– Хоуп, они отзывают свое предложение. Подсчитали, и оказалось, что дело совсем скверно: ты на грани – а то и хуже. Они заняли выжидательную позицию, я из кожи вон лез, чтобы убедить их не отказываться и помочь тебе. Но если ты вот так, ни с того ни с сего… Ну, знаешь, это была последняя капля.
Я киваю, сердце стучит в груди. Смысл его слов предельно ясен: я могу в два счета лишиться своей кондитерской. И меня в самом деле охватывает некое чувство сродни панике. Но тревога эта намного слабее, чем следовало бы, – вот что пугает меня на самом деле. Я должна бы больше беспокоиться и переживать из-за семейного дела, опоры всей нашей жизни, которую вот-вот выбьют у меня из-под ног. А у меня вместо того в голове странные мысли, что все как-нибудь обязательно утрясется.
– Ты слышишь меня, Хоуп? – окликает Мэтт, и до меня доходит: он что-то говорил все то время, пока я размышляла.
– Прости, а что ты сказал?
– Сказал, что мало что еще могу для тебя сделать. Тебе вообще известно, как я тут с ног сбивался, чтобы уговорить их, заинтересовать? А теперь все пропало, они не собираются вкладывать деньги, Хоуп. Уж извини.
Мэтт умолкает и не произносит ни слова, пока я раскладываю выпечку в витрине. Звякает дверной колокольчик, и появляется Лайза Уилкс, которая работает в магазине канцтоваров на углу. С ней Мелисса Карбонелл, продавщица из зоомагазина на Литц-роуд. Обе учились в нашей с Мэттом школе, на несколько классов младше. Сюда ко мне они заходят раз в неделю как минимум.
Мэтт безмолвствует, пока Лайза заказывает кофе, а Мелисса зеленый чай, на приготовление которого у меня уходит несколько минут, потому что приходится включить электрический чайник. Девушки тем временем оживленно обсуждают, чего им хочется больше – пахлавы или чизкейка. Наконец я беру с них деньги за пахлаву и угощаю чизкейком бесплатно.
– Вот потому-то твой бизнес и прогорает. Так ты вообще разоришься, – комментирует Мэтт, когда они уходят.
– Что?
– Нельзя же раздавать людям пирожные даром. Они тобой просто манипулируют.
– Никто мной не манипулирует, – возмущаюсь я.
– Еще как. Ты слишком щедра. Они нарочно затеяли этот спор у тебя на глазах – знают, ты ведь такая добренькая и дашь им и то и другое. Что и произошло.
Я вздыхаю. Не хочется объяснять ему, что, если сегодня чизкейк не разойдется, его все равно придется выбрасывать.
– У бабушки, – говорю я вместо этого, – всегда дело было поставлено так, как будто кондитерская – ее домашняя кухня, а покупатели – гости.
– Это не лучшая бизнес-модель, – бросает Мэтт. Я дергаю плечом.
– Я и не утверждаю, что она лучшая. Но горжусь нашей традицией.
Дверь снова звякает, и я вижу входящего в кафе Алена. Он приноровился приходить сюда по утрам пешком. Это немного тревожит, все-таки возраст, а идти нужно больше мили. Но он, похоже, прекрасно себя чувствует и божится, что во время ежедневных прогулок в Париже проходит куда большие расстояния.
Зайдя за прилавок, Ален нежно целует меня в щеку.
– Доброе утро, дорогая, – здоровается он и только тогда впервые обращает внимание на Мэтта. – Здравствуйте, юноша, – приветствует он его и, повернувшись ко мне, замечает: – Вижу, у тебя клиент.
– Мэтт как раз собрался уходить, – отвечаю я Алену и бросаю на Мэтта выразительный взор, пытаясь дать ему понять, что не намерена обсуждать дела с кондитерской в присутствии Алена. Но Мэтт, разумеется, непробиваем.
– Меня зовут Мэтт Хайнс. – Он протягивает Алену руку через прилавок. – А вы?..
Ален, помедлив, отвечает на рукопожатие.
– Я Ален Пикар. Дядя Хоуп. Мэтт недоумевает:
– Как это, погодите. Я знаю Хоуп с детства. Нет у нее никаких дядьев.
Ален тонко усмехается.
– Не совсем так, молодой человек. Впрочем, я ее arrier` e-oncle. Двоюродный дедушка, как вы это называете.
Мэтт, нахмурившись, глядит в мою сторону.
– Ален – родной брат моей бабушки, – поясняю я. – Из Парижа.
Мэтт снова бросает мимолетный взгляд на Алена и снова поворачивается ко мне.
– Хоуп, тогда я вообще ничего не понимаю. Ты ни с того ни с сего отправляешься в Париж, хотя из-за этого можешь теперь лишиться своего бизнеса, – и вдруг возвращаешься оттуда с родственником, о котором раньше ничего знать не знала?
Я чувствую, как к щекам прихлынула кровь, и не знаю, оттого ли это, что Мэтт так по-хамски ведет себя со мной, или оттого, что он при Алене заявил, что я вот-вот потеряю кондитерскую. Медленно обернувшись, я нерешительно смотрю на Алена в надежде, что он не все понял на иностранном языке, но наталкиваюсь на его испуганный взгляд.
– Хоуп, что это значит? – дрожащим голосом спрашивает он. – Про потерю бизнеса? Кондитерской грозит беда?
– Не беспокойся об этом, – отвечаю я, метнув укоризненный взгляд в Мэтта, и тот, по крайней мере, делает вид, что смущен. Покашливая, он отходит в сторону, как будто давая нам с Аленом побыть одним.
