Согласно отчету Мишо, днем 12 апреля активных действий французы не вели, однако в ночь на 13 апреля нанесли столь же неожиданный удар на другом фланге. По приказу генерала Рейнье через час после захода солнца бригадный генерал Робен с двумя ротами гренадеров 9-й линейной полубригады и двумя ротами карабинеров 22-й легкой полубригады атаковал святилище (santon) Абу-Риш, расположенное на высотах западнее форта Сулковский. Укрепившиеся там турки серьезно осложняли коммуникации этого форта и лагеря Рейнье с главной штаб-квартирой. Судя по описанию Мишо, противник оказался застигнут врасплох и не успел оказать реального сопротивления:
«Пятьдесят гренадеров взяли приступом святилище и отбросили врага в город, а затем проделали бойницы в стене, обращенной к городу, и укрепили траншеей вершину холма, на которой оно находилось. Одновременно с этой атакой три другие роты и отряд саперов, вооруженных топорами, захватили несколько отдельно стоявших домов между святилищем и фортом Сулковский и подожгли их. Не тронули только один дом слева от святилища, чтобы он прикрывал его с фланга, и связали эту оборонительную позицию с захваченной поблизости мечетью.
Около полуночи неприятель предпринял контрнаступление, стремительно приблизился к нашей позиции на расстояние в двадцать шагов и заставил наших рабочих покинуть траншею, но был вынужден отступить. Интенсивная перестрелка продолжалась здесь до утра 23-го [жерминаля (13 апреля)]»{716}.
Здесь отчет Мишо вновь несколько отличается от версии «Доклада», представленной Дама. Согласно последнему, обе атаки состоялись одновременно - в ночь с 11 на 12 апреля. Дама представляет их своего рода репетицией общего комбинированного наступления с флангов по сходящимся направлениям внутрь города{717}. Однако в упомянутом выше приказе Клебера от 13 апреля с благодарностью войскам за успех, достигнутый в ночь с 11 на 12 апреля, о захвате святилища Абу-Риш не упоминается, что косвенно свидетельствует всё же в пользу версии Мишо. Очевидно, в заключительной части «Доклада» Дама старался следовать той же тональности, которую ранее для изложения официальной версии происшедшего избрал Клебер, - убеждать читателей, что на протяжении всей кампании он постоянно держал ситуацию под контролем и планомерно осуществлял избранный план, не оставляя места для случайностей.
Между тем положение Восточной армии, несмотря на ряд тактических успехов, оставалось весьма сложным. Хотя в результате двух ночных атак 11-13 апреля французские войска добились поставленных целей, эти достижения, отмечает Мишо, оказались слишком скромными по сравнению с тем, какими потерями пришлось заплатить за них{718}. К тому же за несколько дней интенсивных боевых действий французская армия, по свидетельству Дама, потратила столько боеприпасов, что вновь ощутила их недостаток{719}. И самое главное - французам не удалось сломить боевой дух повстанцев, который руководители обороны поддерживали на высоком уровне самыми разными способами. В частности, они сообщали о якобы присланных великим визирем письмах с обещанием прийти на подмогу. Использовалась, по словам ал-Джабарти, и своего рода наглядная агитация:
«В это время ал-Алфи [Алфи-бей] пришел к Осману Катходе с предложением, которое у него возникло и которое он считал правильным. Его мысль состояла в том, чтобы на полумесяцах минаретов днем вывесить флаги, а ночью зажечь фонари, чтобы подходящее войско, увидев это, поняло, что город находится в руках мусульман и что они берут верх над противником. Это сделали также и жители Булака, так как они были уверены в том, что им на помощь приближается войско»{720}.
Тем самым в народе поддерживалась надежда на скорую помощь извне. А вот как, по описанию Дама, это выглядело с другой стороны фронта:
«Минареты были освещены, муэдзины (общественные глашатаи, созывающие в определенные часы народ на молитву) славили радостными песнопениями то состояние бессилия, в которое, как они думали, мы впали»{721}.
Война нервов продолжалась.
Гибель Булака
Попытки наступательных действий 11-13 апреля показали командованию французской армии, что на постепенное, шаг за шагом, сжимание кольца осады посредством захвата отдельных стратегически важных пунктов у французов может просто не хватить сил и средств. Поэтому, сообщает Мишо, была начата подготовка к общему штурму города. А чтобы произвести на неприятеля наибольший психологический эффект, было решено начать генеральное наступление с взрыва мины под одним из ключевых пунктов обороны повстанцев. В качестве подобной цели выбрали бывшую резиденцию генерала Рейнье, которую всего лишь несколько десятков метров отделяло от здания штаба инженерных войск. В ночь на 14 апреля саперы заложили в одном из хозяйственных помещений этого здания колодец глубиной 12 футов (около 4 м) и повели из него мину в сторону резиденции Рейнье. Работа шла ночью и днем. Гарнизон здания штаба инженерных войск прикрывал ее, находясь под интенсивным артиллерийским огнем неприятеля из особняка ал-Бакри.
