аты были облицованы трехфутовыми базальтовыми плитами, покоящимися на грубых известняковых блоках, замаскированных прекрасным белым цементом. Выше стены были кирпично-деревянные. Использованные строительные приемы, безусловно, традиционны, и даже детали плана имеют много общего с дворцом Ярим-Лима, выстроенным за три века до того. Это местная архитектура, получившая развитие в Азии, и когда мы встречаем подобные приемы в других областях, то это означает, что эти идеи заимствованы из Азии, а не наоборот.
И такие параллели действительно существуют. Когда в 1937 г. мы раскопали эту часть дворца — ступени с фланкирующими их платформами и входное помещение, — мы обнаружили сплошную массу сырцового кирпича от одного дверного косяка до другого и нелегко было определить настоящую стену. Кирпичи лежали не порознь, а были скреплены глиняным раствором, и только поэтому мы и могли заключить, что это и есть стена, хотя поверхность ее очень пострадала, и казалось странным, что она заблокировала верх ступеней. Внезапно меня осенило, что все это очень походит на критскую архитектуру, но на Крите на верху ступеней были бы две колонны с дверным проходом между ними. Соответственно я отметил два круга и приказал рабочим прокопать тут кирпичную кладку; просьба разрушить стоящую стену смущала их, и я сказал, что на отмеченных мною местах они обнаружат каменные основания колонн. Они взялись за работу, и вскоре появились основания колонн, стоящие на известняковом пороге, который тоже был скрыт до тех пор; наша «стена» действительно была стеной, но только стеной верхнего этажа, которая после того, как сгорел деревянный архитрав над колоннами, обрушилась целиком на порог. Я думаю, что этот пример, более, чем всякий другой, подтверждает близкое сходство между Алалахом и Киоссом.
Единственный вход во дворец вел по ступеням со двора, и тогда входное помещение должно было служить одновременно и караульной. Дверь направо вела в коридор, по которому проходили в «официальное» крыло, а дверь налево — в другую проходную комнату (№ 3), откуда начиналась дворцовая лестница (№ 19–20), и особая дверь вела на центральный двор. Двор с цементным покрытием и очагом для огня на открытом воздухе (обычная вещь) был устроен симметрично: четыре двери вели в различные комнаты, расположенные на первом этаже (всего здесь было 13 комнат).
Как и во дворце Ярим-Лима, лучшие комнаты, покои царя, находились на верхнем этаже, но, исходя из того, что много помещений для прислуги имелось в кухонном корпусе, возможно, не весь первый этаж был здесь отведен для служб. Во всяком случае, если четыре комнаты (№ 7 и 8, 11 и 12) вполне могли быть отведены для слуг, то остальные были организованы в самостоятельные апартаменты разного размера (их было два), и их планировка показывает, что это могли быть покои для важных придворных или младших членов царской фамилии. Такова группа комнат № 10, 9 и 5, причем последняя, с цементным полом и стенами, является туалетом, точно таким, какие строят на Ближнем Востоке сейчас: сток из терракотовых труб ведет вниз и под стену и должен был проходить через городскую стену (хотя мы и не могли проследить так далеко) и выводить отходы на гласис. Комната № 9, также покрытая цементом, являлась ванной комнатой с большой терракотовой ванной, вделанной в пол в одном из углов; комната № 10, без каких-либо опознавательных признаков, могла быть спальней, но в ней, однако, нашли некоторое количество табличек.
В покоях размерами побольше также имелся туалет в маленькой комнате № 14; комната № 15 с цементными стенами была ванной комнатой, хотя самой ванны мы не обнаружили. В комнате № 18 ничего не было, но комнаты № 6, 16 и 17 были забиты керамикой, явно помещенной сюда на хранение: здесь были сотни больших тарелок, часто все еще в стопках по десятку или дюжине, некоторые стопки покосились, соскользнув, очевидно, с деревянных полок вдоль стен; мы нашли множество сосудов из прекрасной глины, которые на Кипре называют посудой с кольцевидным поддоном, и «белые молочные чаши» с черным и красным лестничным орнаментом; здесь были забавные сосуды в форме коровы из серой глины с деталями, прорисованными белым, и сосуды местного производства, некоторые из них были, как и тарелки, лощены или декорированы концентрическими кругами красного цвета; перед нами был полный набор глиняной посуды царского дворца. Вперемешку с керамическими изделиями обнаружены бесчисленные предметы самого различного назначения, попавшие сюда, безусловно, из комнат верхнего этажа, когда здание разрушилось и полы провалились. Среди них туалетные коробочки из слоновой кости египетского стиля (но почти несомненно местного производства): три — в форме сидящих уток, и одна — с женской головкой в египетском уборе; обнаружена большая сферическая золотая бусина перегородчатой эмали с ляпис-лазурью и белым перламутром в древнешумерском стиле.
Во дворе мы нашли два фрагмента золотой обшивки жезла, украшенной узором из треугольников, выполненным в замечательной филигранной технике, напоминающей эгейскую. Так что предметы роскоши во дворце носили интернациональный характер.
