Пока я жду на месте, в моей голове бродят разные мысли. Хотела бы я знать, что происходит с Кудряшом и Триной. Им дали отсрочку? Мягкий приговор? Может, им придётся сгнить в этой чёртовой тюрьме? Думаю, я бы предпочла умереть, чем провести остаток жизни среди бетона, зловония и одиночества.
Когда они приходят за мной, я поднимаю голову высоко. Я вынуждена подавить улыбку, когда они заходят в камеру и начинают задыхаться.
— Какого чёрта? Это что, говно? — спрашивает меня охранник-извращенец, прикрывая нос и рот ладонью.
— По запаху точно оно, — отмечает его сальный напарник.
Не говоря ни слова, я встаю с койки и подхожу к ним. Они смотрят на меня как на бешеную собаку, но неохотно надевают мне наручники.
— Фу, как же отвратительно, — говорит извращуга, морща нос.
Я пожимаю плечами и жду, когда меня выведут из камеры.
Извращенец осторожно сжимает мою руку и тут отдёргивает, отряхивая.
— Я не могу. Это слишком мерзко.
— Давай я, — второй делает шаг ко мне и жёстко хватает за руку, сжимая так, что я корчусь от боли. — Скорей бы уже от неё избавиться.
Я прикусываю губу, чтобы сдержать слёзы, пока он ведёт меня из камеры и по коридору. Мы проходим несколько камер, пока не останавливаемся у двери.
— Мадам Нейман хотела, чтобы ты сначала увидела казнь своих друзей.
Сердце застывает.
— Казнь?
Не успевает он ответить, как дверь открывается, и меня ослепляет дневной свет. Я щурюсь, глаза болят после того, как я провела бог знает сколько дней взаперти. Привыкнув к свету, я замечаю Трину и Кудряша, уже стоящих снаружи со связанными за спиной руками. Кудряш стоит на помосте и слабо улыбается, когда видит меня. Толстая петля свисает над его головой.
Виселица. Казнь через повешение. Меня бросает в дрожь от самой мысли об этом.
Мадам Нейман стоит в стороне, наблюдая за процессом. Она присутствует на всех казнях или только у особо удостоившихся? Она могла бы провести время с большей пользой, чем наблюдая, как умирают люди.
Вот он — тот самый момент, к которому всё и вело. Кудряш делает вид, что его не пугает неминуемая смерть. Трина тихонько всхлипывает под своей петлёй. А я с высоко поднятой головой шагаю под похоронный марш к своему месту в центре, взбираясь по ступенькам.
Охранники потихоньку привыкают к вони.
— Последнее желание? — громко спрашивает мадам Нейман.
— Да, — отзываюсь. — Я хочу попрощаться.
Нейман колеблется мгновение, но кивает.
Охранники ведут меня вниз по ступенькам сначала к платформе Трины.
— Можно мне обнять её? — спрашиваю извращенца. Тот оглядывается на мадам Нейман.
— Заключённая один-четыре-ноль-два просит разрешения на физический контакт с заключённой девять-восемь-один-семь.
Нейман кивает.
— Даю своё разрешение. Но не спускайте с них глаз.
Я слышу щелчок пистолета, когда один из них снимает с меня наручники. Освободившимися руками я обхватываю Трину. Она вздрагивает, пятясь назад.
— Чёрт, чем это от тебя пахнет?
Отстранившись, я отвечаю:
— Моим дерьмом.
Слёзы текут по щекам Трины. Она смотрит на меня и улыбается.
— Если с кем и умирать, то только с тобой.
Я больше не сдерживаю слёз. Как бы я ни храбрилась, один взгляд на Трину и Кудряша оставил дыру в моём сердце.
— Мне так жаль, — говорю я сквозь слёзы. — Это всё моя вина.
— Всё нормально, — успокаивает меня Трина, хотя у самой слёзы уже собираются на подбородке и капают на грудь. — Я сама это выбрала.
— Время, — выкрикивает Нейман.
Грубые руки оттаскивают меня от Трины, и я не могу думать ни о чём другом, кроме как о том, что больше никогда её не увижу. В голове мелькают воспоминания о том времени, что мы провели вместе. Она показала мне тайный выход из лагеря и просила никому не рассказывать. Она помогла мне проникнуть в правительственный бункер, благодаря своим «богатствам». Она научила меня консервировать томаты. Мы обменивались историями, делились секретами. Наши деньки в лагере, кажется, были в какой-то прошлой жизни.
Затем меня тащат к Кудряшу мимо мадам Нейман, следящей за мной с горящими глазами. Её выражение говорит само за себя. Для неё моё прощание — всего лишь очередная забава. Злость закипает у меня в груди. Хочется схватить её за волосы и окунуть лицом в грязь, а потом держать, пока не задохнётся.
Я не спрашиваю, можно ли обнять Кудряша, а просто молча это делаю. Когда я разрываю объятья, Кудряш ухмыляется мне.
— Я заценил эту тему с какашками. Умеешь ты всё-таки бросить вызов. Но мне пофиг, в какое говно ты меня втянула. У тебя всё равно классная задница, и сама ты клёвая.
Я улыбаюсь, не переставая рыдать.
— Прости меня, Кудряш.
— Не надо. Ты же дала мне прокатиться на своей «Харли», помнишь? Оно того стоило, — его улыбка слегка дёргается. — Вот это поездка выдалась, скажи, да?
Я сразу понимаю, что он уже говорит не про мой байк.
— Да, — соглашаюсь я, хотя в горле застрял ком. — Целое путешествие.
— Время, — вновь одёргивает меня дьявол в юбке.
