Все это время журналист и Эмбер Мольтке поддерживали зрительный контакт, и к этому моменту Этуотер уже мог смотреть на нее, так сказать, сверху вниз, видеть сложные завитушки и проборы в волосах молодой жены художника и многочисленные пластмассовые заколки и шпильки в их сияющей массе. Время от времени позвякивала градинка. А еще переворачивающая мир боль от смирения с собственными пороками, пределами и тавтологической недостижимостью наших грез, и с тусклым безразличием в глазах стажерки из распространения, когда пытаешься при настоящем наступлении нового тысячелетия поделиться с ней собственными амбивалентностью и болью. Большинство из этих последних размышлений имели место во время краткого отступления от основной нити разговора к чему-то связанному с профессиональным шитьем, плетением кружев и заказными перешивками – чем, видимо, занималась дома Эмбер, чтобы поддерживать доход мужа от «ТриКаунти Рото Рутера»: «Во всем свете нет ткани или узора, с которыми я не справлюсь, – это еще один дар, которым Господу было угодно меня наделить, и я за это благодарна: дело спокойное, творческое и в голову, как в поговорке, не лезет дурь, потому что эти руки праздными не бывают», – она на миг даже поднимает ладонь, какой наверняка могла бы охватить всю голову Этуотера и при этом все равно свести указательный палец с большим.
Одни-единственные серьезные отношения в жизни Скипа Этуотера были с медицинским иллюстратором – из компании «Анатомическая Монография», расположенной у Пендлетон-Пайк сразу за границами Индианаполиса, – специализировавшейся на изощренных распотрошенных изображениях человеческого мозга и верхнего позвоночника, а также ганглиях нижних уровней для неврологических сравнений. Ростом она была всего полтора метра, и к завершению отношений Этуотеру уже совершенно не нравилось, как она на него смотрела, когда он раздевался или выходил из душа. Однажды вечером он повел ее в «Рутс Крис» и пережил почти галлюцинацию или внетелесный опыт, когда увидел в стиле экорше самого себя за едой с ее воображаемой точки зрения: как красно работают желваки, как сокращается пищевод, чтобы проталкивать вниз болюс. Всего несколько дней спустя случилась та сокрушительная характеристика от младшего редактора финансового раздела «Стар», и жизнь Скипа изменилась навсегда.
Ранним утром вторника Лорел Мандерли во второй раз в жизни поднялась в офис руководства журнала «Стайл», для чего требовалось выходить на 70 этаже и подниматься дальше совсем на другом лифте. По предварительной договоренности Эллен Бактриан поднялась первой и убедилась, что на горизонте все чисто. Солнце еще почти не показалось. Лорел Мандерли была в лифте одна – в темных шерстяных брюках, очень простых китайских тапочках и матово-черной рубашке «Иссэй Мияке», на самом деле сшитой из бумаги, но на вид как будто из очень тонкого непроницаемого тюля. Она казалась бледной и немного нездоровой; пирсинга на носу не было. По какому-то непонятному ей закону физики коробка в руках во время движения лифта становилась тяжелее. Всего ее вес не превышал пары килограммов. Оказывается, дорожная традиция Эллен Бактриан и стажерки из администрации была чисто неформальной: они всегда встречались в определенном месте к северу от Голландского туннеля, чтобы ехать на велосипедах вместе, но если кого-то не было на месте в назначенное время, то вторая просто выезжала одна. Все совершенно непринужденно. Интерьер первого лифта был из матовой стали; в лифте с 70 этажа были деревянная обшивка и пульт управления с короткими названиями рядом с каждой кнопкой. Вся поездка заняла больше пяти минут, хотя лифты ходили так быстро, что некоторые из руководящего состава носили специальные беруши для скоростного подъема.
В прошлом она лишь раз была наверху с двумя новенькими стажерками и младшим редактором ЧП в рамках общего знакомства с офисом, и в лифте младший редактор сложил руки над головой, вытянув ладони, как дайвер, и сказал: «Все выше, и выше, и выше».
С самого раннего детства Этуотера насыщенный наливающийся румянец на ушах и прилегающих к ним тканях был одним из главных внешних признаков, что его разум обрабатывал разрозненные мысли и впечатления на скорости куда выше нормальной. В этих случаях от уха так и чувствовался жар, что могло объяснять быстрые обмахивающие движения гигантской сливочно-этиолированной швеи, когда она вернулась к теме и поделилась следующим личным опытом. В какой-то момент в прошлом, который Эмбер не уточнила, на открытии магазина «Фэймос Барр» в ричмондском «Галерея Молл» вживую появилась знаменитость с дневного телевидения Филлип Сполдинг из сериала «Путеводный свет», и она с подружкой ездили на него посмотреть, и Эмбер рассказала, как тогда впервые осознала, что ее глубочайшее и основополагающее желание, чтобы однажды из-за одного ее появления где угодно незнакомцы чувствовали внутри то же, что она чувствовала сама, когда стояла с Филлипом Сполдингом (судя по всему, серьезным красавчиком, несмотря на странный или странно сформировавшийся хрящ носа, из-за чего казалось, будто на кончике почти есть какая-то ямочка или раздвоенность, как обычно бывает на подбородках, что Эмбер с подружкой наконец признали умилительным и делающим Филлипа Сполдинга еще большим красавчиком, потому что он становился похож на живого человека, а не на чересчур идеального манекена, которых, как будто иногда думают в этих всяких сериалах, все время хочется видеть людям) почти так близко, что, если захочется, могла протянуть руку между остальными людьми и даже дотронуться до него.