В комнате № 18 на пепле от сгоревших балок потолка (следовательно, они попали из верхней комнаты) лежали сотни кусочков узких золотых полосок и квадратиков, звезд и треугольников из слоновой кости; это были фрагменты инкрустации мебели, очень похожей на ту, что производят в Дамаске и в наше время, где на базарах полно стульев и столиков, инкрустированных перламутровыми вставками такой же формы и лентами из бронзовой проволоки.
В одном из частных домов слоя IV мы нашли полоску слоновой кости, полукруглой в сечении и обрезанной наискось на обоих концах; это была часть инкрустации мебели, где рельефный бордюр сделан из чередующихся кусочков слоновой кости и темного дерева так, чтобы создавалось впечатление скрученного шнура; точно такой же узор сделан таким же образом на ящиках моего комода турецкой работы конца XVIII века. Мы, естественно, не ожидали найти в почве Северной Сирии сохранившиеся деревянные предметы, и можно считать большой удачей, что эти кусочки слоновой кости, бесценные сами по себе, дали нам возможность благодаря консерватизму Ближнего Востока как-то представить внутреннее-убранство царского дворца XV в. до н. э. Две маленькие базальтовые базы колонн, попавшие сюда из верхних комнат, свидетельствовали о том, что в царских покоях по крайней мере одна комната была «залом приемов», как это было и во дворце Ярим-Лима; такая комната предполагается на плане дворца (рис. 13), реконструированном мистером Лаверсом.
В новом крыле, которое, как мы полагаем, было добавлено при Илим-илимма, использованы те же строительные приемы, что и в старой части дворца: панели из отшлифованнных базальтовых плит, полудеревянные конструкции стен, белый цемент пола; судя по необычайной толщине некоторых стен, по крайней мере часть здания была в три этажа. Главный комплекс разделялся на две более или менее равные половины (см. рис. 12): в северной части комната № 24 — «зал приемов», разделенный обычными контрфорсами и одной колонной, имеет с одной стороны комнату для отдыха и туалет (№ 26), а с другой — две комнаты, предназначенные, очевидно, для секретарей. В южной части комплекса комната № 28 — тоже «зал приемов»: с одной его стороны, за лестницей, две комнаты и туалет (№ 31), а позади зала (так как с другой стороны открытый двор № 22) — помещения для секретарей и затем архив (комната № 33), маленькое помещение с низкой кирпичной полкой, идущей вдоль стен. Как только мы увидели эту полку, мы поняли, что это за комната, потому что точно такую же комнату раскопали в Уре, найдя там множество табличек, лежащих на полках. Здесь полки, к нашему огорчению, были чисто выметены, но, как только начали расчищать середину комнаты, по всему пространству пола немедленно обнаружили то, что искали, — таблички.
Лестница в комнате № 27 была традиционного типа, с центральной опорой полудеревянной конструкции, два нижних марша имели деревянные ступени поверх плотной кладки, а третий марш поддерживался деревянной балкой с полками под ней. Другие постройки Илим-илимма на северной стороне дворца носили чисто хозяйственный характер: главная комната (№ 35) служила погребом и была заполнена большими хумами для хранения провизии, частично врытыми в пол, — некоторые из них были найдены совершенно целыми. В соседней комнате (№ 34) цементный пол имел наклон к центральной канавке, что позволяет предположить, что в этом помещении кувшины заполнялись маслом или вином, предназначенным для хранения. Длинный переход, ведущий к маленькой комнатке (№ 36), в которой нашли несколько табличек, был настолько разрушен, что его вообще едва удалось выявить, но, возможно, этот переход вел к лестнице, расположенной в прочной башне, образующей угол всего сооружения.
Официальный характер этого комплекса подчеркивался тем фактом, что здесь практически ничего не было обнаружено: во всем здании нашли разве что один глиняный кувшин — знаменательный контраст с тем, что имело место в жилой части здания. Единственный предмет, кроме многочисленных табличек, который был найден в комнате № 29,— голова барана из белого известняка, она явно упала туда, провалившись сверху. Голова размером чуть более фута, просверлена вертикально, словно через нее должна была протекать жидкость (хотя назначение предмета остается загадкой); верхняя часть головы не обработана, как будто ее либо вставляли куда-то, либо покрывали сверху чем-т© из другого материала. В любом случае это какая-то деталь архитектурного украшения, но как произведение искусства — это вещь поистине замечательная. Морда передана двумя почти плоскими плитками, сходящимися под небольшим углом, глаза, как и неестественно маленькие уши, обозначены мелким рельефом, только крупные рога, обрамляющие морду, подчеркнуты и рельефом, и кольцевой резьбой. Перед нами пример крайнего упрощения формы и подчинения натуры схеме; это не примитив, в проявление в высшей степени изощренного искусства, которого мы не ожидали найти в Северной Сирии этого периода.