Китайгородцев сделал непроизвольное глотательное движение.
— Очень хорошо, — оценил Потёмкин степень внушаемости своего подопечного. — Теперь закройте глаза… Закройте… Держите их закрытыми… Слушайте мой голос… Думайте о сне… Вы устали, день был долгий, но теперь вам хорошо, сон — это хорошо, думайте о сне и сон придёт… Вам тепло… Вам нужен сон… Дыхание ровное… Ровное… Глубокое дыхание… Вы дышите глубоко и погружаетесь в сон…
Китайгородцев слышал каждое слово, но все остальные звуки уже проходили мимо его сознания. Голос гипнотизёра был монотонным, слова текли так же неспешно, как течёт медленная вода в равнинной реке.
— Веки налились тяжестью, хочется это состояние длить и длить… Всё глубже сон… Всё тяжелее ноги, они наливаются свинцом, ни пошевелить, ни поднять… Сейчас я буду считать, и с каждой следующей цифрой сон будет всё глубже и глубже, всё тело будет тяжелеть… Ра-а-аз, два-а-а… Спа-а-ать… На цифре «десять» будет очень глубокий сон, очень глубокий… Три, четы-ы-ыре… Дыхание ро-о-овное… Пя-я-ять, ше-е-есть… Сон глубо-о-окий… Се-е-емь… Спи-и-им… Во-о-осемь… Де-е-евять… Сейчас будет очень глубокий сон… Де-е-есять!
Тело Китайгородцева заметно обмякло, но спинка стула не позволяла ему упасть.
— А теперь я сделаю вам обезболивающий укол, — сообщил Потёмкин. — Ваша раненая нога онемеет и не будет чувствовать боли какое-то время.
Он держал в руках обычную булавку.
— Вы видите шприц в моей руке, он полный, — говорил Потёмкин. — Это обезболивающее лекарство, которое я вам сейчас введу. Ваша раненая нога сначала почувствует боль от укола иглы, но потом онемеет и уже не будет чувствовать никакой боли вообще. Итак, я делаю укол…
Он несильно ткнул иглой в бедро Китайгородцеву, тот вздрогнул.
— Хорошо. Я ввожу лекарство, оно начнёт действовать практически мгновенно, и вы это почувствуете.
Принялся ладонью поглаживать бедро Китайгородцева.
— Тепло, здесь тепло, вы чувствуете, это начало действовать лекарство. Боли нет. Нога онемела. Вы её совсем не чувствуете. Боль ушла и тяжесть ушла. Сейчас я снова буду считать до десяти, на цифре «десять» Вы проснётесь, и никакой боли не будет. Вы не помните про боль… Раз… Два… Забыли про неё… Три… Лекарство действует… Четыре, пять… Я делал вам укол… Про укол вы помните, а для чего укол — забыли. Шесть, семь… Вы пробуждаетесь все быстрее и быстрее, уже недолго вам осталось… Восемь, девять…
Пауза. Резко:
— Десять!
Китайгородцев открыл глаза, но выглядел он сонным.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Потёмкин.
— Нормально, — ответил Китайгородцев.
Язык ещё не очень хорошо слушался его.
— Только я какой-то сонный.
— Здесь темно, — сказал гипнотизер. — Поэтому, возможно, вы пробуждаетесь не слишком быстро. Надо бы включить свет. Я попрошу вас, если вам не трудно. Выключатель у вас за спиной.
Китайгородцев медленно поднялся со стула и направился к выключателю. Дошёл до него, включил, зажглись лампы в люстре.
— Хорошо, и я ещё вас попрошу, — сказал Потёмкин. — Пройдитесь, пожалуйста, до окна.
Китайгородцев не знал, для чего это нужно, но подчинился. Он прошёл половину пути, вдруг увидел позабытую им возле стула палку, осознал, наконец, что обходится без неё и даже не хромает, и безмерно поразился своему открытию.
— Очень легко у меня с вами получилось, — сказал Потёмкин. — Я даже не ожидал. А вы действительно никогда прежде не подвергались гипнозу?
— Нет, никогда.
Они уехали из этого города утренним поездом, чтобы через три часа сойти на следующей станции, где у Потёмкина на вечер было назначено выступление.
Такая же маленькая станция и город тоже маленький, убогая гостиница с давно не ремонтированными номерами — все повторилось, будто и не переезжали.
Потёмкин ушёл в свой номер отдыхать.
Китайгородцев осмотрел гостиницу. Он ходил, опираясь на палку, хотя прежней сильной боли уже не было. Потёмкин объяснил ему, что может понадобиться несколько сеансов и даже это, возможно, пока не избавит от боли полностью — природу не обманешь.
При гостинице было собственное кафе. Потёмкин, сопровождаемый Китайгородцевым, спустился туда вечером, чтобы выпить традиционную чашку кофе. После чего они пешком отправились во Дворец культуры.
Дворец оказался обшарпанным зданием, которое внешний лоск уже давно утратило, а внутренним будто с самого начала не было наделено, настолько непрезентабельно выглядели интерьеры.
Хозяйничал в этом псевдо-дворце директор-хитрован, коренастый малый с плутовским взором. Потёмкина он встретил как старого знакомого, поскольку тот успел побывать здесь на гастролях года полтора назад, а про Китайгородцева спросил, окинув цепким взглядом:
— Ваш администратор?
— Помощник, — не стал вдаваться в подробности Потёмкин.
