В тот же день, в субботу 22 марта, французы, получившие накануне подкрепление, попытались перехватить инициативу. С утра, пишет Муаре, его батальон занял позицию на площади Азбакийя. Сначала всё было спокойно, но как только в 8 часов французы попытались, видимо через площадь, продвинуться в сторону Европейского квартала, чтобы оказать помощь его обитателям, они столкнулись «с весьма упорным и хорошо организованным сопротивлением» защитников баррикад, перекрывавших соседние улицы. Когда командир батальона, несколько офицеров и солдат получили серьезные ранения, французам пришлось отступить. Повстанцы «с быстротой орла» бросились через площадь в контратаку, но попали под ураганный огонь неприятеля. «Неоднократно повторявшиеся и удачно попавшие ружейные и орудийные залпы, - пишет Муаре, - серьезно проредили их ряды; и после нескольких отчаянных попыток те, кому не пришлось грызть землю, поняли, что для них же будет лучше не лезть на нас с фронта»{643}.
Гораздо более эффективными, по признанию того же Муаре, оказались попытки восставших приблизиться к штаб-квартире через жилые кварталы: «...Целая толпа других [повстанцев], не менее бесстрашных, пробиралась из дома в дом, дырявя смежные стены, и добралась до тех [зданий], которые оборонялись нашими. Последние были вынуждены отступить перед превосходящими силами и потеряли несколько человек». Наступление повстанцы вели одновременно со стороны резиденции Рейнье и через Коптский квартал. «Таким образом, они смогли бы атаковать главную штаб-квартиру. Дабы им воспрепятствовать, - сообщает Муаре, - мы вели огонь направо и налево, что вскоре остановило их продвижение и в немалой степени охладило их пыл»{644}.
В ночь с 22 на 23 марта, по свидетельству Мишо, французы отбили у противника занятые им накануне дома близ площади и в наиболее важных из них оставили охрану. Однако утром 23 марта повстанцы проникли сначала в пустые здания, а затем, передвигаясь из одного в другое, вновь выдавили французов отовсюду, кроме резиденции генерала Рейнье и штаба инженерных войск{645}. Днем 23-го, пишет Муаре, «они нас вновь атаковали таким же образом [как днем ранее], но с еще меньшим успехом, чем накануне»{646}.
В ночь с 23 на 24 марта, по свидетельству канонира Брикара, бедуины подошли к самой Гизе, решив, очевидно, воспользоваться общей неразберихой и разжиться добычей если не у французов, то у местных крестьян:
«...Часовой поднял тревогу на укреплениях Гизы. Стояла такая темнота, что невозможно было различить равнину. Нескольких пушечных и с полсотни ружейных выстрелов наугад обратили арабов в бегство. Утром мы увидели в поле множество людей, бежавших из деревень со своим скотом, который арабы хотели у них угнать»{647}.
Хотя за первые четыре дня восстания ни одна из сторон не смогла склонить чашу весов на свою сторону, общий итог борьбы в указанный период был всё же скорее в пользу повстанцев. Это касается и организационной, и военной стороны дела.
Турецкому командованию и мамлюкам удалось взять народную стихию под свой контроль и наладить достаточно эффективную систему управления военными операциями. Как свидетельствует ал- Джабарти, по всем стратегически важным пунктам города были распределены отряды турецких солдат и мамлюков, возглавляемые турецкими командирами и мамлюкскими беями. Каждый из таких отрядов фактически становился тем боевым ядром, вокруг которого группировалась многочисленная, но менее организованная масса вооруженных жителей соответствующего района. Подобная децентрализация командования позволяла быстро реагировать на возникавшие угрозы, поскольку конкретные тактические решения принимались на месте. Вместе с тем существовал и своего рода стратегический резерв: «...Часть турецких солдат и присоединившихся к ним жителей находились в квартале ал-Джамалийа, и, если к ним присылали за подкреплением гонца из какого-либо района, они посылали туда часть своих людей».
Как мы уже видели, все французские источники были едины в констатации высокого боевого духа повстанцев. О том же пишет и ал-Джабарти: «Все жители Каира днем и ночью находились либо на улицах города - кто не мог воевать, либо на окраинах за баррикадами - кто обладал отвагой и мог сражаться. Никто не спал дома, кроме больных и трусов»{648}.
