з колледжей Семи сестер. Также за столом была стажерка – которая не отличалась красотой, зато отличалась чувством собственного достоинства, – работавшая с директором по дизайну в офисе руководства «Стайла» на 82 этаже. Две наименее консервативно одетые стажерки были старшими «очками» из сбора информации и всегда носили – если только день не выдался по-настоящему пасмурным, – темные очки, чтобы скрыть красные кольца от гогглов, которые оставались вокруг глаз после работы и долго не сходили. Также правда, что не меньше пяти стажерок на рабочем обеде 2 июля звали Лорел или Тара – впрочем, это не специально, с именем ничего не поделаешь.
Лорел Мандерли, предпочитавшая в бизнес-костюме очень мягкие и простые линии, носила черную юбку от «Армани» и ансамбль с жакетом, прозрачными чулками и объективно изумительной парой балеток от «Миу Миу», которую купила прошлым летом за бесценок на блошином рынке в Милане. Волосы торчали вверх, шиньон пронзила лаковая палочка. Эллен Бактриан днем по понедельникам часто ходила на уроки танцев, но здесь присутствовали четверо остальных старших стажерок младших редакторов – одна с квадратным обручальным кольцом такого размера и дороговизны, что она с ироничным видом поддерживала запястье, пока показывала его всему столу, чем вызвала в тот день в «Стайле» обмен язвительными внутренними и-мейлами.
Самым притягательным и противоречивым вопросом – хотя и не самым больным в день закрытия так называемого ЛВ2, – стал причудливый и эксцентричный питч Скипа Этуотера на статью для ЧП о каком-то умельце где-то в Индиане, который по желанию опрастывался произведениями высокого искусства. В итоге стажерки во всех подробностях судачили о, как они это назвали, «сюжете о волшебных какашках», и дискуссия была оживленной и широкоохватной – разгорались страсти, на стол выложили немало личной информации, которая впоследствии изменит некоторые яркие созвездия так незаметно, что это даже не всплывет до того, как позже в том же месяце начнется предварительная работа по номеру 10 сентября.
В один момент во время обеда стажерка в угольно-сером брючном костюме «Ямамото» поведала историйку о своем женихе, с которым они, оказывается, по условиям максимальных открытости и доверия в будущем браке обменялись всеми до единой деталями своих сексуальных историй. Историйка, особенно насмешившая присутствующих тем, что стажерка сперва пыталась сформулировать ее как можно деликатней, касался жениха в студенческом возрасте во время кунилингуса с самой красивой и желанной в то время девушкой в Свортморе – с нулевым процентом жира в теле, чьи большие подушечные губы как раз тогда вошли в моду, – когда, судя по всему, она – внезапно и без всяких предупреждений… ну, пукнула – девушка в постели, – причем пук был не таким, чтобы можно было минимизировать или обратить в шутку, по словам жениха, но скорее «странным, отвратительным и горячим, когда просто воротит и воняет». Историйка как будто задела какую-то общую мозоль или нерв: большинство стажерок за столом хохотали так, что пришлось отложить вилки, а некоторые прижали салфетки ко рту, словно чтобы прикусить их или удержать внутри переваренную еду. Когда смех стих, настало короткое общее рефлективное молчание, пока стажерки – большинство из которых были очень умными и отличались высокими оценками в характеристиках, особенно по аналитической компоненте, – пытались сообразить, почему же все так смеялись и что такого смешного в совпадении орального секса и метеоризма. Еще асимметричный крой жакета стажерки из редотдела был в чем-то просто идеальным – одновременно нелепым и в то же время неизбежным, почему «Ямамото», по общему мнению, стоил каждого пенни. В то же время всем известно, что в процессе или химикатах коммерческой химчистки есть что-то недружелюбное именно к ткани «Ямамото» и что после пары раз в чистке костюмы уже не сидели, не висели и не ощущались так идеально; так что в удовольствии от «Ямамото» всегда таилось зерно трагедии – возможно, придававшее ему еще большую ценность. Недавней традицией стало, что самые старшие из стажерок брали бокал пино гриджио. Стажерка сказала, что ее жених отсчитывал свою сексуальную зрелость с этого самого инцидента и любил говорить, что «буквально за одну секунду скинул двадцать килограмм иллюзий», и теперь ему исключительно, почти неестественно комфортно со своим телом, с телами в общем и их приватными функциями – он даже редко закрывал дверь туалета, когда ходил туда, как выразилась стажерка, по-большому.
Стажерка-коллега по ЧП, снимавшая с Лорел Мандерли и тремя другими уэллслитками подвал у Уильямсбургского моста, поведала зарисовку, которой с ней однажды поделился ее психотерапевт, – о первых свиданиях со своей женой, с которой он впервые встретился, когда они оба переживали ужасные разводы, и об их ужине на одном из свиданий, когда они вернулись домой и сидели с бокалами вина на ее софе, и как потом она ни с того ни с сего сказала: «Тебе лучше уйти», – и как он не понял, не знал, выгоняет ли она его, сказал ли он что-то неприличное или что, и как она наконец объяснила: «Мне нужно покакать, а при тебе я не могу, слишком большой стресс», – даже употребив слово «покакать», и как терапевт спустился и стоял на углу, курил и поглядывал на ее квартиру, видел, что в матовом окне ванной загорелся свет, и одновременно, во-первых, почувствовал себя каким-то дураком, раз ждет, пока она закончит, чтобы потом подняться, и, во-вторых, осознал, что любит и уважает эту женщину за то, что она так обнаженно оголила перед ним свой комплекс. Он рассказал стажерке, что на том углу впервые за долгое время не чувствовал пронзительное и болезненное одиночество, как он тогда осознал.
