— А риски для него?
— Он исполнитель, с него спроса нет. А зарплата будь здоров. Мы ему ещё накинули. Договорились, в общем.
— Теперь боишься Глеба? — спросил Китайгородцев.
— Он что-то почувствовал, — скривился Михаил. — Такое, видно, не скроешь. И стал шнырять, вынюхивать, где Стас. Привык уже к хорошей жизни, подлец. Хочет, наверное, на всё добро лапу наложить. Уже Станиславом Георгиевичем себя зовёт. В роль вошёл, и его оттуда за уши не вытащишь.
Их взгляды — Китайгородцева и Михаила — встретились.
— Зачем же ты выбрал именно меня? — вырвалось у Китайгородцева.
Почему, мол, с этим Глебом должен рассчитаться я, а не кто-то другой?
Михаил понял, о чём речь.
— Ты убивал уже! — сказал он и на Китайгородцева дохнуло холодом.
— Я с тебя не слезу, пока ты не исправишь это!
— Ты ничего не сможешь изменить! — покачал головой Михаил.
— Я тебя прошу!
Но сам Китайгородцев видел, что это бесполезно. Тогда он вцепился Михаилу в горло. Задушил бы, но видевший всё Потёмкин выскочил из машины, повис на Китайгородцеве, умоляя его:
— Не надо! Прошу, не надо!
Китайгородцев очнулся, отпустил захрипевшего Михаила.
Ты ничего не сможешь изменить. Ничего. Даже если его убьёшь.
— Я донесу на тебя! — пробормотал Китайгородцев.
— Давай-давай! — хрипел и кашлял Михаил.
Всё бесполезно. Ты ничего не сможешь изменить.
Михаил взял за плечо невозмутимого Стаса и повёл его к дверям больницы. Последний, единственный защитник Стаса. Он Стаса не даст в обиду. Сам выдержит всё, сам примет смерть, если будет угодно Богу, но врагам Стаса по земле не ходить.
Пока была жива Наталья Андреевна, у Китайгородцева ещё сохранялся шанс. Теперь уже не то. Не на кого рассчитывать. Что бы ни предпринял сейчас, поправить ничего уже нельзя.
Ты ничего не сможешь изменить.
Китайгородцев вёл машину и видел только небольшой участок шоссе перед собой — весь мир для него сейчас перестал существовать. Он очнулся, только завидев впереди знакомый силуэт монастыря. Повернул голову. Потёмкин сидел рядом с ним.
— Я уже как робот, — пробормотал Китайгородцев.
Он даже не заметил, как вернулся туда, где был сегодня ранним утром. Это его ужаснуло. Он заподозрил, что к нему вплотную подступило безумие, наступления которого он со страхом ожидал все последние дни.
— Я могу довезти вас до какой-либо станции, — предложил Китайгородцев.
— А вы? — спросил Потёмкин.
Китайгородцев пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он. — Возможно, я останусь здесь. Заночую, если монахи не прогонят.
Он с тоской смотрел куда-то вдаль.
— Как думаете, что можно сделать? — спросил он внезапно.
Потёмкин понял, что это про завтрашний проклятый день.
— Возможно, что наши страхи преувеличены, — сказал он неуверенно.
Китайгородцев посмотрел на него тяжёлым взглядом и Потёмкин смешался, устыдившись собственного лукавства.
— Я тоже думаю, что ничего не сделаешь, — сказал Китайгородцев. — Остаётся ждать, чем всё закончится. Сейчас в деревне спросим, в какой стороне станция…
— Я никуда не поеду! — запаниковал Потёмкин.
— Почему? — спросил бесцветным голосом Китайгородцев.
— Останусь с вами.
— Со мной опасно. Мне сейчас лучше быть одному. Я ни с кем не выхожу на связь. У меня в багажнике лежит мобильник — я не то что им не пользуюсь, я даже батарею от него отсоединил.
— Зачем?
— Чтобы меня не вычислили. Не хочу, чтобы кто-то ещё был замаран. Или я сам разберусь с этой бедой, или в конце концов один буду отвечать за всё, что случится.
Хамза дал Китайгородцеву уйти, хотя уже понимал, что тот способен натворить бед и его надо было бы закрыть — для собственного спокойствия. Он дал Китайгородцеву шанс. Эти несколько дней, за которые ещё можно было разыскать Михаила и попытаться что-либо исправить. Откуда же Хамзе было знать, что исправить уже ничего нельзя. И теперь Китайгородцев не хотел никого в это дело впутывать.
— Я останусь, — сказал Потёмкин. — Рядом с вами страшно, это правда. Но одному ещё страшнее.
Не каждый готов переживать страх в одиночестве. Потёмкин вот не смог.
Издалека завидев кресты над куполами, Глеб остановил машину. Нина Петровна, которая сидела рядом, посмотрела вопросительно.
— Сейчас изучим обстановку, — сказал Глеб. — Я в последнее время очень осторожный.
Он невесело улыбнулся, таким образом напоминая, скольким опасностям подвергался в последние месяцы.
Вышел из машины, подошёл к «Жигулям», велел охранникам ехать в монастырь, дал чёткие инструкции, о чём именно там расспрашивать. Он не хотел, чтобы Нина Петровна всё это слышала.
Охранники уехали, прихватив с собой Шварца. Глеб и Нина Петровна остались наедине.
— Мне до сих пор не верится, что Стас хотел убить тебя, — сказала женщина.
— Я тоже был бы рад не верить в это, — поддакнул Глеб.
