ал Скипу среди прочего, что как журналист Этуотер кажется ему отшлифованным, но по сути не глубже пары дюймов. После такой характеристики Этуотер буквально сбежал в уединение мужского туалета и там несколько раз ударил в грудь кулаком, так как сердцем знал, что это правда: роковым изъяном его прозы была неизбывная легкая, беспечная ментальность. Ему не хватало врожденного чувства трагедии, фигуры умолчания, сложных связей или всего того, благодаря чему человеческие злоключения кажутся людям значительными. Этуотер весь был как позитивный ракурс. От прямого, но доброжелательного тона редактора стало только хуже. Этуотер умел написать отличный коммерческий текст, признавал тот. У Этуотера было сострадание, хотя и ванильного толка, был драйв. Редактор, который всегда ходил в белой выходной рубашке и галстуке, но никогда – в пиджаке, даже положил ему руку на плечи. Он сказал, что Скип ему нравится настолько, что можно высказать правду, ведь он хороший парень, которому просто надо найти свою нишу. Репортажи бывают самые разные. Редактор сказал, что у него есть знакомые в USA Today, и предложил позвонить.
Этуотер, также обладавший выдающейся вербальной памятью, почти дословно помнил вопросы, которые Лорел Мандерли задала ему по телефону в «Старинном деревенском буфете» после того, как он подытожил утренние переговоры и охарактеризовал художника как кататонически скованного, ужасно стеснительного, боящегося собственной тени и так далее. Как сказала Лорел, для нее в этой истории не складывалось, как же тогда дар вообще обнаружился: «Он что, кому-то показал? Кататонически стеснительный парень зовет кого-то в туалет и говорит: «Эй, посмотри, какую я тут экстраординарную штуку навалил?» Я не могу представить, чтобы это делал кто угодно старше шести, не говоря уже о стеснительности. Розыгрыш это или нет, но твой парень – явно латентный эксгибиционист», – высказалась она. С тех пор все инстинкты Этуотера кричали о том, что это и есть точка опоры и ПК сюжета – тот объединяющий элемент, что приносит успех мягким новостям: конфликт между предельной личной стеснительностью и потребностью в приватности Мольтке, с одной стороны, против его невольной потребности выразить то, что хранится внутри, с помощью какого-то личного выражения или искусства – с другой. На каком-то уровне с этим конфликтом сталкивались все. Несмотря на гротеск и потенциальную отвратительность, способ производства в данном случае просто усиливал напряжение конфликта, подчеркивал ставки на кону, делал материал глубоким и в то же время доступным для читателей «Стайла», многие из которых, как знал штатник, все равно листали журнал в туалете.
Но еще Этуотер после завершения серьезных отношений несколько лет назад жил в целибате и имел тенденцию становиться чрезвычайно взвинченным и уклончивым в любой сексуально заряженной ситуации, а дело, если он не ошибался, все больше шло к тому – ретроспективно, отчасти поэтому в грозовом убежище прокатной машины с сокрушительно привлекательной Эмбер Мольтке он совершил одну из фундаментальных ошибок журналистики мягких новостей: задал центрально важный вопрос до того, как был уверен, какой ответ пойдет во благо статье.
Только сиделка третьей смены знала, что Р. Вон Корлисс спал ужасно, запутывался и выпутывался из простыней с блеяньем незамутненного горя, пусто работал желваками, вскакивал и дико озирался, ощупывал себя и стонал, кричал, что не пойдет туда опять, пожалуйста, только не туда. Магнат хай-концептов всегда вставал с первыми лучами солнца и первым делом после застилания кровати и заказа завтрака очищал диск монитора в спальне. Однако несколько таких ночных дисков сиделка извлекла во время глубокого сна и скопировала – де-факто в качестве страховки от безработицы, ведь Корлисс слыл вспыльчивым и капризным человеком; и о существовании этих пиратских дисков также было известно некоторым представителям «Эклшафт-Бод», кому о подобном полагается знать по работе.
Только если после подсчета овец, управляемого дыхания, визуализации внутривенной капельницы с пентоталом и мысленного пересмотра во всех деталях особой коллекционной серии фотографий горящих людей под названием «Горящие люди» Корлисс не мог уснуть или уснуть заново, он прибегал к безотказному методу: представлял лица всех, кого любил, ненавидел, боялся, знал или даже просто когда-нибудь видел, так, чтобы те отдельными пикселями собирались и накапливались в пуантилистское изображение огромного всепоглощающего ока, чей зрачок принадлежал самому Корлиссу.
Поутру распорядок переродившегося кабельного мастера хай-концептов был неизменным и всегда состоял из получаса лжегребли на тренажере, способном симулировать и сопротивление, и поперечное течение, скрупулезно флетчеризированного[63] завтрака и сеанса с 28 свинцовыми датчиками основного клинического мониторинга лица, когда к отдельным мышечным группам присоединяются микроэлектрические сенсоры и утомительная ежедневная практика развивает способность изображать по желанию любое из 216 выражений, известных всем культурам. В течение всего этого режима Корлисс постоянно оставался на связи с помощью головной гарнитуры.