– Хоуп, мы одна семья, – начинает Ален, – так как же мне не беспокоиться, если что-то не в порядке? Почему ты ничего мне не сказала?
Я прерывисто вздыхаю.
– Да потому что это все только моя вина. Я натворила глупостей, предприняла кое-какие неудачные финансовые шаги. Кредитная история у меня хуже некуда, из-за этого банк требует досрочного погашения ссуды.
– Это не объяснение, – сердится Ален. И, шагнув ко мне, гладит меня по щеке теплыми узловатыми пальцами. – Я ведь твой дядя.
Теперь я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разреветься.
– Простите. Просто я не хотела вас огорчать. Мало нам всего, что происходит с бабушкой…
– Тем более ты должна опереться на меня. – Он снова касается моей щеки ладонью и оглядывается на Мэтта. – Молодой человек! – окликает он.
– Да? – Мэтт поворачивается с ясными глазами, будто не слышал каждого нашего слова.
– Вы можете идти. Нам с племянницей нужно кое-что обсудить.
– Но я… – начинает было Мэтт. Ален его перебивает:
– Я не знаю, кто вы и какую роль во всем этом играете.
– Я вице-президент «Банк оф Кейп», – приосанившись, сообщает Мэтт. – Мы давали Хоуп ссуду. К сожалению, сейчас обстоятельства таковы, что банк вынужден требовать ее погашения. Это не мое решение, сэр. Это просто бизнес.
Сглотнув, я смотрю на Алена. Лицо у него стало пунцовым.
– Да как же такое возможно? – бросает он Мэтту. – Шестьдесят лет традиции! Шестьдесят лет, в течение которых моя семья держала кондитерскую в этом городе, пекла для его жителей, и вы решаете с ней покончить, вот так просто?
– Ничего личного. – Мэтт поглядывает в мою сторону. – Я вообще-то пытался помочь. Хоуп подтвердит. Но инвесторы, которых я нашел, отказались помогать после того, как Хоуп улетела в Париж. Простите, но я полагаю, старым порядкам приходит конец.
Я опускаю голову и изо всех сил зажмуриваю глаза.
– Молодой человек, – отвечает Ален. – Дело не в самой кондитерской, а в семейной традиции, которую она представляет. А ей нет цены. Семьдесят лет назад люди, не знающие, что такое семья и совесть – для них существовали только власть и богатство, – забрали нашу первую кондитерскую. Но благодаря моей сестре, ее дочери и внучке традиция сохранилась.
– Не понимаю, какое отношение это имеет к ссуде, – поднимает брови Мэтт.
Ален берет мою руку и сжимает в своей.
– Вы и ваш банк делаете кардинальную ошибку, – говорит он. – Но у Хоуп все будет в порядке. Она выживет. Точно так же, как ее бабушка. Такая у нас традиция. Она обязательно выживет.
Мое сердце переполнено, кажется, так, что скоро взорвется. Не выпуская моей руки, Ален разворачивает меня к кухне.
– Идем, Хоуп. Испечем «звездные» пироги, чтобы отнести Розе. Я полагаю, молодой человек сам найдет дверь.
После обеда я начинаю обзванивать межконфессиональные организации, которые нашла по Интернету. Без особой надежды на удачу – да, теперь у меня есть дата рождения Жакоба Леви, но я понимаю, что задача практически невыполнима, а мой запас энтузиазма почти исчерпан. Потому заранее готовлюсь слышать «нет». В последнее время и так отовсюду только это и слышу.
Смогу ли я спасти кондитерскую? Нет. Есть ли уверенность, что Мами очнется? Нет. Есть ли у меня шанс изменить к лучшему свою никчемную жизнь? Нет.
Начинаю с Межконфессионального союза, потом, идя по списку, перехожу к Совету парламента мировых религий, Национальной американской сети межрелигиозных организаций, Объединенной межрелигиозной инициативе и Мировому конгрессу религий. Каждому, кто отвечает мне, я вкратце рассказываю о том, как Жакоб, спасая Мами, привел ее к христианину, а тот помог ей укрыться у мусульман. Потом называю имя и дату рождения Жакоба и объясняю, что мы надеемся, обращение в подобные организации здесь, в США, дает некий шанс разыскать его. Всякий раз, слушая эту историю, на том конце провода ахают и охают, обещая передать информацию нужным людям и связаться со мной, если найдут хоть что-нибудь.
Воскресным утром около восьми часов мы с Анни в кондитерской одни, молча выгружаем из духовки пончики. Звонит телефон. Вытирая руки о фартук, Анни хватает трубку.
– Кафе-кондитерская «Полярная звезда», Анни, – произносит она. С минуту слушает, что ей говорят, и передает мне трубку со странным выражением лица. – Это тебя, мам.
Отряхнув руки, я беру у нее трубку.
– Доброе утро, кафе-кондитерская «Полярная звезда».
– Это Хоуп Маккенна-Смит? – Голос женский, и мне слышится легкий акцент.
– Да, – отвечаю я. – Чем могу быть вам полезна?
– Меня зовут Элида Уайт, я звоню вам из Авраамической ассоциации Бостона. Это межконфессиональный совет.
– О, – только и могу я сказать. Этой организации не было в списке тех, которые я обзванивала в последние несколько дней. Ее название мне ничего не говорит. – Авраамическая? – переспрашиваю я.
– Мусульманская, иудейская и христианская религии восходят к Аврааму, – объясняет женщина. – Мы занимаемся сближением этих религиозных групп, стараемся обращать внимание на сходство, на то, что нас роднит, а не разделяет.