторения, – любил приговаривать: «Учение стоит дорого», – и Лорел Мандерли теперь начала понимать, что эта поговорка не имела отношения к стоимости образования или к финансовым жалобам.
Из-за какой-то распри «Стайла» с обслуживающей технической компанией по поводу условий сервисного соглашения факс, который Скип Этуотер делил с другим штатником, больше месяца стоял с нерабочим звонком и без лотка. Лорел Мандерли сидела в чулках за консолью Этуотера и форматировала дополнительный бэкграунд по «Каналу страданий», когда на факсе позади замигал красный огонек приема. Во франшизе «Кинко» в Сипио, штат Индиана, сканера не было, зато была опция цифровой отправки – куда лучше, чем обычный факс с низким количеством пикселей. Снимки, которые Этуотер послал Лорел Мандерли, начали появляться из отверстия устройства, слегка сворачивались, отделялись и планировали из стороны в сторону на антистатический ковер. Настанет уже почти 18:00, когда она оторвется заморить червячка и впервые их вообще увидит.
Первые капли размером с виноград упали на лобовое стекло, когда сильно накренившаяся машина выехала из торгового района Сипио, один за другим сделала два поворота налево и выбралась из города на номерованное шоссе округа, где гравий был таким новым, что даже блестел в собиравшемся грозовом свете. Миссис Мольтке служила навигатором. Теперь Этуотер сидел в дождевике грибного цвета от «Роберта Толботта» поверх блейзера. По стандартному алгоритму индианских бурь, сперва несколько минут дул сильный ветер с пробными брызгами, вслед за чем, пока под корпусом стучал гравий, последовало короткое жуткое затишье, напоминавшее огромный вдох. Затем поля, деревья и грядки кукурузы исчезли за пеленой косого дождя, катившего кувырком смутные предметы через дорогу впереди и позади. Никто к востоку от Кливленда не видел ничего подобного. Этуотер – чей отец был добровольцем гражданской обороны во время торнадо уровня F4, ударившего по районам Андерсона в 1977 году, – озадачил Эмбер отыскать на частоте AM что-нибудь, кроме оглушительных помех. Из-за отодвинутого до упора, чтобы вместить ее, переднего сиденья Этуотеру приходилось напрягаться, чтобы достать до педалей, отчего было труднее нервно наклоняться вперед и искать на небе собирающиеся воронки. По капоту прокатной машины музыкально простучала первая градина. Это великий миф, будто чем больше, тем быстрее кончится.
Эмбер Мольтке направляла Этуотера через мышиный лабиринт маленьких проселков и боковых дорог еще меньше, пока они не оказались на не более чем призраке колеи, продиравшейся через хлещущий строй роршаховских кустарников. Инструкции поступали преимущественно в виде легких движений головой и левой рукой – все, что она могла себе позволить в узах ремней безопасности, из-за которых ее тело покрылось в нескольких разных местах впадинами и складками. Лицо Этуотера уже стало одного цвета с его дождевиком, когда они достигли пункта назначения – какого-то просвета или тупика в листве, где, как объяснила Эмбер, на самом деле был край грубой мезы, выходящей на большую фабрику азотного фиксатора, чьи сложные и янтарные огоньки в ночи служили главной достопримечательностью всего округа. В данный момент видимой была только буря, обрабатывающая лобовое стекло «Кавалера», словно какая-то бешеная автомойка, но Этуотер все равно сказал миссис Мольтке, как ценит, что она уделила время на демонстрацию местного колорита. Он наблюдал, как она пытается выпутаться из системы безопасности своего сиденья. Фоновый шум был приблизительно эквивалентен шуму в кабине авиалайнера. В воздухе местности чувствовался легкий аммиачный привкус.
К этому времени Этуотер помогал Эмбер Мольтке сесть в машину уже три раза, а вылезти – два. Хотя технически она была толстой, казалась скорее просто огромной – выпирающей во всех трех измерениях. Как минимум на десять сантиметров выше журналиста, она умудрялась выглядеть одновременно высокой и приземистой. Ее высвобождение из ремня произвело эффект сродни воздушной подушке. Блокнот Этуотера уже хранил описание толщины миссис Мольтке как гладкой и твердой в отличие от рыхлой пухлости, колыхающегося аспекта или шлепающих шматов жира некоторых других жирных людей. Никакого целлюлита, никаких дрожащих, вислых или болтающихся частей – она была огромная и плотная, и белая, как младенец. Голову размером с колесо мотоцикла венчал массивный светлый паж, где кудри были толстыми и не совсем ровными, уходящими в завивающиеся снопы со сложной текстурой. В свете грозы она вся словно сияла; ее зонтик предназначался не для дождя. «Только стоит солнцу выглянуть – и я сгораю», – так объяснила Эмбер Скипу, пока художник/муж на подъездной дорожке выставил огромный полотняный цветок на длину руки, раскрыл и чуть наклонил над задней дверью машины.
Многие стажерки «Стайла» верхнего эшелона дважды в неделю собирались на рабочий обед в ресторане «Тутти Манджа» на Чамберс-стрит, чтобы обсудить проблемные вопросы и разрешить все намеченные редакторские и прочие дела, после чего каждая возвращалась к своему соответственному ментору и докладывала о требующих внимания моментах. Эта эффективная практика экономила кадровым работникам журнала немало времени и эмоциональной энергии. Многие стажерки на обедах в понедельник по традиции брали салат нисуаз, который здесь готовили умопомрачительно вкусно.
Они часто любили слепить вместе два стола у двери, чтобы курящие могли по очереди выскакивать на улицу и курить в тени полосатого навеса. И администрация шла навстречу, в плане совмещения столов. Это было интересное место для обслуживания или подслушивания. Стажерки «Стайла» все еще сохраняли напевные интонации и смутно возмущенные выражения подросткового возраста, резко контрастирующие с их выдающимся столовым этикетом и резкой, обрывистой манерой жестикуляции и речи, а также с тем, что элементы их костюмов почти всегда были членами одного цветового семейства – очень взрослая координация, придававшая каждому ансамблю формальный и деловой тон. По причинам, корни которых уходили в такую тьму веков, что они не могли даже об этих причинах гадать, большинство стажерок в «Стайле» традиционно выпускались и