Скип отлично знал, кто он такой: профессиональный журналист в области мягких новостей. Все мы к чему-то да подстраиваемся – отсюда такой максимально подстроенный термин. Недомерок с детским личиком, которого часто дразнили в детстве из-за ушей – Ушастик, Спок, Кувшиноголовый. Отшлифованный, поверхностный, искренний, продуктивный, хорошо себя зарекомендовавший корпоративный профи. За последние три года Скип Этуотер подал в «Стайл» около 70 отдельных статей, из которых почти 50 увидели свет, а несколько других пошли под именами рерайтеров. Волонтерская пожарная станция в пригороде Талсы, куда принимают только бабушек. Когда ребенок не ждет: мамы, не успевшие в роддом, делятся своими удивительными историями. По пьяной лодочке: новый вид вождения в пьяном виде – на воде. Кем на самом деле был Слим Уитман. «Это трава не синяя»[74] – другие товарные культуры Кентукки. «Он приводит на свет» – 81-летний акушер принимает роды внука своего первого пациента. Бывшая стажерка Кондита[75] выступает с заявлением. Лесной рейнджер наших дней: он не просто сидит на вышке. Катись и сохрани: роллер-марафон спасает церковь от дефолта. Экзема: тихая эпидемия. Школа рок-н-ролла: кто из будущих поп-звезд получил зачет? Невадские байкеры ревут на бой с миастенией гравис. Кто командует парадом: от «Мэйси» до Турнира Роз – этот дизайнер платформ работал везде. Кабельный канал «Все время Вся реклама». Рок на века: эти геологи празднуют новое тысячелетие по-своему. Иногда ему казалось, что если бы не любовь к шипперке, то его бы просто сдуло и рассеяло ветром, как молочай. Женщины, которых не взяли в «Кто хочет выйти за миллионера»: откуда они, к чему возвращаются. Скачущие ящерицы[76]: новая аллигаторная чума берега Залива. Вот везучие коты: поразительное завещание смертельно больного победителя «Лотто». Новые сыроделы-кустари: чудо или развод? Би(-хэппи-)блия: пастор из округа Оранж заявляет, что Христос не был занудой. Драмамин и НАСА: нерассказанная история. Секретные документы гласят, что Уоллис Симпсон изменяла Эдварду VIII. Не капуста, а тесто: делавэрская девочка продала герлскаутских печений на 40 000 долларов… и это только начало! Для бывших агорафобов дом не там, где сердце. Контра: кадриль умного человека.
В то же время общепризнано, что иногда лучшими статьями Этуотера были те, которые он находил и питчил сам, – статьи, часто выходившие за рамки БМГ. На 7 марта 99-го Этуотер прислал самый длинный текст ЧП в истории «Стайла» – об убийстве профессора Университета Мэриленда в собственной квартире, когда единственным свидетелем стал попугай-жако, и все, что он повторял, – «О боже, прошу, не надо», а потом жуткие звуки, и о ветеринаре-гипнотизере, с которой сотрудничала полиция, чтобы узнать как можно больше у попугая. В качестве ПР здесь были гипнотизер, ее биография и вера в разумность животных, а в качестве главного конфликта – действительно в этом что-то есть или она просто нью-эйджевая чудила в духе психологов домашних зверей из Беверли-Хиллс, и если попугай поддастся гипнозу, как обещано, и действительно запоет как соловей, то каким будет его доказательный статус в суде.
В детстве миссис Этуотер каждый день будила своих двух мальчиков очень ранним утром следующим образом: вставала между их кроватями и громко хлопала в ладоши, не унимаясь, пока их ноги не коснутся пола спальни, – теперь это воспоминание парило в пучинах памяти Вирджила Этуотера в виде сардонических оваций. С одной ногой воин: этот тройной ампутант не встанет на колени перед стоимостью медобслуживания. Мет-лаборатория по соседству! Миссис Глэдис Хайн – голос 1500 автоматизированных телефонных меню. Поджарит с перцем: этому официанту из Вашингтона есть что рассказать. Компьютерный солитер: последняя зависимость? Хватит сладких речей: голубые M&Ms встречены потребителями в штыки. Кошмар на подушке безопасности далласского автомобилиста. Менопауза и травы: интересные открытия. Крупно не повезло: жулики на Лотерее и отряд тяжеловесов, который их ловит. Секреты сеансов онлайн-медиума Дювейна Эванса. Ледяная скульптура: как они это делают?
Пока что лучше всего принятая статья Этуотера – от 3 июля 2000-го: девочка в Апленде, Калифорния, родилась с непроизносимым неврологическим заболеванием, из-за которого не могла формировать выражения лица – нормальная и здоровая во всем, со светлыми косичками и корги по имени Шкипер, только лицо ее было плоской гранитной маской, и родители учредили фонд для – просто невероятно – более 5000 других людей по всему миру, не умевших формировать нормальные выражения лица, и Этуотер раскопал, запитчил и скинул 2500 слов для статьи, где половину занимал справочный аппарат, плюс еще множество фотографий на две колонки, где девочка лежит без эмоций на коленях матери, сидит как истукан с поднятыми руками на американских горках и так далее. Этуотер наконец получил добро от двурукого младшего редактора по статье о «Канале страданий» потому, что уже делал позитивную штучку в ЧП о канале «Все время Вся реклама», тоже от «Ибо Истинно», и потому, что Этуотер действительно установил раппорт с Р. Воном Корлиссом, чей образ отшельника казался отличным крючком – хоть младший редактор и говорил, что как Этуотер найдет ПР в сюжете о КС – большой вопрос, который бросит серьезный вызов умениям Этуотера.