— Кто бы мог подумать!
— Ну, он всегда был странный, — осторожно напомнил Глеб. — Ты наверняка это помнишь.
— Да, выходки у него были… разные, — не сразу подобрала определение Нина Петровна.
— Не то слово! — уже увереннее сказал Глеб.
У него в запасе было, что рассказать.
— Представляешь, он построил под Москвой дом…
— Да, я в курсе.
— В таком, знаешь, стиле… Как будто там живет английский лорд. Дом новёхонький, а вид такой, словно ему уже пятьсот лет.
— Немалых денег, наверное, стоит сделать так.
Глеб это замечание пропустил мимо ушей, потому что он хотел говорить не о деньгах, а о странностях брата.
— И там, внутри, — сказал он, — Стас устроил картинную галерею. Ты бы видела! — он засмеялся желчно. — Сам Стас в таких нарядах… Ну, будто его рисовали те же пятьсот лет назад. И все прочие портреты в том же духе. Старинный род! Английские аристократы!
— Чудачество, конечно, — признала собеседница. — Но — безобидное.
— Если бы! Там же заикой можно стать! Он в одной комнате оборудовал как бы кабинет нашего покойного отца. И самого отца туда усадил. Из воска сделал. Заказал каким-то умельцам, те вылепили в натуральную величину, причём такую точную — с двух шагов не отличишь. Одел его в отцовскую одежду, этого воскового папку. Мне говорит — пойдём, у меня есть сюрприз. Я туда вошёл…
Глеб прикрыл глаза, показывая, как он ужаснулся.
— Представляешь? Я захожу, а там сидит отец!
Нина Петровна растерянно молчала.
— Я едва не умер, поверь мне, — сказал Глеб.
— Да, он со странностями, — пробормотала Нина Петровна. — Я и раньше это замечала, а сейчас, похоже, только усугубилось. Вот так: если долго не общаешься с человеком, потом, при встрече, можешь обнаружить, как он сильно изменился. Сам на себя не похож. Как будто другой человек.
Особенно, когда рядом нет тех, кто этого человека знал хорошо, вдруг подумал Глеб. Хорошо, когда один, как перст. Никого лишнего рядом. Все уже умерли.
Охранники вернулись через час. Машину поставили поодаль, как и велел им Глеб.
— Жди здесь, — сказал Глеб Нине Петровне. — Я пойду, узнаю, что они там накопали.
— Я пройдусь.
— Холодно, — сказал Глеб.
— Я недалеко. Надоело сидеть в машине.
Глеб пересел в «Жигули» к охранникам, не обращая внимания на закованного в наручники Шварца. Да Шварц и сам старался быть незаметным. Забился в угол.
— Здесь этот гад! — доложил охранник.
— Китайгородцев?! — обрадовался Глеб.
— Да.
Вот она, удача!
— А Михаил?!
— Был, но уехал.
— Куда?
— Не знаю. Знает Китайгородцев.
— Ты уверен?
— Мне так сказали. Тут были Михаил, мама ваша и какой-то с ними безумный доходяга. Китайгородцев утром приехал, всех их забрал, увёз куда-то. Потом вернулись, врача искали, у вашей мамы заболело сердце. Снова уехали, а недавно Китайгородцев вернулся без них, но с каким-то мужиком.
— Кто такой? — нахмурился Лисицын.
— Неизвестно. Мне его описали так: низенький, худой, чёрненький, и глазищи такие глубокие.
— Это Потёмкин! — подал голос Шварц.
— Знаешь его? — заинтересовался Глеб.
— Да. Он гипнотизёр. Мы его крышевали, покуда не сбежал.
— Действительно умеет… ну, это… с гипнозом… или шарлатан? — спросил Глеб.
— Умеет! — с готовностью ответил Шварц, воодушевившись оттого, что он может быть чем-то полезен. — При мне такие трюки проделывал! Я не поверил бы, если бы сам не видел. Загипнотизировал, к примеру, мужика. И тот стал дурак дураком. Жену свою родную не узнаёт. Нет, он разговаривает, смеётся даже, но жена ему вроде никакая не жена. Тоже сначала смеялась эта дура, ей было весело, а потом разревелась. Неприятно потому что.
— Так его можно снова взять под крышу, коли он здесь, — сказал Глеб. — Дело выгодное? Доход большой был?
— Да он как целый завод! — вспомнил давнее сравнение Шварц, всё сильнее воодушевляясь.
Какая-та надежда для него лично впереди забрезжила.
— Мы возьмём его в оборот, а ты будешь за ним приглядывать, — строил планы Глеб. — Ты как? Согласен?
— А как же! — выдохнул счастливый Шварц.
— Тогда такое дело. Ты вон ту бабу видишь?
И у Шварца сердце рухнуло куда-то в пятки. Он смотрел на силуэт женщины, прогуливающейся в вечерних сумерках, и уже понимал, что на самом деле счастья в жизни не бывает.
— Мы все вместе должны быть, — сказал Глеб. — Чтобы никто друг друга не продал.
Охранники мрачно смотрели на Шварца, будто уже заподозрили его в том, что он решил соскочить и всех их сдать.
— Если ты с нами, тогда ты должен стать таким, как мы, — сказал Глеб. — Убей её!
— Когда? — глупо спросил Шварц.
— Прямо сейчас.
Шварц обездвижел.
— Сделаешь? — настаивал Глеб. — Ты с нами или нет?
Если он не с ними, в живых его не оставят. Он будет жить, только если они повяжут его кровью.