Пора.
— Трей, ты замечал татуировку на своей руке? Дерево? Цветок жизни?
Он пристально смотрит на меня.
— Ты знаешь о них?
Я опускаю накидку с плеч, показывая ему свои внутренние татуировки, которые светятся в темноте. Фиолетовое свечение исходит от моей кожи, создавая причудливую дорожку из бабочек. Я показываю второй рукой на татуировку «Грани».
— Видишь? У меня тоже есть.
Трей наклоняется ближе, прищуриваясь. Он тянется рукой, но замирает в паре сантиметров от моей кожи. Он поднимает глаза на меня, будто бы спрашивая разрешения. Когда я киваю, он повторяет пальцами узор татуировки — пересекающиеся круги, создающие цветочно-геометрический узор.
— Что это такое? — шепчет он.
— Моя татуировка «Грани», — отвечаю я. — Такая есть у всех её членов. Так мы узнаём друг друга.
Даже в темноте я вижу, как он напрягся.
— А почему она у меня?
— Я уже говорила тебе, Трей. Ты лидер «Грани».
— Этого не может быть, — бормочет он и замолкает на мгновение, обдумывая. Его пальцы скользят по моей руке, посылая заряд электричества через всё моё тело. — Мне нравятся твои бабочки.
Слёзы появляются у меня на глазах, когда я вспоминаю, как он сказал эту фразу в прошлый раз — слово в слово — в ту ночь, когда лагерь был взорван.
— Знаю, — шепчу я.
Трей поднимает на меня удивлённый взгляд.
— Откуда?
— Ты уже говорил мне раньше.
Трей смотрит на меня так долго, что я чуть было не забываю, о чём мы вообще разговаривали. И затем он говорит таким голосом, будто извиняется:
— Я ничего не понимаю.
— Это нормально, — выпаливаю я. — Я всё тебе объясню. Тебе нужно только пойти со мной…
— Нет, — твёрдо отвечает Зейн. Впервые я замечаю в его глазах что-то, что я не до конца понимаю. Что-то похожее на страх.
— Нет, — повторяет он. — Тебе нужно уходить.
— Трей, — умоляю я. — Пожалуйста. Дай мне шанс объяснить, что с тобой произошло…
Он сжимает мои руки, крепко.
— Уходи. Скорее.
— Я никуда не уйду, — упрямо возражаю я.
— Чёрт возьми, Сиенна, — в голосе Трея звучит злость. — Они здесь. Они пришли за тобой и Зейном. Тебе нужно бежать. Скорее.
Всё внутри меня леденеет.
— Что?
Трей качает головой. Никогда не видела его таким злым, хотя я не уверена, на кого направлена эта злость: на себя или на меня.
— Это ловушка. Ты ещё не поняла? Я тебя заманил.
Тяжёлая дверь распахивается, этот звук эхом разносится в ночи. Я слышу крик, и мой разум туманится от наплыва чувств. Он обманул меня. Притворился, что неравнодушен, и обвёл вокруг пальца.
— Сиенна, — в его голосе слышится страх. — Беги!
Адреналин охватывает меня. Я подбираю юбки и бегу в тёмный сад, мысленно молясь, чтобы там был ещё один выход. Прижимая палец к уху, я говорю отрывистым голосом:
— Уходим, Зейн, уходим. Выбирайся оттуда сейчас же!
Но в ответ слышу только помехи. Я сама по себе.
На бегу петляю между кустами, клумбами и фруктовыми деревьями. Эта часть сада более тёмная и заросшая, чем там, где мы были, будто у садовника закончили силы, и он не стал идти дальше. Я слышу позади себя топот, они отстают, но всё ещё бегут за мной. До меня доносятся крики силовиков, что вот-вот начнут стрелять.
Дыхание тяжёлое. Лёгкие будто на грани взрыва. Спутанные волосы липнут ко лбу. Я скинула туфли на каблуках, и теперь бегу слепо по камням, желудям и тонким веткам, засорившим тропинку. Мои стопы бьются по жёстким бетонным плитам. Каждый шаг отдаётся болью.
Слёзы и пот смешались на моих щеках, соль пощипывает кожу. И когда я уже чуть было не падаю, не в силах больше бежать в этом платье, я вижу её. Двухметровую каменную ограду. А в дальнем левом углу виднеются железные ворота. Подбежав к ним, я пытаюсь открыть их дрожащими руками, но они оказываются закрыты наглухо.
О нет.
Силовики приближаются. Я слышу их дыхание, их шаги. Как только они обогнут то дерево, то сразу увидят меня. А дальше им хватит одного выстрела в грудь, чтобы повалить меня на землю.
Я проклинаю своё платье и, задрав юбки, пытаюсь перелезть через ворота. Нога соскальзывает. Я пытаюсь вновь. На этот раз мне удаётся ухватиться получше, железный узор впивается в ногу. Я уже наполовину забралась, когда прибегают силовики. Они кричат предупреждения и поднимают лазерное оружие. Нет времени на раздумья, я карабкаюсь вверх. Платье за что-то цепляется. Я со всей силы дёргаю его и падаю назад, тогда как лазерный выстрел проходит рядом с моей головой. Я приземляюсь на спину по другую сторону забора, из лёгких вышибает весь воздух, как будто меня ударило кувалдой. Через несколько секунд я беру себя в руки. Они стреляют прямо сквозь ворота. Хромая и низко нагибаясь, я бегу дальше. Впрочем, я в центре города. И бежать босиком через всю столицу в грязном платье и съехавшем парике, не говоря уже о светящейся татуировке, это всё равно что выйти к силовикам с поднятыми руками.