В отличие от большинства одержимых бизнес-провидцев, он в целом не был несчастным человеком. Иногда он испытывал странную сложную эмоцию, которая, если разложить ее по полочкам и изучить в тихой рефлексии, оказывалась завистью к себе – тем редким и культурно специфическим видом удовольствия, что появляется у самой вершины некоторых пирамид потребностей Маслоу. Скипу Этуотеру после короткой и строго организованной беседы с Корлиссом для статьи ЧП о кабельном канале «Вся реклама» в 1999-м показалось, что затворнический эксцентричный образ продюсера – сознательная игра или подражание и что Корлисс (который лично Этуотеру нравился и не казался особенно устрашающим) на самом деле словоохотливая, фамильярная душа компании, изображавшая муки отшельника по причинам, о коих в блокнотах Этуотера сохранилось несколько многостраничных теорий, хотя ни одна не просочилась в опубликованную в «Стайле» статью.
Теперь Этуотер и миссис Мольтке однозначно дышали воздухом друг друга; стеклянные поверхности «Кавалера» почти целиком затуманились. В то же время несовершенство уплотнителя позволяло каплям дождя проникать и двигаться по окну с его стороны в сложной системе тропинок. Эти ветвящиеся тропинки и притоки оставались на левой периферии зрения журналиста; лицо Эмбер Мольтке откровенно нависало справа. В отличие от миссис Этуотер, у жены художника был приличный, не двойной подбородок, хотя диаметр ее горла поражал – Этуотер не смог бы охватить его и двумя руками.
– Но стеснительность и травмированность должны быть с двойным дном, – сказал журналист. – Учитывая, что произведения – на обозрении. На публичном обозрении, – он уже накопил некоторое количество технических деталей о подготовительной работе с экспонатами в дуплексе Мольтке. Произведения не лакировали и вообще не обрабатывали химически. Впрочем, когда они были свежими и новоиспеченными, на них наносили тонкий слой фиксатора, чтобы сохранить форму и изощренные детали – судя по всему, кое-что из раннего творчества растрескалось или исказилось, когда засохло окончательно. Этуотер знал, что самые свежие произведения помещались на особый посеребренный поднос – какое-то наследство семьи миссис Мольтке, – затем накрывались пищевой пленкой и остужались в комнатной температуре перед нанесением фиксатора. Скип представлял, как пар от свежеиспеченного произведения туманит пространство под сараном, из-за чего само оно пропадало из виду до того, как пленку снимут и выбросят. Только позже, в разгар редакторских страданий из-за набранной версии его статьи, Этуотер узнает, что данный фиксатор был распространенным брендом аэрозольного средства для укладки волос, производитель которого давал рекламу в «Стайле».
Эмбер коротко усмехнулась.
– Мы все-таки не о мировой славе говорим. Два фестиваля бобов да одна выставка талантов DAR[64].
– Ну, и, конечно, ярмарка, – Этуотер говорил о ярмарке округа Франклин, проводившейся, как и большинство окружных ярмарок в восточной Индиане, в июне – намного раньше, чем в среднем по стране. Причины были сложными, агрокультурыми и исторически связанными с отказом Индианы переходить на летнее время, что без конца вызывало затруднения на товарных рынках на Чикагской торговой бирже. По детскому опыту Этуотер был знаком с ярмаркой округа Мэдисон, проводившейся в третью неделю каждого июня на окраинах государственного парка «Маундс», но он предполагал, что все окружные ярмарки в основном одинаковы. Он снова начал подсознательно двигать кулаком.
– Ну, хотя и ярмарку не назвать мировой славой.
Также по детскому опыту Скип Этуотер знал, что слабые поскрипывания и щелчки, слышавшиеся во время смеха Эмбер, доносились от напряжения и соприкосновения разных частей сложного моделирующего корсета. Теперь ее левый локоть размером с колено покоился между ними на спинке сиденья, так что левая ладонь спокойно могла поигрывать и изображать вальяжные жесты в пространстве между его и ее головой. Головой почти в два раза больше головы Этуотера. По своей общей конфигурации ее волосы были парикоподобны, но отличались высокопротеиновой свежестью, которую не повторить ни одному парику.
Все еще неподвижно вцепившись в баранку «Кавалера» правой рукой, Этуотер повернул лицо на несколько градусов к ней.
– Но вот это будет очень публичным. Публичнее «Стайла» не бывает.
– Ну, не считая телевизора.
Этуотер слегка склонил голову, обозначая согласие.
– Не считая телевизора.
Ладонь миссис Мольтке со множеством разных колец теперь полагалась всего в каких-то дюймах от большого красного правого уха журналиста. Она говорила:
– Ну, я почитываю «Стайл». Много лет почитываю. Готова спорить, во всем городе не найдется человека, который не почитывал «Стайл», «Пипл» или еще кого из ваших, – рука двигалась как под водой. – Иногда вас всех не упомнишь. После звонка вашей девочки я сказала Бринту, когда велела ему приодеться для гостей, что к нам едут из «Пипл».