Только однажды их взгляд стал грустно-укоряющим — когда она узнала о его намерении уничтожить Хизер Глен и разорить его жителей. Сознание, что он, и только он, причина ее горькой обиды и горестного разочарования, мучило Томаса даже во сне. И когда он проснулся, неясные воспоминания продолжали будоражить душу.
Утренняя пробежка наверняка вернула бы ему равновесие, но за ночь выпало слишком много снега, и дорожки еще не успели расчистить.
Томас поглядел в огромное окно-фонарь. Повсюду белое безмолвие. Застрял в собственном доме! Правда, в таком доме не грех и застрять! Роскошный, громадный, с просторными комнатами и очень дорогой. Совсем не та вонючая помойка, в которой он вырос. Кстати, его родной дом почти рядом с тем сараем, в котором живет Хлоя.
Он купил это трехэтажное шале не только потому, что его выстроили на вершине холма. Просто ничего лучшего Хизер Глен не мог предложить.
Томас спустился вниз, в спортивный зал, где были установлены новейшие тренажеры, и безжалостно, до изнеможения терзал собственное тело, пока не выдохся.
Только тогда дрожащий от усталости и напряжения Томас поднялся из зала, мечтая о горячем душе, под которым он наконец расслабит ноющие мышцы. Но при виде человека, растянувшегося в кресле, он остановился и буквально окаменел.
— Привет, сынок, — улыбнулся отец, показывая желтые редкие зубы. Его грязные изношенные сапоги покоились на дубовом журнальном столике, а небрежная поза говорила о полном довольстве собой. Не потрудившись взять стакан, он то и дело прикладывался к единственной бутылке вина, которую Томас держал в доме на всякий случай.
Холодный пот выступил на лбу Томаса. К горлу подкатила тошнота. Кошмар стал явью. Он не видел отца с того дня, как убрался из Хизер Глен с подбитым глазом, треснувшими ребрами и разбитым сердцем.
Зато теперь сердца у него вообще не было.
— Проваливай.
— Проваливай? — деланно изумился отец. — Но я только пришел. — Он оценивающе оглядел роскошную обстановку комнаты и ухмыльнулся. — Шикарное местечко, ничего не скажешь! Подумать только, ты сумел схватить Бога за бороду!
— Как ты здесь оказался?
У Томаса давно вошло в привычку запирать все двери на ночь. Не из страха перед грабителями. Просто когда твое достоинство ежеминутно попирают, а самого тебя унижают физически и морально, никогда не чувствуешь себя в безопасности. И, к своему стыду, он по-прежнему все время чего-то опасался.
Джеймс Магуайр расплылся в улыбке и захрустел пальцами.
— Считай, что у меня особый талант на такие штуки.
Томас, грозно сведя брови, пинком сбросил ноги отца со стола.
— Я думал, ты в тюрьме.
— Сбавили срок за примерное поведение, — сообщил Джеймс, снова отхлебывая из горлышка и вытирая рот рукавом. Томас вырвал у него бутылку и отставил подальше.
— Прекрасно. А теперь воспользуйся еще раз своим особым талантом и исчезни. Я занят.
— Ну уж нет, сынок. Я и шагу отсюда не сделаю, пока мы не потолкуем по душам.
— О чем?
Снова этот жадный блеск в глазах, при виде которого кулаки Томаса невольно сжались.
— Как?! Неужели ты не рад повидаться со своим родителем? — рассмеялся Джеймс. — Да, похоже, что нет. Ай-ай-ай, до чего же неблагодарное дитя. Но я кое-что пронюхал, Томас. Ты богат, очень богат.
— И что же? — холодно бросил Томас, заранее зная, что проиграл битву. Отец хитер и никогда не позволяет себе растеряться, а это, как он признавался совсем еще юному Томасу, самый верный способ победить.
— Последнее время мне что-то не везет. Удача отвернулась от меня. Я надеялся, что ты немного подсобишь…
— Хочешь сказать, что опять кого-то кинул, но дельце не выгорело, и теперь просишь денег, чтобы лечь на дно и переждать?
Лицо Джеймса окаменело, живо напомнив Томасу о прошлом.
— Нет, у тебя души, сынок.
— Что делать, с кем поведешься…
— А я-то думал, ты мне обрадуешься. И прошу-то о такой малости — помочь мне стать на ноги. Для тебя это мелочь, а…
Томас шагнул к порогу и широко распахнул дверь.
— И не надейся. Вон отсюда!
Отец с поразительной для его возраста легкостью вскочил. Странно, что при таком образе жизни он довольно сносно выглядел. Такой же высокий, хорошо сложенный. И при этом он казался столь же опасным, а еще убийственно беспощадным. Как прежде, если не более.
— Ты еще передумаешь, — пообещал он тем тихим угрожающим голосом, который Томас так хорошо помнил.
— Сомневаюсь.
Их взгляды скрестились. Жесткие. Неумолимые.
— Я знаю о «Сьерра риверз», Том. И учти, потребуется кругленькая сумма, чтобы заткнуть мне рот.
От Томаса потребовались вся выдержка и сила воли, чтобы не взорваться и держать себя в руках. Больше всего на свете ему хотелось схватить негодяя за шиворот и пинками прогнать из дома. Однако годы жесткой самодисциплины не прошли даром. Он сумел сохранить самообладание.
— «Сьерра риверз» — известная корпорация. И заруби себе на носу, я не занимаюсь незаконными делишками.