Директор, по-видимому, что-то про этого «помощника» понял, потому что сразу же ему вспомнилось:
— Тут насчет вас звонили, кстати. Интересовались.
— Кто? — невозмутимо осведомился Потёмкин, который мыслями был уже на сцене и потому не сразу сообразил, что всё это может быть серьёзно.
— Не знаю, не представились. Хотели знать, будут ли у вас гастроли и когда можно ждать вашего приезда.
Зато Китайгородцев сразу насторожился.
— Голос мужской? — спросил он.
— Да, — ответил директор.
— Давно звонили?
— Неделю назад примерно.
— Что вы им ответили?
— Ничего.
— То есть про гастроли не сказали?
— Нет, — ответил директор с видом человека, насмотревшегося в этой жизни всякого-разного, и привыкшего к осторожности во всём. — Я сказал им, что могу перезвонить, когда про гастроли что-то будет слышно. Но они номер свой не дали.
Это вольные стрелки. Рыщут по просторам родины в поисках Потёмкина.
Прежде чем вывести Потёмкина на сцену, Китайгородцев из-за кулис просканировал заполненный зрителями зал. Знакомых лиц не обнаружил.
К началу представления подъехали три милиционера в форме: по просьбе Китайгородцева их по знакомству вызвал директор Дворца культуры. Их труды в этот вечер оплачивал Потёмкин, который выложил деньги из своего кармана — тоже по просьбе Китайгородцева.
Милиционерами Китайгородцев закрыл три точки: вход во Дворец культуры, зрительный зал и короткий коридор, из которого можно было пройти прямиком на сцену. Сам Китайгородцев остался на сцене, за кулисами, когда Потёмкин начал свою лекцию.
Всё проходило по знакомому Китайгородцеву сценарию: после лекции начался непосредственно сеанс, номера были те же самые, и даже, кажется, в том же порядке, что и на предыдущем выступлении. Но концовка представления прошла не по шаблону. После ухода Потёмкина на сцену вышел директор Дворца культуры, чтобы сделать несколько важных объявлений для почтенной публики. На самом деле целью было задержать эту публику в зале на минуту или две. Сопровождаемый Китайгородцевым и одним из милиционеров Потёмкин беспрепятственно вышел из Дворца и был усажен в поджидающий его автомобиль, заранее заказанный Китайгородцевым.
Когда их автомобиль проехал мимо гостиницы, не останавливаясь, Потёмкин забеспокоился, но не успел ничего сказать.
— Не волнуйтесь! — произнес Китайгородцев. — Так надо. Мы не останемся здесь ночевать. До города, где у вас завтра выступление, двести километров. Через три часа мы будем там.
Но надо было ещё объяснить, потому что Потёмкин так и не понял, в чём причина.
— Эти ребята, о которых говорил директор, — сказал Китайгородцев. — Те, которые звонили, спрашивали про концерт. Это наверняка ваши старые знакомые, Иосиф Ильич.
— Почему вы так решили? — насторожился Потёмкин.
— Ведь вы здесь гастролировали раньше. Это так?
— Да.
— И они знали — про этот вот конкретный город?
— Ну, разумеется. Я с ними обсуждал, в каких городах бывал на гастролях и куда было бы неплохо повторить визит.
— Они, наверное, прозванивают эти города, чтобы вас вычислить, — предположил Китайгородцев. — А кстати, вот этот город, в который мы едем…
— Он — в первый раз! — быстро сказал Потёмкин. — Там я ещё не был!
Хоть какая-то надежда на отсутствие проблем.
— А мои вещи! — вдруг всполошился Потёмкин. — Мой чемодан!
— В багажнике, — успокоил его Китайгородцев. — Я распорядился.
Эвакуация клиента. Всё отработано.
Они проехали приблизительно половину пути, когда пошёл сильный снег. Снежные вихри закружились над дорогой, так что вокруг невозможно было что-либо рассмотреть. Свет фар едва пробивал эту белую пелену. Китайгородцев смотрел сквозь стекло и ничего не видел. Не рассмотришь, сколько ни вглядывайся.
— Вы говорили мне про амнезию, — произнес он негромко. — Про то, что можно заставить человека что-то забыть. А заставить вспомнить — можно?
Посмотрел в бездонные глазницы Потёмкина.
Тот долго молчал. Китайгородцев уже было подумал, что его собеседника укачало и тот заснул в дороге, когда Потёмкин вдруг разлепил свои губы и коротко ответил:
— Можно.
В полночь они въехали в засыпанный снегом город. Улицы пустынны, снег нетронут и чист, лишь на отдельных улицах можно было увидеть следы от протекторов автомобильных шин — кто-то проехал тут пять минут назад и исчез, будто и не было.
Не у кого спросить дорогу. Колесили по улицам в поисках гостиницы, то и дело помимо своей воли возвращаясь туда, где проезжали совсем недавно. Горящие фонари в этом городе встречались редко и даже они мало что освещали в неостановимой метели.
В конце концов на их пути оказался припозднившийся путник. Он шёл по середине дороги, пьяно загребая ногами снег. У него спросили про гостиницу.
— А мы где ваще? — уточнил мужик, с недоумением озирая окрестности.
Судя по тому, как путник был засыпан снегом, он шёл издалека, хотя и вряд ли смог бы вспомнить, откуда начался его сегодняшний поход, и предстоял ему, наверное, неблизкий п