– Слава Стихии, что так, – слабо улыбнулся Мик.
– Эй! – Вьюга слегка потормошила его за плечи. – Пока я тут, тебе нечего бояться, клянусь Четырьмя.
– Ладно, – смущенно пробурчал Мик. – Тебе чем-нибудь помочь?
До самого ужина они провозились в псарне – убирались, вычесывали зверей (у Мика едва не остановилось сердце, но он ни за что бы в этом не признался Вьюге), пополняли их запас воды и съестного. За работой Вьюга рассказала, что новостей из столицы по-прежнему нет.
– Мама считает, что это хорошо. – Вьюга откинула выбившуюся прядь со лба. – Что Аврум не стал бы казнить политических преступников тихо после таких громких арестов. Значит, твои родные еще живы.
– Хочется верить. – Мику было непросто говорить на эту тему с посторонними. – Идешь на праздник Большого Огня?
Так местные называли праздник начала зимы. В Себерии верили, что Большой Огонь, разведенный в последний день осени, прогонит Злую Воду, владычицу метелей и голодных смертей, и всем удастся пережить очередную зиму. На празднике полагалось быть ярко наряженными, громко петь и танцевать, чтобы отпугнуть Злую Воду, любящую тишину и темноту. «Вечно кругом Вода виновата», – недовольно бурчал Рик каждый раз, когда слышал об этих обычаях.
– Конечно же иду! – Во взгляде Вьюги мелькнуло озорство. – Пойдешь со мной?
Мик опешил от этого неожиданного вопроса. Он вовсе не собирался идти на праздник и спросил первое, что пришло в голову, чтобы перевести разговор. Ему сейчас было совершенно не до веселья, но вопрос в доверчивом взгляде Вьюги просто не оставлял выбора.
– С удовольствием!
1009 год от сотворения Свода, Речные Камни, двадцать пятый день третьего осеннего отрезка
По правде говоря, ему до сих пор каждый раз было страшно приближаться к дверям отцовского кабинета. Кай храбрился, старался думать о чем-то постороннем, до боли стискивал кулаки, и все равно при подходе к злосчастной комнате ладони предательски потели, а в животе мерзко затягивался ледяной узел. С деревянной обшивки этих дверей начинались худшие из его ночных кошмаров.
Кай как раз возвращался от Дарины, когда отец вызвал его к себе по мысленной связи. Обманчиво вкрадчивый голос Баста обычно приводил Кая в ступор, так что ему тяжело было сосредоточиться на смысле сказанного. Но теперь допустить оплошность было никак нельзя. Он быстро переоделся в сухое у себя в комнате, схватил со стола бумаги, над которыми работал накануне ночью, и поспешил к отцу.
Время беспощадно ускользало, а Кай никак не мог придумать, что ему делать с Дариной. Ее новая камера была просто ужасна – гораздо хуже первой, и он видел, что тех порций еды и воды, которые он мог незаметно проносить, явно недостаточно. Ее бледность от вечных холода и сырости приобрела устрашающий синюшный оттенок, казалось, вот-вот Дарина просто исчезнет. Кай ждал чего-то и сам не мог понять – чего. Молчаливая, истощенная, она всякий раз встречала его немым вопросом во взгляде, но он лишь отводил глаза. Кай задерживался буквально на считаные минуты – чтобы оставить ей новый запас съестного и, иногда, несколько сухих одеял. По пути обратно он всякий раз неистово молился всем Стихиям, чтобы никто ничего не узнал.
У ненавистной двери Кай на секунду остановился, пытаясь успокоить сбившееся от волнения и быстрой ходьбы дыхание. Призвав все самообладание, он коротко постучал в дверь.
– Входи. – Баст сидел на своем привычном месте за письменным столом. – Ты опоздал.
Баст поднял на Кая взгляд, по которому невозможно было угадать, что он чувствует его обладатель. Равнодушная улыбка заменила приветствие.
– Я доделывал работу. – Кай опустил на стол стопку бумаг, мысленно радуясь, что догадался их прихватить.
– Посмотрю позже. – Отец бережно убрал документы, не нарушая идеального порядка на столе. – Сегодня у меня к тебе другое дело.
Каю стоило больших усилий сдержать облегченный вздох. Дело. Не наказание и не разговор. Значит, Дарина по-прежнему в безопасности.
– Пора бы тебе заняться настоящей работой. – Баст откинулся на спинку стула и принялся равнодушно разглядывать свои ногти. – Не находишь? Бумагомарателей у меня и без тебя достаточно. Стоит привыкать к реальному труду, тем более в твоих-то обстоятельствах.
Сердце Кая забилось чаще. Он знал, куда клонит отец.
– Слышал, ты тут было не удержался при допросе… Что ж, теперь будь добр сделать все как полагается.
Баст все тем же отстраненным тоном назвал ему координаты нужной камеры и велел «не затягивать до вечера». Кай кивнул, пытаясь сосредоточиться и запомнить сказанное. Ему мешала склизская паника, тисками сжимавшая виски.
– Свободен. – Отец вернулся к бумагам, давая понять, что аудиенция окончена.
Тошнота скрутила Кая пополам на подходе к Тюрьмам. Болезненные спазмы продолжали сжимать желудок, даже когда в нем уже было совершенно пусто. Во рту стояла мерзкая горечь. Кай опустился прямо на прибрежный песок, благодаря все Стихии за то, что в этот момент на берегу было безлюдно.