Джеймс злобно усмехнулся.
— Здесь ни одна живая душа не знает, кто ее владелец. Интересно, ты в самом деле собираешься строить этот курорт?
Испытующе оглядев сына, он холодно добавил:
— Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, какую штуку ты задумал, сыночек.
— Перестань называть меня сыном, — процедил сквозь зубы Томас. — Ты мне не отец.
Джеймс прижал руку к сердцу и сокрушенно покачал головой.
— Не ожидал, не ожидал… Откуда в тебе столько жестокости? Ну что ж… каждое новое оскорбление будет стоить лишнюю тысячу.
Томас рванулся к отцу, потрясенный силой своей ненависти. Гнев переполнял его, и лишь одна ужасная мысль удерживала от убийства. Неужели он действительно уродился в отца?! Унизился до того, что готов решить спор кулаками, забыв о возрасте противника? Значит, чем слабее, тем лучше?
Нет! Он не опустится до такого. Нельзя терять голову. Он не животное, а человек.
Томас вынудил себя расправить плечи, немного расслабиться и равнодушно взглянул на отца.
— Я и цента не заплачу за твое молчание.
— Неужели? — с наигранной веселостью поинтересовался Джеймс, рассматривая мраморную каминную доску. — Решай, сынок. И учти, я могу причинить тебе немало неприятностей. Целую кучу. — И снова эта снисходительная ухмылочка. — Спроси кого хочешь в этом городишке.
Не стоило утруждать себя. Томас и без того знал, на что способен Джеймс Магуайр. При одной мысли о том, что годами выношенные планы рухнут в мгновение ока, его охватило бешенство. Как отвратительно снова чувствовать себя беспомощным перед негодяем, который когда-то видел его слабым и бессильным.
— Десять тысяч — и я смываюсь, — с вызовом сказал Джеймс, жадно блестя глазами. — Больше ты меня в жизни не увидишь. Даю слово!
— А если я откажусь?
Джеймс выразительно поднял брови.
— Я расскажу всем, начиная с мэра, что «Сьерра риверз» намеревается разорить их. После такого сообщения никто уже не купит и клочка земли.
Черт побери! Проклятый папаша, кажется, попал в точку. Томас снова напрягся.
— Ты навеки потеряешь шанс насладиться своей жалкой местью, мальчик мой, уж поверь.
Самое невыносимое, что он прав. Нельзя допустить, чтобы это случилось. Слишком долго и упорно он трудился все эти годы.
— Я заплачу, и ты свалишь отсюда?
— Да. Немедленно.
— Дай слово, что больше не вернешься. Никогда!
Легкая циничная улыбка тронула уголки губ Джеймса.
— Ты еще веришь моему слову?
— Неважно.
Томас рывком открыл ящик секретера и выхватил чековую книжку.
«Это не шантаж», — твердил он себе, выписывая чек. Десять тысяч — ничтожная плата за то, чтобы этот человек навсегда исчез из его жизни. Он сунул чек в протянутую ладонь отца.
— А теперь катись отсюда!
Джеймс Магуайр буквально подлетел к двери.
— Одно удовольствие иметь с тобой дело, сынок.
Он помахал чеком, засмеялся и вышел. Томас, потрясенный до глубины души, не мог двинуться с места. Он заплатил! Заплатил этому подонку! С этой мыслью он рухнул в кресло и потер ноющие виски, изнывая от омерзения к себе. Как он мог снова поддаться тому, кто исковеркал его жизнь?
И мгновенно, словно по волшебству, вернулось ощущение полной беззащитности, ледяного отчаяния, терзающего внутренности голода. Страх… Будь проклят человек, называющий себя его отцом! Томас снова почувствовал себя шестнадцатилетним. Затравленным, несчастным и абсолютно одиноким.
Первый звонок будильника Хлоя, как всегда, не услышала. Когда раздался второй, она попросту смела часы с тумбочки на пол, куда они и приземлились с оглушительным грохотом.
Хлоя повернулась на бок и накрыла голову подушкой. Но теперь ей мешало какое-то слабое урчание, звучащее где-то в области шеи.
— Да что там?
Она попыталась сесть, и нечто теплое и пушистое вцепилось ей в волосы. Шершавый кусочек наждачной бумаги проехался по уху.
— Мяу.
Хлоя, смеясь, вновь легла на спину. Котенок прижался мордочкой к ее лицу, нетерпеливо перебирая по груди мягкими лапками.
— Бедняжка, ты замерз!
Она приподняла одеяло, и котенок нырнул в темную пещерку так ловко, словно был обучен этому с рождения.
— Знаю, знаю, огонь давно погас. Бррр! Ну что ж, будем надеяться, что этот противный старый ворчун Торнтон починит сегодня отопление.
Котенок пристально уставился на хозяйку, будто понимая, о чем она говорит. Вчера вечером Хлоя протерла его шерстку мокрой тряпкой, и теперь оказалось, что на носу у малыша красуется черное пятнышко. Только оно и выглядывало из торчавшего во все стороны оранжевого меха.
— Как же тебя назвать? — рассуждала вслух Хлоя, развеселившись при виде серьезной кошачьей мордочки. — Слишком уж ты солидный для обыкновенного Пушка или Усатика. Как насчет Рыжика?
Котенок и глазом не моргнул.
— Ладно, ты прав, чересчур банально.
Она почесала ему за ушком, и зверек тут нее блаженно зажмурился.