Позже Скип Этуотер в ходе сложных споров с самим собой о том, вошел он сам в тесный контакт с субъектом статьи или стал его жертвой, определит этот момент как критическую точку опоры или переломный момент всего диалога. Уже в чрезвычайно взведенном и абстрагированном состоянии после исповедей миссис Мольтке его чуть не сразил чистосердечный популизм истории о Филлипе Сполдинге, и он мечтал включить свой маленький диктофон и, если Эмбер откажется повторить эту зарисовку, хотя бы уговорить ее разрешить ему самому повторить и записать на пленку хотя бы суть, вместе с датой и приблизительным временем – не то чтобы он собирался использовать это в данной или любой другой статье, но просто для себя, чтобы иметь совершенно идеально репрезентативное показание, как себя чувствует человек, для которого и с которым Этуотер хотел бы общаться через свою работу в «Стайле», – то, что поможет объективно облагородить его работу и, так сказать, станет щитом против голосов в голове, высмеивавших его и твердивших, что на самом деле он всего лишь пишет одноразовые забавы для журнала, который большинство читает в туалете. Но вышло так, что попытки Этуотера аккуратно проникнуть пальцами под правую ладонь Эмбер и оторвать их от диктофона на колене, как стало очевидно ретроспективно, были истолкованы как попытка подержаться за руки или какое-то другое физическое проявление аффектации и, видимо, имели мощный эффект на миссис Мольтке, потому что тогда она наклонила свою огромную голову между лицом Этуотера и рулем и они поцеловались – или, вернее, Этуотер поцеловал левый уголок губ Эмбер Мольтке, тогда как ее рот накрыл почти всю правую половину лица журналиста до самой мочки. Трепет его рук, безуспешно толкающих ее в левое плечо, несомненно, точно так же был превратно принят за знак страсти. Затем из-за движений быстрого разоблачения Эмбер прокатный седан закачался в разные стороны, и правый борт еще глубже утонул в грязи утеса, и из перекошенного автомобиля донеслись очень приглушенные то ли крики, то ли возбужденные восклицания; и любой, кто заглянул бы в окно с любой стороны, не смог бы разглядеть никаких признаков Скипа Этуотера.
4
В Нью-Йорке он появился загадочным маргинальным пунктом меню – 411-й по спутниковому, 105-й по кабелю метрополии. Зрители не сразу понимают, рекламный он, местный или что. Сперва это просто монтаж из известных фотографий на тему ужаса или боли: сломленная Джеки, когда Линдон Джонсон принимает присягу на самолете, тот измученный вьетконговец с пистолетом у виска, голые дети, убегающие от напалма. В этом что-то есть, когда видишь фотографии одну за другой. Женщина, которая моет своего талидомидного ребенка, лица за забором в Белзене, повисший на кулаке Джека Руби Освальд, человек в петле, которого вздергивает толпа, бразильцы на карнизе горящей высотки. Петля из 1200 таких фотографий, по четыре секунды на каждую, 5:00–13:00 EST[69]; без звука; без очевидной рекламы.
Финансирование стартапа «Канал страданий» на себя взяла венчурная дочка «Теливизио Бразилиа», но сперва, когда смотришь, это ни по чему не скажешь. Все выходные данные – только © фотографий и мудреный глиф «Ибо Истинно Продакшенс». Через несколько недель на первом этапе КС начинает стримиться в сети по адресу OVP.com\suff.~vide. Юридические тонкости разрешений на видео более мучительны, и на второй этап КС уходит почти вдвое больше отведенного времени, но наконец фотосерии заменяются сложной петлей из видеоклипов, каждый день прирастающей четырьмя-пятью новыми сегментами. Третий этап КС, все еще на стадии планирования, ориентировочно поставлен для экспериментального внедрения на период замеров осенних рейтингов 2001 года – впрочем, по стандарту всех творческих предприятий, в плане всегда учитывается гибкость и люфт для маневра.
Как почти все работники платной прессы, Скип Этуотер смотрел много спутникового телевидения – часто маргинального или ночного – и не понаслышке знал глиф «Ибо Истинно». У него еще остались контакты среди обслуживающего персонала Р. Вона Корлисса после статьи о канале «Все время Вся реклама», которую «Ибо Истинно» в итоге объявили успехом в своем маркетинге второй волны. ВВВР все еще работает и собирает солидную долю рейтингов, хотя помещение реальной оплаченной рекламы в поток артефактов не произвело того динамического действия на прибыли, которое с уверенностью гарантировал проспект «Ибо Истинно». Как и многие зрители, Этуотер почти мгновенно различал, какие ролики в петлях – оплаченные, а какие – эстетические объекты, и относился к ним соответственно, иногда вообще переключаясь с оплаченной рекламы. И хотя разница между рекламой как произведением искусства и рекламой, которая действительно что-то продает, увлекала академиков и в конце 1990-х помогла гальванизировать всю область медиа-стадис, на прибыльности канала «Вся реклама» это почти никак не отразилось. Это одна из причин, почему «Ибо Истинно» выбрали для «Канала страданий» внешнюю капитализацию и, в свою очередь, почему КС почти сразу начал позиционировать себя для приобретения крупной корпорацией – бразильские директора затребовали 24 процента выручки с двухлетним окном, то есть если доходы не достигнут определенного уровня, то «Ибо Истинно Продакшенс» сохранят над каналом только самый номинальный творческий контроль, чего Р. Вон Корлисс никогда, с самого начала, допускать не собирался.