Я срываю парик на бегу и бросаю его прочь, оставляя валяться на дороге. Оказываюсь на какой-то широкой улице, где меня стопроцентно поймают. Силовики на машине перегородили путь, и двое мужчин в чёрном выбегают с оружием наготове. Наверное, они уже засекли меня, но я всё ещё пытаюсь скрыться, ныряя за большую мусоросжигалку.
Но они, оказывается, здесь не за мной.
— Это вооружённые силы! Встаньте! — их пистолеты направлены на человека, сжавшегося на земле, которого я не заметила до этого. Это мужчина, и он раскачивается вперёд-назад, держа что-то в руках. Один из силовиков светит фонариком на него, освещая то, что он держит.
Игрушечная машинка.
— Сэр, вы должны подняться и пройти с нами. Вы не можете здесь спать. Это незаконно, — силовик мягким голосом пытается достучаться до него, но мужчина продолжает сидеть на земле, раскачиваясь и прижимая к груди игрушку. Затем он начинает тихо напевать.
Силовик хватает мужчину за плечо, и тот взвывает. Такого вопля я ещё никогда не слышала.
— Мой грузовик! Мой грузовик, — орёт он.
— Заткни его, — выкрикивает другой силовик, направляя лазерный пистолет мужчине в голову.
Мужчина прекращает орать, как резаный, и теперь скулит, как потерявшийся щенок.
— Нам нужно посадить его в машину и отвезти к остальным. У нас чёткие инструкции, — твёрдо отвечает более добрый силовик.
— Этого? Он же чокнутый. От него никакой пользы. Думаю, нам стоит избавить его от страданий, — но вопреки своим словам, он опускает оружие.
— Нам сказано подбирать людей с улиц, даже если они психически больны. Хочешь ослушаться?
Мужчина начинает бормотать вновь:
— Мой грузовик, мой грузовик, мой грузовик.
Одним быстрым движением силовик поднимает оружие и выстреливает мужчине в голову. Игрушечный грузовик падает на землю и катится ко мне.
Я накрываю рот ладонью, заглушая крик.
— На черта ты это сделал? — шипит добрый силовик.
— От него никакой пользы. Чтобы операция прошла успешно, мозг должен быть исправен.
— Это не тебе решать.
Тот пожимает плечами.
— Может и не мне. Но кто будет по нему скучать?
Оба силовика забираются в машину и уезжают прочь, даже не оглядываясь на невинного человека, которого они только что убили. Убедившись, что они уехали, я выхожу из своего укрытия. Ползу по стене в направлении лежащего мужчины. Мой живот скручивает, когда я вижу его, чувствуя запах горелой плоти. Мне не нужно проверять пульс, чтобы понять, что он мёртв.
Подобрав грузовик, я возвращаю его ему в руки и шепчу:
— Мне жаль.
Я бреду вдоль стены, двигаясь в сторону океана. Рёв двигателей машин силовиков и вой их сирен звучит то громче, то тише, пока они патрулируют улицы Рубекса. Всю дорогу я не прекращаю думать о мёртвом мужчине, о крови на моих ступнях, о боли в спине, о предательстве Трея. И всё твержу себе: «Океан. Мне нужно добраться до океана».
***
Когда мы жили на окраине и у нас был бассейн, я плавала каждый день, пока руки не начинали болеть. Меня никто не заставлял. Мне нравилось находиться в воде, я обожала это ощущение невесомости.
С вершины холма я вижу причал и океан. Надеюсь, моё тело выдержит. К моменту, когда я заканчиваю спуск, я хромаю так сильно, что едва вообще могу идти.
Ещё двадцать шагов.
Десять.
Песок прохладный, но он попадает в открытые порезы, трётся, впивается. Это ещё сильнее замедляет меня. Теперь я ковыляю, всё ещё в красивом вечернем платье.
Пять шагов.
Когда вода касается моих ступней, я нащупываю молнию на платье. Трясущимися руками я расстёгиваю его до конца. Оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что вокруг ни души, я выскальзываю из платья и бросаю его в океан. Пусть думают, что я утонула.
Я вздрагиваю от ночной прохлады. Но это не сравнить с температурой воды, в которую я намереваюсь погрузиться. Я делаю несколько глубоких вдохов, морально готовясь к заплыву, чтобы добраться до безопасности. Это был план Зейна — побег на случай экстренной ситуации. Когда он это предложил — оставить лодку в ста метрах от берега, затея показалась мне нелепой, но теперь я безумно рада, что он это сделал. Я едва различаю проблеск света в океане, крошечное красное пятнышко среди черноты.
Я захожу в солёную воду, морщась, когда сначала погружаются мои ступни, затем икры, бёдра. Каждый шаг заводит меня всё дальше в океан. В воде градусов пятнадцать, у меня немеют пальцы. Затем намокает нижнее бельё. Я наступаю на что-то острое — возможно, камень, — и дальше решаю плыть. Взгляд продолжаю держать на красном огоньке впереди. Если он пропадёт из виду, а я окажусь ночью посреди океана, то я всё равно что труп. Я плыву брассом, чтобы удерживать голову над водой. Пока я плыву, моё сердцебиение учащается, кровь пульсирует по венам, согревая меня достаточно, чтобы плыть дальше, несмотря на онемение в ногах. Я пытаюсь не думать о том, что ещё может быть в океане, кто ещё может плыть прямо подо мной.
На полпути к лодке что-то касается моей ноги. Я полностью замираю, держась в воде. Прикусываю губу, сдерживая крик, рвущийся на поверхность. Это акула, это акула, это акула.