Именно так, мимоходом, он устанавливает Клеберу сроки дальнейшего пребывания Восточной армии в Египте:
«Если в силу непредвиденных событий все попытки [установить постоянное сообщение с метрополией] окажутся бесплодными, если к маю вы не получите из Франции ни подкреплений, ни известий, если в этот год, несмотря на все предосторожности, в Египте будет чума и убьет у вас более 1500 человек - потери значительные и превышающие те, что ежедневно наносит война, - то в таком случае, я думаю, вы не должны рисковать, вступая в новую кампанию, и вам дозволяется заключить с Османской Портой мир, даже если его главным условием станет эвакуация из Египта. Надо только оттянуть выполнение этого условия, если удастся, до заключения общего мира»{150}.
Таким образом, согласно воле Бонапарта, забытой им в Египте армии следовало продержаться как минимум до мая 1800 г., то есть без малого год, после чего ее командование получило бы в соответствии с его инструкцией право начать переговоры об эвакуации. Такой срок оставлял Бонапарту достаточно времени для того, чтобы решить во Франции вопрос о власти еще до того, как брошенные им в Египте десятки тысяч солдат и офицеров, едва ли питающих к нему из-за этого теплые чувства, вернутся на родину во главе с авторитетным и враждебно к нему настроенным генералом. К тому же если бы Восточной армии удалось каким-либо образом сохранить свои позиции в Египте до заключения общего мира, то на переговорах о таковом вполне можно было постараться в той или иной форме продлить доминирование Франции в этой стране, заслуга завоевания которой в подобном случае полностью принадлежала бы Бонапарту. Свои соображения о стратегическом значении владения Египтом он постарался донести в инструкции и до Клебера: «Вы лучше, чем кто-либо другой, гражданин генерал, можете оценить, насколько владение Египтом важно для Франции. Турецкая империя, которая грозит осыпаться с любой из сторон, сейчас разваливается, а потому эвакуация французов из Египта стала бы тем большим несчастьем, что на наших глазах сия прекрасная провинция перешла бы в руки других европейцев»{151}.
К инструкции Бонапарт приложил копию своего письма, которое еще 18 июля 1799 г. отправил Юсуф-паше, великому визирю Османской империи. В этом послании автор пытался убедить адресата в дружественных намерениях французов по отношению к туркам и в том, что Республика отнюдь не претендует на Египет. Правда, об эвакуации оттуда французской армии не говорилось ни слова, но «зато» Бонапарт предлагал туркам заключить союз против их «общих врагов» - России и Австрии{152}.
На случай, если визирь положительно ответит на это предложение, Бонапарт советовал Клеберу вступить в переговоры, а в ходе них постоянно подчеркивать, что «Франция никогда не собиралась отбирать Египет у Порты», и требовать у Османской империи покинуть антифранцузскую коалицию, предоставив французам право торговать на Черном море. Если же результатом таких переговоров станет подписание какого-либо соглашения, то Бонапарт рекомендовал не спешить с исполнением его условий вплоть до ратификации данного документа французским правительством, а до того времени заключить полугодичное перемирие.{153}
Во внутренней политике Бонапарт требовал продолжать его линию на «приручение» мусульманских элит страны. Для этого он советовал не давать слишком больших прав христианам, чтобы мусульмане не перенесли на французов свою «ненависть» к тем. Опираясь на местных религиозных лидеров - шейхов, «пугливых и не умеющих сражаться», а потому наименее опасных для французов, можно, по мнению Бонапарта, «усыпить религиозный фанатизм, пока не появится возможность его выкорчевать». Религиозные деятели, утверждал корсиканец следом за философами Просвещения, «возбуждают в людях фанатизм, сами не будучи фанатично верующими», а потому для успешного управления народом нужно привлечь симпатии его духовенства на свою сторону{154}.
Остальные же рекомендации Бонапарта и вовсе отдавали утопизмом, порожденным характерной для просветительского мировоззрения верой в неоспоримое превосходство европейской цивилизации над всеми остальными. Считая, что французы выполняют на Востоке именно цивилизаторскую миссию, Бонапарт предлагал довольно специфические методы воспитания египтян в духе утвердившейся во Франции системы ценностей. Он советовал арестовать 500-600 мамлюков или арабов и принудительно отправить их во Францию в качестве заложников. Прожив там год или два, эти люди не смогут не оценить преимуществ французского образа жизни и по возвращении на родину станут деятельными сподвижниками оккупантов в утверждении их ценностей на египетской земле. В качестве еще одного средства изменения нравов и европеизации местных жителей Бонапарт обещал прислать из Франции в Египет труппу комедиантов{155}.
