— Я могу, — сказал Потёмкин. — Попробовать. Но я гарантии не дам. Я не смогу вам обещать, что у меня получится. И никто не даст такой гарантии — что вы шестнадцатого не положите в карман нож и не отправитесь к Лисицыну. Потому что когда я ввожу вас в транс, я действую по наитию. Я брожу по закоулкам вашего мозга, как по тёмной комнате — на ощупь, наугад. Я многого не вижу. И даже не догадываюсь. На что-то наткнулся в темноте, пощупал, догадался, что это такое. А мимо чего-то прошёл в полуметре и мне даже невдомёк, что там что-то было. Я не знаю в подробностях, что с вами проделывали. Какие закладки там у вас в мозгу оставили. И самое главное: я не знаю, кто сильнее. Я, или тот, кто проделал это с вами. В этом-то весь ужас: я ничего не могу вам обещать. Я ни в чём не уверен.
Развёл руками. Он действительно выглядел беспомощным сейчас. Выпутывайтесь сами, мол. Я умываю руки.
— Простите меня, — сказал Потёмкин. — Я сделал всё, что мог.
И бессмысленно было требовать от него невозможного.
Поезд уже подходил к станции. Потёмкин засобирался. Облачился в свое чёрное пальто, взял в руки сумку.
— Простите, — повторил он, уже когда стоял в дверях.
Он уходил, Китайгородцев оставался.
Поезд остановился.
Потёмкин вышел из вагона. Китайгородцев видел из окна, как фигура в чёрном тенью скользит по засыпанному снегом перрону. Потёмкин скрылся из виду, но потом вдруг вернулся. Подошел к окну, за которым стоял Китайгородцев, и крикнул что было сил, желая быть услышанным:
— Михаил! Только Михаил!
Китайгородцев смотрел на него, пытаясь понять.
Поезд тронулся.
— Михаил может!
Поезд покатился быстрее. Потёмкин остался на перроне, исчез из виду.
По проходу шел проводник.
— Вы разве не до этой станции ехали? — спросил он обеспокоено.
Китайгородцев обернулся, но лицо у него было такое, что можно догадаться: не слышал, о чём его спросили.
— Число сегодня какое? — вместо ответа произнёс Китайгородцев.
— Одиннадцатое.
ОДИННАДЦАТОЕ НОЯБРЯ. ПЯТЬ ДНЕЙ ДО УБИЙСТВА
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Я влип. Я в шоке. Я похож на человека, которому только что объявлен смертельный диагноз. Полный хаос в мыслях и только два вопроса раз за разом разрываются в мозгах шрапнелью: «Почему именно я?» и «За что?» Ответа нет. Пощады нет. Надежды нет. Ещё недавно всё было хорошо. Светило солнце, день шёл за днём, я был как все. Теперь я не как все. Я другой и у меня всё плохо. Солнце светит, но уже не мне. Всё наперекосяк. Если Потёмкин не ошибся, тогда у меня выбор небогатый. Либо я убью Лисицына и стану убийцей, либо меня изрешетят его охранники, и я буду жертвой. И только если Потёмкин ошибся… Это я от безысходности — про то, что он ошибся. Мне страшно и я пытаюсь сам себя уговорить. Успокоить. Хотя я уверен процентов приблизительно на девяносто девять в том, что нет тут никакой ошибки. И глупо надеяться на то, что что-то не так Потёмкин понял. Потому что я видел своими глазами, какие он фокусы проделывал во время сеансов гипноза. Уму непостижимо, что можно вытворять со взрослыми людьми. Они, если гипнотизёр того захочет, могут родную мать в упор не замечать. Или целый год жить обычной своей жизнью, никаких отклонений в себе не обнаруживать, а потом вдруг ни с того ни сего подняться со своего места в переполненном зрительном зале и пойти шаткой моряцкой походной на сцену, чтобы прокричать там, что ты — боцман Торопыгин. Всё мое отличие от того парня-бедолаги в том, что он не знал, что он Торопыгин, а я знаю, что я Торопыгин. И всё равно мне это не поможет, как сказал Потёмкин. Шестнадцатого числа я, как тот парень, встану и пойду, как заведённый. И никто меня не остановит. Я видел этого Торопыгина вчера. Он пёр, как танк. И в его взгляде я даже проблесков сознания не обнаружил. Это был робот. Настоящий робот. Либо я убью, либо меня убьют. Два варианта и оба невозможные. Я не хочу! Не хочу!! Не хочу!!!»
Китайгородцев прилетел в Москву во второй половине дня. В аэропорту его встречал Лапутин. Тот первым делом обратил внимание на то, что Китайгородцев хотя и прихрамывает, но инвалидную трость по назначению не использует, просто несёт в руке.
— О! — сказал Лапутин. — Да ты оклемался, как я вижу!
Китайгородцев посмотрел на него, а впечатление осталось такое, будто он Лапутина и не увидел — взгляд сквозь тело прошел, как сквозь воздух.
— Что-то случилось? — спросил Лапутин.
— Где Хамза? — вопросом на вопрос ответил Китайгородцев.
— Где-то за городом. У него переговоры. Велел тебя встретить и отвезти домой. Вечером он будет в Москве.
— Где Хамза?! — крикнул Китайгородцев.
На них обращали внимание. Взгляды настороженные и осуждающие. Китайгородцев их не замечал.
— Можно узнать, — сказал раздосадованный Лапутин. — Или в офис позвонить, или самому Хамзе.
— Вези меня к нему! — потребовал Китайгородцев. — Я не могу ждать вечера!
Хамза действительно был за городом. В ресторане на Рублёвке. Поехали туда. Машину вёл Лапутин. Косился время от времени на мрачного Китайгородцева, потом что-то вспомнил, протянул своему спутнику бутылку:
— Сделай глоток, тебя отпустит.