5
Первый сон, который так растревожил Лорел Мандерли, приснился в ту же ночь, когда на полу под факсом появились цифровые снимки творчества Бринта Мольтке и она испытала странные совпавшие импульсы и нагнуться за ними, и бежать как можно быстрее из комплекса кабинок. Ощущение от вещего кошмара не улегалось весь остаток вечера, что вдвойне огорчало Лорел Мандерли, потому что обычно она верила в интуицию и непознаваемое не меньше вице-президента США Дика Чейни.
Она лежала поздно ночью в лофте, с соседкой в креме «Килс» на первом этаже кровати. Сон был о маленьком доме – том самом, откуда-то знала она, с дробным адресом, принадлежавшем даме и ее мужу из сюжета Скипа Этуотера о волшебных какашках. Они все были внутри, в какой-то гостиной или комнате отдыха, сидели и либо ничего не делали, либо не делали ничего такого, что Лорел Мандерли узнала или запомнила. Жуткость сна была сродни страху, который иногда нападал на нее в летнем домике бабушки с дедушкой по материнской линии в Лайфорд-Кэй, где у одного конкретного чулана всякий раз, когда в комнате была Лорел, сами по себе распахивались дверцы. Осталось неясным, как мистер и миссис Мольтке выглядели, в чем были или что говорили, а в какой-то момент посреди комнаты стояла собака, но остались неясными и порода, и даже ее цвет. В сцене не было ничего особенно сюрреалистического или угрожающего. Скорее она казалась какой-то обобщенной, расплывчатой или ориентировочной, словно абстракцией или схемой. Единственным специфически странным моментом стало то, что в дом вели две передних двери, хотя одна из них – не спереди, но все равно передняя. Но один этот факт никак не мог объяснить ошеломляющее чувство ужаса, которое нахлынуло на сидящую там Лорел Мандерли. Предчувствие не просто опасности, а зла. Рядом пребывало наползающее, фоновое зло – впрочем, хотя и оно и пребывало, его не было конкретно в комнате. Как и вторая передняя дверь, оно каким-то образом одновременно и было, и не было. Ей не терпелось уйти, ей просто обязательно надо было оттуда уйти. Но когда она поднялась под предлогом вопроса, где здесь туалет, даже посреди вопроса она не выдержала ощущения зла и бросилась к двери в своих чулках, чтобы выбраться, но побежала не к передней двери, а к другой, хотя даже не знала, где та находится, но все-таки, видимо, знала, потому что вот она появилась, с декоративным и ужасно детальным металлическим скарабеем на ручке, и это ошеломляющее зло поджидало прямо за ней, за дверью, но почему-то даже охваченная страхом она тянулась к ручке, собиралась открыть дверь, представляла, как начинает открывать, – и тут проснулась. А потом почти то же самое приснилось ей на следующую ночь. И теперь она боялась, что если все повторится опять, то в этот раз она все-таки откроет переднюю дверь, которая не спереди… и страх перед этой вероятностью – единственное, что она может предъявить, когда пытается описать кошмар Сиобан и Таре на поезде с работы во вторник вечером, но просто невозможно передать, почему эта тема с двумя передними дверями такая устрашающая, если даже она сама не может этого рационально объяснить.
У Мольтке не было детей, но ванная в их доме находилась в конце узкого коридора, где восточную стену завесили фотографиями с детьми друзей и родственников Бринта и Эмбер, а также снимками самих Мольтке в юности. В результате присутствия в этом коридоре Этуотера, фотографа-фрилансера в гавайской рубашке, от которого крепко пахло кремом для волос, и интерниста из Ричмонда, Индиана, кого Эллен Бактриан нашла и пригласила лично, фотографии уже пришли в беспорядок, из-за чего висели под наклонными углами и обнажали частичные трещины и странные выступы на поверхности стены. Там был один довольно выдающийся снимок с Эмбер – по всей видимости, на свадьбе, сияющей в белой парче, с многоэтажным тортом в одной руке, к которому второй она подносила лопатку. А на фотографии с тем, кто на первый взгляд показался кем-то другим, был сам Мольтке в Младшей лиге – в форме и с алюминиевой битой, лет где-то девяти или десяти и в слишком большом шлеме. И так далее.
Новая прокатная машина Этуотера – подчеркнуто бюджетная «Киа», где даже ему было тесно, – стояла на подъездной дорожке Мольтке сразу перед «Линкольном Брогэмом» врача. Рабочий фургон Мольтке был припаркован на соседней дорожке дуплекса, что говорило о какой-то возможной договоренности с жильцом с другой стороны, о котором Этуотер, чувствовавший себя более чем измотанно, измученно и вдобавок нервно в присутствии миссис Мольтке, еще не справлялся. Жена художника категорически возражала против процедуры, которую, по ее словам, они вместе с мужем считали неприятной и унизительной, и теперь сидела в комнате для шитья по соседству с кухней, откуда время от времени соприкосновение ноги с педалью старой машинки сотрясало коридор, из-за чего фотографу-фрилансеру несколько раз пришлось поправлять осветительные стойки.