Завершалась же инструкция велеречивым панегириком Бонапарта... себе самому: «Привыкнув считать наградой за страдания и труды моей жизни мнение потомства, я покидаю Египет с величайшим сожалением. Лишь интересы родины, ее слава, моя верность ей и недавно происшедшие там чрезвычайные события побудили меня пуститься в плаванье среди вражеских эскадр ради возвращения в Европу» и т. д.{156}
Обозначенные в инструкции вопросы получили развернутое освещение в четырех тематических мемуарах. Наиболее важным из них, бесспорно, был мемуар «О политических делах». Здесь Бонапарт наметил линию, которой, по его мнению, Клебер должен придерживаться во внешней политике, и прежде всего в вопросах войны и мира. Впрочем, большинство советов корсиканца отмечено крайним идеализмом и оторвано от реальности. Так, Клеберу рекомендовалось в отсутствие пополнений из Франции организовать ежегодную закупку во внутренних районах Африки 10 тыс. молодых чернокожих рабов для обучения их военному делу и зачисления в состав Восточной армии{157}. Однако в условиях оставленного Бонапартом после себя жесточайшего дефицита средств в армейской казне, где денег не хватало не только на жалованье французским военнослужащим, но даже на их обмундирование, производить массовые закупки невольников, а уже тем более вооружать и снаряжать новых солдат, было просто не на что.
Точно так же, выдавая желаемое за действительное, Бонапарт рассуждал о стратегических интересах держав Второй антифранцузской коалиции, предлагая Клеберу сыграть на их предполагаемых противоречиях. Характеризуя позицию Османской империи, Бонапарт, например, утверждал: «Султан Селим был против войны с Францией, диван расположен к нам благосклонно; потеря армий из Сирии и с Родоса открыла им глаза»{158}. Но утверждение относительно настроений султана и дивана имело совершенно произвольный характер и не подтверждалось какими-либо реальными фактами. Напротив, как мы увидим далее, турецкие власти имели самый решительный настрой на бескомпромиссную борьбу. И хотя большая часть их армии с Родоса действительно погибла в сухопутном сражении при Абукире, в Сирии Бонапарт сражался только с местными силами. Собираемая же великим визирем для вторжения в Египет армия в бой с французами еще не вступала.
Наивным выглядел и совет Бонапарта внушить туркам, что французы остановились в Египте лишь временно, по его выражению, «как в караван-сарае» на пути в Индию, и не собираются задерживаться на берегах Нила. Надо было иметь очень невысокое мнение об интеллектуальных способностях противника, чтобы надеяться скормить ему эту байку после целого года войны и оккупации.
Столь же произвольно и столь же безапелляционно автор мемуара оценивал позицию Российской империи: «Россия не против Египетской экспедиции. Если бы царь мог, не компрометируя себя и совладав со своим характером, он скорее повел бы себя благожелательно, а не враждебно по отношению к Восточной армии». Русские, утверждал Бонапарт, сами не претендуют на Египет, а потому не станут возражать, если французы там останутся, ведь в таком случае оккупированная провинция будет постоянным яблоком раздора между Францией и Османской империей, не позволяя им восстановить их традиционный союз. Кто действительно заинтересован в изгнании французов с берегов Нила, так это англичане, но для этого у них нет необходимых сил, занятых на других театрах военных действий{159}. Столь уверенно рассуждая о возможности заключения с противниками сепаратных соглашений, Бонапарт явно не знал о союзных договорах, заключенных в январе 1799 г. Османской империей с Россией и Великобританией для изгнания захватчиков из Египта и серьезно затруднявших французам игру на противоречиях между членами коалиции.
В целом же весь документ, несмотря на его стратегическую значимость - вопрос войны и мира являлся для французов в Египте вопросом жизни и смерти, - оставляет весьма странное впечатление. Явно испытывая дефицит информации о реальном положении дел в Европе или даже в Восточном Средиземноморье, Бонапарт тем не менее рассуждает тоном всеведущего пророка, что, как мы видели, и ранее раздражало Клебера (вспомним его реакцию на утверждение корсиканца: «...Я более хладнокровно, чем кто-либо, могу просчитать исход событий.»). Вместо сообщения преемнику имевшихся у главнокомандующего сведений о текущем международном положении, пусть и немногочисленных, но достоверных, что позволило бы тому хоть как-то сориентироваться в обстановке, Бонапарт принялся безапелляционно потчевать его собственными фантазиями с одной- единственной целью - убедить и его, и будущих читателей мемуара в том, что он, Бонапарт, оставил армию в такой ситуации, когда у нее есть достаточно ресурсов держаться и дальше.