Калорийный режим Лорел Мандерли устанавливал очень точные правила, какие части салата нисуаз можно есть и что нужно сделать, чтобы их заслужить. За сегодняшним обедом она была несколько погружена в себя. Она еще никому не рассказала о фотографиях, не говоря уже о неожиданной утренней посылке; а Этуотер, который провел утро за переездом в Чикаго, взял за принцип никогда не отвечать на сотовые звонки за рулем.
Многолетняя «девушка-пятница» младшего редактора «ПОВЕРХНОСТЕЙ» – рубрики «Стайла», посвященной здоровью и красоте, – также стала одной из первых стажерок в журнале, ленившихся переодеваться по прибытии в балетки и ходивших весь день в тех же кроссовках, в которых приезжали на работу, – обычно вместе с дорогим костюмом от «Шанель» или DKBL, что по какой-то странной причине отлично смотрелось и на время раскололо стажерок на два противоборствующих лагеря по вопросу офисной обуви. Еще в какой-то момент она проучилась триместр в Кембридже и до сих пор говорила с легким британским акцентом, и теперь спрашивала стол, кто еще из путешествовавших за границей замечал, что в немецких туалетах дырка, где должна исчезать какашка после смыва, располагается спереди, так что какашка просто как бы лежит на полном обозрении и почти нельзя не посмотреть на нее, когда встаешь и оборачиваешься смыть. Что почти стереотипно по-немецки, заметила она, – как будто тебе полагается изучать и анализировать свою какашку и перед тем, как ее смыть, убедиться, что она проходит по баллам. Здесь одна из старших из отдела «очков», которая как будто нарочно старалась по понедельникам надеть какое-нибудь аляповатое ретро, вставила воспоминание о том, как впервые увидела на знаках всех железнодорожных станций Швейцарии и Германии слово FAHRT[59] огромными заглавными буквами, во время детских турпоездок, и как она со сводными сестрами все долгие переезды по «Еурейл» хохотали над детскими шутками про разные FAHRT’ы путешественников. Тогда как, продолжала со слегка холодной улыбкой старшая стажерка «ПОВЕРХНОСТЕЙ» после того, как ее перебила стажерка из «очков», тогда как во французских туалетах, напротив, дырка обычно полагается сзади, так что какашка исчезает в оперативном порядке, то есть все организовано как можно более элегантно и со вкусом… впрочем, во Франции все-таки стоял вопрос с биде, и здесь многие стажерки согласились, что те всегда казались странными и какими-то негигиеничными. Затем последовал быстрый анекдот, как кто-то однажды спросил французского консьержа об очень низком питьевом фонтанчике в salle de bains[60], что тоже задело смешливый нерв.
Через разные интервалы две или три курящие стажерки просили прощения, ненадолго выходили перекурить и тут же возвращались – администрация «Тутти Манджа» недвусмысленно дала понять, что не хочет, чтобы под навесом торчало по восемь человек за раз.
– Ну а что тогда насчет наших, американских туалетов, с дыркой посередине и таким количеством воды, что все плавает и крутится по кругу в танце перед тем, как уплыть, – что у нас тогда с этим?
Стажерка директора по дизайну носила очень простой и строгий жакет «Прада» поверх черной шелковой футболки.
– Они не всегда крутятся по кругу. Некоторые туалеты очень быстрые и мощные, все уплывает сразу же.
– Может, на восемьдесят втором и уплывает! – две новеньких стажерки слегка припали друг к другу в смехе.
Соседка Лорел Мандерли, которая в Уэллсли играла и в хоккей на траве, и в баскетбол и была национальной финалистской на стипендию Маршалла, спросила, сколько человек из присутствующих за столом читали те гадкие вирши Свифта по послеелизаветинской литре, где он все никак не может заткнуться о том, что женщины какают и как, предположительно, кавалеру травматично обнаружить, что его возлюбленная ходит в туалет, как нормальный человек, а не воплощает собой ту извращенную фигуру мамочки, в которую Свифту хочется превратить женщин, и даже привела конкретную цитату: «Смердящий запах испускать, / Чтоб нежно тело замарать, / Проникнуть в платье, петтикот, / Что дале дух сей разнесет»[61],– на что некоторые осмелились заметить, что, пожалуй, немного пугает, что Сиобан помнит подобные вещи как будто наизусть… вслед за чем последняя часть дискуссии перетекла больше к межполовым туалетным привычкам и различным мелким травмам сожительства с мужчиной-партнером или даже когда просто доходишь до той стадии, где часто остаетесь ночевать друг у друга, и застольный разговор раздробился на энное количество перехлестывающихся бесед поменьше, пока кое-кто заказывал разные виды кофе, а Лорел Мандерли абстрагировано сосала оливковую косточку.