Он никогда прежде не убивал. Этим всегда занимался кто-то еще, пусть и порой по его наводке. Кай, в отличие от Майи, по большей части избегал даже пыток и предпочитал не задумываться о том, что происходило с заключенными в камерах Водных тюрем. Но теперь выбора не было, отец не допустит, чтобы его приказами пренебрегали. Каю оставалось молить Воду, чтобы в названной камере сидел кто-то совсем старый, слабый и умирающий.
Море сегодня было удивительно спокойным, будто сглаженным чьей-то гигантской рукой. Кай вглядывался в горизонт, пока не заболели глаза и не стало трудно различать, где серое матовое небо переходит в морскую синеву. Он понимал: нужно торопиться, но никак не мог заставить себя встать.
Кай не знал, сколько точно прошло времени, но было еще светло, когда он поднялся и побрел к воде. В голове будто не оставалось ни одной мысли, от этого безмолвия было почти легко. На входе в Тюрьмы он едва удержался от того, чтобы не свернуть привычными окольными тропами к Дарине.
У нужной камеры Кай запретил себе медлить, цепляясь за идею разделаться со всем этим поскорее и пойти к Майе. Оглядев помещение, он сперва решил, что ошибся: тут как будто никого и не было. Глазам понадобилось время, чтобы различить в тусклом свете, как кто-то маленький пытается забиться в угол.
– Подойди, – Кай не узнавал собственный охрипший голос. – Тебе все равно некуда спрятаться.
Девочка лет трех-четырех на вид, очень грязная, болезненно худая и чуть живая от страха, вышла на середину камеры. Она обнимала себя тонкими ручками и вся дрожала. Спутанные темные пряди наполовину скрывали бледное лицо, но Кай все-таки узнал ее. Дочь предателей – мастеров связи, которых они с Майей взяли на последнем совместном поручении. Маленький ребенок, который однозначно не был ни в чем виноват.
– Как тебя зовут? – Он отчаянно тянул время.
– Лита, – чуть слышно ответила девочка.
Кай на секунду зажмурил глаза. Стихия обжигала руки, просилась наружу. Он представил Майю, из которой с каждым днем по капле исчезала жизнь, в ее опустевшей спальне. Истощенную, обессилевшую Дарину с пронзительным понимающим взглядом. Хищную, жестокую улыбку Баста и фанатичный блеск в глазах Куницы. В голове вдруг стало удивительно ясно, решение оказалось простым и логичным. Кай знал, как обязан поступить. Он набрал в грудь побольше воздуха, прежде чем спокойно произнес:
– Иди сюда, ближе.
1009 год от сотворения Свода, Себерия, Край Ветра, тридцатый день третьего осеннего отрезка
Поляну, где они обычно тренировались, было не узнать. Кругом горели костры, а самый большой, в центре, переливался всеми цветами радуги, дело явно не обошлось без Стихии. Стволы деревьев, стоящих поблизости, оплели яркими красными и оранжевыми лентами, видимо тоже символизирующими Огонь. Тут и там играли на лекке – местном подобии флейты, пахло пряным ягодным напитком и свежими пирогами. От жара костров и веселых танцев пришедшим было тепло – многие сбросили накидки.
Это все очень отличалось от привычного для Рут праздника Воды в начале зимы, когда во Дворах устанавливали огромные ледяные скульптуры и пели заунывные песни, посвященные океану.
Рут спряталась в тени большого дерева, подальше от костров, и молча наблюдала за происходящим. Она и не думала готовиться к празднику и пришла в итоге в привычных рабочих брюках и рубашке. И теперь, глядя на нарядную Мирру в одолженном у Вьюги пестром шерстяном платье, очень об этом жалела и стыдилась своего вида.
В сторону, где бойко танцевали Мик с Вьюгой, она вовсе старалась не смотреть. Рут не ждала, что они с Миком пойдут на праздник вдвоем. Достаточно было каждодневных совместных тренировок, того, что они работали до изнеможения на пути к общей цели. Конечно, он не обязан был отчитываться ей о свободном времени, они все-таки не совсем обычные даллы друг для друга. Она ведь и сама при каждой возможности сбегает в целительную, из-за чего они практически не видятся вне тренировок… Рут проговаривала все это для себя снова и снова, и все же колючий ком обиды подкатывал к горлу всякий раз, когда она краем глаза замечала беспечное веселье этих двоих.
– Тоже забыла принарядиться? – вдруг насмешливо прозвучало в темноте где-то поблизости. Рут невольно вздрогнула: из-за шума не было слышно приближающихся шагов.
– Привет, – поздоровалась Рут с подошедшей Лаской. – Ты меня напугала.
– Извини, – без особого раскаяния ответила Ласка. – Просто разглядела, что кто-то тоже скрывается от веселья, решила подойти поздороваться.
– Я не прячусь, – возразила Рут, отряхивая пепел с растрепавшейся косы. Вся ее тренировочная одежда была в пятнах сажи. – Просто отошла передохнуть.
– Как скажешь, – ухмыльнулась Ласка.
Рут нравилась Ласка, хотя она невольно робела при ней. Несколько минут они молча наблюдали за празднеством. Глаза привыкали к темноте, и Рут разглядела, что Ласка тоже в рабочей форме, а ее взъерошенные короткие волосы, судя по всему, очень давно не видели расчески.