В тот же день, 14 апреля, ожесточенные бои развернулись и возле святилища Абу-Риш, которое повстанцы пытались вернуть под свой контроль{722}.
Чтобы обеспечить тыл своей армии во время штурма Каира, Клебер еще в предыдущие дни предпринял несколько попыток замирить мятежный Булак, предлагая его жителям сложить оружие и обещав взамен всеобщую амнистию. Так, в его обращении к населению Булака от 10 апреля говорилось:
«Бог всемогущий и милосердный желает, чтобы тот, кому Он дает победу, пользовался ею, проявляя великодушие и милость. Поэтому генерал Клебер дарует общее и частное прощение жителям Булака, которые в период пребывания османской армии вооружились и предпринимали наступательные или оборонительные действия против бесконечно победоносных французских войск, и надеется, что этот акт гуманности еще сильнее привяжет большинство жителей к французскому правительству, ибо судьбе угодно сохранить его власть над этой страной. Главнокомандующий поручает шейхам и улемам довести настоящее распоряжение до всех обитателей Булака и велит каждому мирно заниматься своими трудами и заботами»{723}.
По словам Мишо и Дама, Клебер трижды делал жителям Булака подобные предложения; ал-Джабарти насчитал их пять, ат-Турк - целых восемь, но все эти авторы сходятся в том, что повстанцы сочли мирные инициативы французского главнокомандующего свидетельством шаткого положения его армии (как мы видели, зерно истины в таких представлениях всё же имелось) и отклонили их{724}. Тем самым судьба Булака оказалась решена: на его-то усмирение сил у французов хватало. Эта операция, по признанию Дама, была задумана как показательный акт устрашения, который должен был продемонстрировать повстанцам Каира возможности французской армии и дать понять им, что ждет их самих в случае дальнейшего неповиновения: «Взятие Булака должно было ускорить взятие столицы, жители которой считали нас слишком слабыми, чтобы подчинить этот первый город. Его пример должен был повлиять на поведение командиров турецкой армии, которых шейхи Каира призывали капитулировать»{725}.
Прибытие 13 апреля из Дельты 21-й легкой полубригады генерала Бельяра, насчитывавшей в своих рядах немногим более 1300 чел., и артиллерийского парка из Розетты позволило Клеберу осуществить штурм Булака, практически не снимая дополнительных войск с фронта. После того как 14 апреля жители Булака отклонили последний ультиматум, на следующее утро, 15 апреля, был назначен штурм города, общее руководство которым осуществлял генерал Фриан. Кроме войск Бельяра в нем принимали участие две роты гренадеров из 32-й линейной полубригады, легкая артиллерия дивизии Фриана и отряд саперов{726}.
Отмечая упорную оборону защитников Булака в тот день, официальные французские источники весьма скупы на подробности происходившего. Однако и они вскользь упоминают об «ужасах», выпавших на долю обитателей этого города. Наиболее лаконичен рассказ о штурме в отчете Мишо.
Французские войска, пишет он, «на заре ринулись по улицам, защищаемым неприятелем, атаковали и захватили множество баррикад, с которых турки вели самый интенсивный огонь, убили всех, у кого нашли оружие, и подожгли те дома, которые не смогли захватить. В Булаке имели место все те ужасы, которые случаются, когда город берут приступом. Генерал Фриан приказал положить им конец, как только убедился, что город взят. Наиболее влиятельные горожане бросились перед ним на колени, прося милости для того, что осталось от этого несчастного города. Им было даровано прощение»{727}.
Чуть больше подробностей приводит генерал Дама в «Докладе»:
«Город подвергли интенсивной бомбардировке, чтобы испробовать еще и такое средство принуждения к покорности, прежде чем ввергнуть его в хаос, возникающий при штурме живой силой. Однако мятежники продолжали сопротивление, ведя интенсивный огонь из домов, в которых укрепились, и через бойницы баррикад, защищавших подступы и перекрывавших проходы. Тогда артиллерийским огнем была проделана брешь, прозвучал сигнал к атаке и солдаты одновременно ринулись ко всем укреплениям. Большинство было взято приступом, некоторые продолжали сопротивление. Неприятель защищался с величайшим упорством. Каждый дом становился для него новой Цитаделью, уничтожить которую могло только пламя. Это вызвало ожесточение солдат. Они поджигали все дома, которые не смогли захватить. Вскоре уже повсюду можно было услышать вопли ярости и отчаяния. Среди такого хаоса этим неистовым людям было вновь предложено прощение, но они его вновь отвергли. Стрельба возобновилась, вновь полилась кровь, и пламя пожрало большую часть этого густонаселенного города, пока, наконец, побежденные не воззвали к милости победителей.