Бомбы рвались в орудийных рвах, поражая личный состав и матчасть”, — говорится в советском отчете об атаке[158]. Но сколь бы плохим ни было положение, многих советских военных провал ПВО в ночь на 21 июня особо не удивил. Они привыкли к тому, что в небе нет ночных истребителей, а советские батареи ПВО по эффективности оставляют желать лучшего. Подобные атаки они пережидали в узких окопах, для того и вырытых. Авиационный механик Юрий Дубровин забрался в такой окоп сразу после того, как в 23:45 прозвучала тревога: он только что вернулся в казарму с концерта в честь американских пилотов из опергруппы “Фрэнтик-2”. В окопе Дубровин оказался рядом с капитаном Халтуриным — звание в такие моменты роли не играло. У капитана был свой способ успокоить нервы. “Так он все три часа бомбардировки пел: «Жил-был у бабушки серенький козлик», — вспоминал Дубровин. — А я подпевал: «А-на-на, а-на-на, а-на-на, чики-брики, шиить, асса-аса, пурпурли-мурмурли, курляля». Такой идиотский припев. В темноте чувство страха притупляется”[159].
Для американцев отсутствие эффективной ПВО стало совершенным и неожиданным потрясением. Они много раз слышали вой сирен воздушной тревоги на базах в Британии, но пережить бомбардировку им не доводилось. Английские базы защищали от люфтваффе ночные истребители и зенитные установки. И когда Советы забили такую тревогу, многие американские пилоты проспали ее: либо не слышали, либо решили не реагировать. Американцы видели вокруг полтавских авиабаз множество зенитных батарей и ожидали, что ночные истребители будут наготове и защитят их. И еще они устали после долгого и трудного рейда, и их командиры учли этот факт, перенеся инструкции по реагированию на авианалеты с 21:00 на 09:00 следующего утра.
Полковник Олд позже заметил, что его бойцы, услышав вой сирен, “просто повернулись на другой бок, чертыхаясь, что их разбудили”. Впрочем, Олд добавил, что когда начали падать бомбы, “они нашли канавы и укрытия за рекордно короткое время”. Американцев на базе было 1 100 человек, в окопах могли укрыться только 300, некоторые “предпочли залечь в углублениях вдоль железнодорожных путей, а другие укрылись за кирпичными стенами”, — вспоминал генерал Кесслер. Согласно его докладу, “в окопах никто не пострадал”. Тем, кто не добрался до окопов, было хуже. Кесслер доложил об одном убитом и тринадцати раненых, что очень незначительно, учитывая серьезность нападения. Некоторые травмы были несерьезными: например, режиссер Анатоль Литвак упал и повредил губу[160].
На месте погиб Джозеф Лукачек, 24-летний второй лейтенант. Второй пилот B-17, в тот день он только прибыл на базу в составе 237-й бомбардировочной эскадрильи 96-й бомбардировочной группы. Лукачек, уроженец Нью-Джерси, был потомком эмигрантов из Чехии, некогда принадлежавшей Габсбургской империи. Главный хирург, подполковник Уильям Джексон, в своем отчете о последствиях нападения написал, что Лукачек умер от осколочных ран, вызвавших множественные переломы костей. Его напарник, старший лейтенант Рэймонд Эстл, 22-летний уроженец Небраски, пережил атаку. Эстл вступил в ВВС в январе 1942 года. К апрелю 1943 года он воевал в Европе, и полет в Полтаву был его четырнадцатой миссией[161].
Подполковник Джексон, лечивший Эстла, очень подробно записал все, что довелось пережить в Полтаве обоим лейтенантам:
После долгой миссии в тот день он [Эстл] устал как собака. Он поел, посетил инструктаж и лег спать в закрепленной за ним палатке. Он спал так крепко, что не слышал воздушной тревоги и осознал происходящее, только когда проснулся от взрывов первых бомб. Он выбежал из палатки вместе с напарником, но не знал, где окопы. Не разбирая дороги он бросился вроде как прочь от аэродрома. В свете падающих с неба бомб он вспомнил, что видел у торца больницы кирпичи, сложенные стеной. В этот момент низко пролетел самолет, и он услышал, как падают бомбы. Они с напарником рухнули плашмя на землю. Три фугасные бомбы упали в ряд на расстоянии около шести метров друг от друга. Ближайшая взорвалась примерно в четырех метрах от места, где лежал Эстл. Осколки попали в него и в напарника. Он почувствовал, что сильно ранен, позвал напарника, не получил ответа и в свете бомбы увидел, что тот мертв. Он лежал, не в силах пошевелиться, и звал на помощь.