Коньяк. Китайгородцев пил его так, будто в бутылке была вода. Когда бутылка наполовину опустела, Лапутин спохватился и мягким, но решительным движением забрал её из рук Китайгородцева. Тот, кажется, даже не заметил.
— Я ошибся там, в аэропорту, — признал Лапутин. — Когда сказал тебе, что ты оклемался.
Но расспрашивать Китайгородцева ни о чём не стал. Захочет — сам расскажет. Китайгородцев не хотел. Молчал всё время, пока они ехали на Рублёвку.
Ресторан был призывно расцвечен светильниками. Место престижное. И общая стоимость припаркованных здесь автомобилей могла бы составить годовой бюджет какого-нибудь немаленького российского города.
Лапутин оценивающе осмотрел Китайгородцева: небрит, в одежде маргинальная небрежность и взгляд затравленный. Китайгородцев не пройдёт здесь фейс-контроль. Охрана спустит с лестницы в два счёта.
Лапутин вздохнул и позвонил на мобильник Хамзе. Сообщил, что они прибыли и что лучше бы им увидеться не в ресторане. В чём дело, Хамза понял, когда вышел к их машине. Он нахмурился, обнаружив, в каком состоянии находится Китайгородцев, и выразительно посмотрел на Лапутина. Понятливый Лапутин вышел из машины. Хамза занял его место за рулем.
— Что случилось, Толик?
— Вы помните, как я звонил вам и рассказывал о том, что видел генерала? А потом, при встрече, я уже не помнил ничего. Это гипноз! — сообщил Китайгородцев, глядя шефу в глаза.
Ненормальный у Китайгородцева был взгляд. Взгляд безумца. Хамза это про себя отметил.
— Что за гипноз? — спросил Хамза и отвёл глаза.
Не мог смотреть.
Взгляд отвёл и увидел коньячную бутылку. Коньяка в ней оставалось совсем немного.
— Этот родственник Лисицыных… Михаил… Он умеет! — сбивчиво говорил Китайгородцев. — Он специально — чтобы я забыл! Он что захочет, то с человеком сделает. И уже не человек, а робот! Понимаете? Ходит, руками машет, а сам не соображает ничего!
— Что случилось, Толик? — повторил свой вопрос Хамза, возвысив голос.
Его ждали деловые партнеры, ему пришлось прервать переговоры, и он досадовал, уже особо не пытаясь скрыть неудовольствия при виде сильно нетрезвого Китайгородцева.
— Я же говорю — гипноз! — словно маленькому, объяснял ему Китайгородцев. — Это не сказки, там всё всерьёз. Вы не видели, я видел. Своими глазами. И ещё я вам скажу. Про Лисицына. Про Стаса. Хана ему. Не жилец.
Хамза разве что не поморщился при этом.
— Сейчас Лапутин отвезёт тебя домой, — сказал Хамза. — Ты проспишься и завтра мы с тобой поговорим.
Он посмотрел на часы. Пора было возвращаться к деловым партнерам.
— Я его убью, — пробормотал Китайгородцев. — Шестнадцатого числа приду к нему и замочу.
— Кого?
— Лисицына.
— Он тебе дорогу перешёл? — спросил Хамза, не глядя на собеседника.
— Нет.
— В чём же дело?
— Ни в чём, — пожал плечами Китайгородцев.
— Должна же быть какая-то причина.
— Причины нет. Просто приду и — замочу.
Хамза повернул голову и посмотрел в глаза Китайгородцеву. Всё тот же ненормальный взгляд.
— Что происходит, Толик?
— Я не знаю. Мне сказали: я убью. И я боюсь, что это сделаю.
— Кто сказал?
— Один человек.
— Кто он?
— Это неважно. Хотя нет. Важно, конечно. Он такой же, как Михаил. Он по гипнозу, в смысле.
— Гипнотизёр?
— Да.
— Фамилия?
— Потёмкин.
— Он гипнотизировал тебя?
— Да.
— И он сказал тебе, что ты убьёшь Лисицына?
— Да.
— То есть он тебе внушил, что ты должен убить Станислава Георгиевича?
— Он не внушил. Это Михаил внушил.
Хамза недолго подумал. Посмотрел на часы.
— Сейчас Лапутин отвезёт тебя в Москву. В наш офис. Я приеду следом. Почти сразу. Там поговорим.
Хамза вышел из машины. Было морозно. Лапутин прохаживался взад-вперёд, распахнув полы пальто так, словно наступила оттепель и пригревало солнце.
— Вези его в Москву, — сказал Лапутину Хамза вполголоса. — В офис. Дай ему ещё коньяку, чтобы крепче спал. Закрой надёжно, не ровен час куда-то денется. До утра проспится, утром я приеду и с ним поговорю. Ты подежурь там, чтобы под твоим присмотром. Хорошо?
— Хорошо.
— Ну, иди.
Лапутин пошёл было к машине.
— Погоди! — окликнул его Хамза. — И ещё наведи справки. Гипнотизёр Потёмкин. Такой существует или нет? Сделаешь?
— Попробую, — кивнул Лапутин.
Приехав в Москву, Лапутин начал поиски с Интернета. Информации о неведомом ему до сих пор гипнотизёре Потёмкине там оказалось на удивление много. Сначала Лапутин пытался просматривать всё подряд, но очень скоро понял, что ему не хватит суток на то, чтобы сделать это. Тогда он стал отфильтровывать материалы, которые носили явно поверхностный характер и больше походили на рекламные, сделанные на заказ, статьи. И всё равно оставалось ещё много информации. За пару часов Лапутин подготовил для шефа аналитическую выжимку, пять страниц текста о гипнотизёре Иосифе Ильиче Потёмкине. После этого он позвонил Хамзе.