Восставшие старались по возможности нейтрализовать те два основных фактора, что с начала Египетской экспедиции обеспечивали победы французской армии над местными воинскими формированиями, - превосходство в артиллерии и организации. Что касается артиллерии, то в Каире были налажены ремонт и производство артиллерийских орудий:
«Осман Катхода устроил мастерскую для производства боеприпасов в доме Каида Ага на улице ал-Хурунфиш. Сюда привели также оружейников, тележников, кузнецов и литейщиков и заставили их изготовлять пушки и бомбы, исправлять пушки, найденные в некоторых домах, делать колеса, ядра и так далее. Им доставляли всё то, в чем они нуждались: дерево, ветки, железо. Сюда собрали также кузнецов, литейщиков и различных ремесленников, которые умели изготовлять военное снаряжение. <...> Осман Катхода уделил этой мастерской много внимания и израсходовал на нее большие средства. Привезли и остальные пушки, находившиеся в Матарийе, и всякий раз, когда подвозили пушку, за ней с криком и воплями следовала большая толпа черни и детей. Они выкрикивали: “Аллах! Дай победу султану! Погуби неверных!” и подобные этому слова»{649}.
Преимущество же французской армии в военной организации существенно нивелировалось условиями городской войны. Если в поле отработанные до автоматизма навыки быстрого перестроения и ведения беглого огня позволяли французам одерживать верх над многократно превосходившим их по численности полчищами восточных воинов, то в городе противникам приходилось сражаться в ближнем бою на ограниченном для маневра пространстве. После окончания восстания Клебер рассказывал генералу Ланюсу: «Это совершенно адская война - война в водостоках и на баррикадах; наши солдаты первое время не хотели в нее ввязываться...»{650}, и повстанцы это быстро поняли. Как мы могли заметить, они после неудачи во фронтальных атаках стали предпочитать им постепенное перетекание из дома в дом, где в скоротечных рукопашных схватках французам не могли помочь отточенные годами умения слаженно маневрировать и вести огонь залпами.
Подводя в «Докладе» промежуточный итог первым четырем дням боев, Клебер фактически признает, что, хотя приход Лагранжа и позволил временно стабилизировать ситуацию, перспективы ее дальнейшего развития не сулили французам ничего хорошего:
«Позиции вокруг штаб-квартиры вскоре стали непреодолимыми: артиллеристы и саперы соревновались между собой в организации этой доблестной защиты, приведшей врага в замешательство. Цитадель и форт Дюпюи продолжали бомбардировки города, начатые еще в первые часы восстания. Однако нам пришлось оставлять один за другим дома, которые мы занимали у площади. Инсургренты продвинулись также и на нашем левом фланге вглубь Коптского квартала. Они заняли наиболее удобные позиции для того, чтобы перехватывать все наши коммуникации и поддерживать свои с внешним миром»{651}.
Даже после прибытия Лагранжа французы по-прежнему находились в осаде.
Перемена ролей
Утром 24 марта повстанцы возобновили наступательные действия при поддержке артиллерии. «Мы не слишком удивились, - пишет Муаре, - увидев, что на третий день{652} они вернулись с пушками. Это были те орудия, которые мы захватили и беспечно бросили в Матарии, даже не заклепав{653}. Подобная недальновидность могла оказаться для нас губительной...»{654} Мишо также констатирует, что утром этого дня восставшие открыли огонь по главной штаб- квартире из пушек, доставленных ранее из Матарии и установленных теперь на другой стороне площади:
«На этот не слишком интенсивный обстрел мы ответили огнем батареи из трех пушек: одна была установлена на минарете возле главной штаб- квартиры, другая у ворот квартала, третья - на орудийной площадке возле входа во двор»{655}.
Вскоре после начала перестрелки французы, осажденные в главной штаб-квартире, получили неожиданное подкрепление - отряд генерала Фриана в 1600 чел.{656} Утром 24-го отряд он подошел к Каиру и с ходу вступил в бой. Это прибытие подкреплений, по свидетельству Мишо, позволило остановить продвижение неприятеля и местами даже оттеснить его:
«Дивизионный генерал Фриан прибыл утром с двумя полубригадами{657}. Враг по-прежнему пытался подобраться к нам справа. Чтобы оттеснить его, был предан огню весь квартал от штаба инженерных войск до главной штаб-квартиры. Попытки неприятеля выйти через улицу Мясников тылами на Булакскую дорогу также не увенчались успехом. Его выбили с баррикады в начале этой улицы»{658}.
Однако, несмотря на удачный исход контратаки Фриана, она, как отмечает Клебер в своем «Докладе», продемонстрировала явную неспособность французов добиться кардинального перелома ситуации имевшимися силами:
«Тем временем прибыл генерал Фриан с пятью батальонами. Он отбросил противника по всем направлениям, но достигнутые им успехи показали, сколь трудно будет проникнуть внутрь города. Куда ни обратись, на каждой улице и, можно сказать, на каждом шагу встречались баррикады из камней, поднимавшиеся на 12 футов и снабженные двумя рядами бойниц. Жилые помещения и террасы соседних домов были заняты османами, которые защищали их с величайшей отвагой»