Я мотаю головой и тянусь к нему.
— Нет. Ещё нет.
Охранник оттаскивает меня, и хотя я пытаюсь сопротивляться, у меня нет сил, чтобы бороться.
Когда охранники надевают петлю ему через голову и затягивают на шее, Кудряш говорит мне:
— Увидимся на том свете.
Охранники волокут меня по ступенькам теперь уже к моему эшафоту. Слёзы бегут по лицу, пока я выворачиваю голову, пытаясь увидеть последние мгновения жизни Кудряша. Его глаза провожают меня, одним взглядом выражая миллион невысказанных слов.
Это не может происходить на самом деле.
Пожалуйста, Господи, разбуди меня от этого кошмара.
Кудряш закрывает глаза, по щеке скользит единственная слеза. Мадам Нейман поднимает руку над головой и затем быстро опускает. Всё заканчивается даже быстрее, чем я успеваю осознать, что произошло.
Люк под босыми ногами открывается, и он повисает в воздухе, дёргаясь всем телом. Его лицо ничего не выражает, если не считать этой единственной слезинки, оставившей серебристый след на щеке. Даже после смерти он всё ещё красив со своими тёмными кудрями, обрамляющими лицо.
Я падаю на колени, моё тело содрогается от рыданий.
— Нет! — кричу я. — Нет!
Ногти впиваются в грязь, пока пальцы не начинают кровоточить.
Охранники рывком поднимают меня на ноги, возвращая к платформе, где меня ожидает та же судьба. Я иду, спотыкаясь, мне плевать на себя. Я не могу смотреть на то, как умирают мои друзья. Их смерть — моя вина, их кровь на моих руках. Совесть терзает меня изнутри, делая болезненным каждый вздох.
Убейте меня сейчас, пожалуйста.
Но они ещё не закончили с Кудряшом. Мадам Нейман пересекает пространство внутреннего дворика тюрьмы, пыль поднимается при каждом её шаге. В руке она зажимает нож. Мой желудок переворачивается, когда она перерезает Кудряшу горло, а затем отрезает верёвку, и его тело с грохотом падает на платформу. Два охранника подбегают к нему, поднимая бездыханное тело. Помост уже обагрился кровью.
— Нет, — бормочу я. — Нет, нет, нет.
Я смотрю, как стражники подходят к забору, обтянутому колючей проволокой, на краю обрыва. С рывком они перекидывают тело Кудряша через ограду в бушующий океан. Течение уносит его, как красивую сломанную куклу.
Я не могу взглянуть на Трину. Я слышу её всхлипы, но не могу обернуться. Пытаюсь отгородиться от всего этого кошмара, представляя, что это всего лишь сон. Когда я проснусь, я буду дома, в нашем трейлере. Эмили будет спать, свернувшись в клубочек, рядом со мной, а когда проснётся, попросит приготовить ей шоколадную овсянку. Я зажмуриваюсь, желая, чтобы это стало правдой, чтобы очнуться от этого кошмара.
Но, открыв глаза, я вижу, как Трина склонила голову и тихо читает молитву. Петля уже затянута на её шее. Я замечаю, как мадам Нейман поднимает руку…
— Нет! — кричу я.
И тут раздаётся выстрел.
38. СИЕННА
Всё происходит слишком быстро. Секунду назад Трина готовилась к своей смерти, и вот уже она спрыгивает с платформы, хотя её руки всё ещё сцеплены за спиной. Дым заполняет тюремный двор, когда звучат новые выстрелы.
— Ложись! — кричит она мне.
Охранники, которые завязывали на мне петлю, лежат на помосте, истекая кровью от огнестрельных ран.
Я отчаянно пытаюсь выпутаться из петли — это довольно сложно сделать без рук, — как вдруг вся верёвка падает на меня. Она всё ещё висит у меня на шее, но уже больше не привязана к деревянной перекладине надо мной. Я вижу место разрыва, где прошла пуля.
— Сюда, — зовёт Трина.
Я замечаю её за третьей платформой и, нагнувшись, бегу к ней. Успеваю нырнуть за мгновение до того, как пуля пролетает над моей головой. Грязь и пыль поднимаются в воздух, попадая в лёгкие. Дыхание утяжеляется, грудь поднимается и опускается. Трина вглядывается сквозь дым, мысленно просчитывая наши шансы сбежать.
— Не выпрямляйся и следуй за мной, — говорит она мне в ухо.
Мы встаём и бежим, наклонив головы. Здесь столько дыма и пыли, что сложно понять, куда мы идём. Может, вообще прямо в толпу охранников. Я слышу крики и новые выстрелы. Уже жду, как моё тело пронзят пули, и на этом моя битва будет окончена. Но мы всё продолжаем бежать, и я внезапно понимаю, что она ведёт меня прямо к обрыву. Я тут же упираюсь пятками, но Трина не даёт мне остановиться.
— Это самоубийство! — ору я. В голове всплывает образ Кудряша, брошенного в океан. Там уже наверняка собрались акулы, почуявшие кровь.
— Это единственный путь, — кричит она в ответ.
Я колеблюсь всего мгновение и затем киваю. Даже если я разобьюсь о скалы или меня сожрут оголодавшие акулы, по крайней мере, я буду не одна.
Но затем я слышу звук, от которого у меня замирает сердце.
— Не двигаться, или я буду стрелять! — каким-то чудом мадам Нейман оказалась ещё жива и теперь направляет на нас пистолет. Она минимум в трёх метрах от нас, но по её лицу могу сказать, что она жаждет нажать на спусковой крючок.