Джексон сделал все, чтобы спасти Эстлу жизнь. Обнаружив его на поле, он дал молодому летчику морфин, а когда бомбардировки на время стихли, перетащил Эстла в щелевой окоп и ввел плазму крови. Эстл получил множество проникающих ранений обеих ягодиц, тяжелые ранения голени правой ноги, а также переломы костей. От этих ран он и умер 2 июля 1944 года[162].
Утром 22 июня у Джексона было множество дел. Около 04:30 или чуть позже, когда он, объезжая округу на джипе, искал раненых офицеров и солдат, к нему подошла “интернациональная” группа спасателей, собравшаяся сама собой. В нее входили капитан ВВС США Теодор Бозар и советский сержант П. А. Тупицын. Они возвращались от американского самолета, который взорвался, когда группа советских военных пыталась его спасти. Несколько человек погибли мгновенно, уцелевшим капитан Бозар оказал первую помощь. Советский переводчик, лейтенант Иван Сиволобов, сел в джип к Джексону и общаться стало легче. Без общения было никак: только советский персонал мог расчистить хирургу-американцу дорогу к взорвавшемуся самолету. Немцы сбросили тысячи мелких бомб с контактными взрывателями. Нужно было обследовать местность и найти те, что не взорвались. Выполнить эту работу вызвались сержант Тупицын и его сослуживец-механик сержант Георгий Сухов.
Их храбрость и самоотверженность произвели на Джексона глубокое впечатление. Спустя несколько дней он писал о том, как “двое русских военнослужащих добровольно вызвались помочь и, совершенно не думая о своей безопасности, шли все дальше, указывая машине путь сквозь высокую траву, усеянную бомбами и минами там, где лежали раненые… Сержант Тупицын сидел на передке джипа, высматривая мины, а механик Георгий Сухов шел впереди, собирая мины [и] осторожно откладывая их в сторону. Они подобрали и отнесли в сторону в общей сложности сорок бомб, а может, и больше, чтобы автомобиль безопасно проехал…” У поврежденного самолета нашли двух тяжелораненых советских солдат: одному взрывом оторвало левую ногу, у другого был перелом ноги. Тупицын и Сухов усадили их на заднее сиденье и сопроводили в госпиталь, снова рискуя жизнью, чтобы обеспечить безопасный проезд. Джексон обратился к своим командирам с прошением приставить двух советских солдат к награде[163].
Даже спустя десятки лет сержант Тупицын, которому предстояло дослужиться до подполковника, с удивительной ясностью помнил события, описанные Джексоном. Он был одним из восьми добровольцев, которым поручили спасать уцелевшие самолеты. Когда они приблизились к одной из немного поврежденных “летающих крепостей”, произошел взрыв, и несколько членов его группы были убиты и ранены. Тупицын сделал все, чтобы спасти раненых, и именно тогда заслужил уважение американцев. Он вспоминал, как раненых сажали в джип: “…начало светать и хорошо просматривалась местность, где мы должны наикратчайшим путем выехать с аэродрома. Я и Сухов шли в 30–40 метрах от автомашины, очищая путь от невзорвавшихся мин. Все это было связано с большим риском, однако закончилось благополучно”[164].
“Отношение русских к американцам во время налета немного смущало, — писал позже полковник Олд о той памятной ночи. — Казалось, их заботило только то, чтобы с американцами и их техникой ничего не случилось, неважно какой ценой”. Посреди бомбардировки советских военных, и мужчин, и женщин, выгоняли из укрытий в открытое поле — тушить пожар на “летающих крепостях”, забрасывать горящие машины землей. От взрывов пострадало множество людей. Советские командиры явно были потрясены тем, что не смогли защитить союзников, и мобилизовали единственный оставшийся ресурс, чтобы сохранить лицо. В советской системе ценностей работал принцип, что самолеты и военная техника (особенно такие редкие и ценные, как те, что привезли американцы) были ценнее человеческих жизней. Спасать их, рискуя жизнью, в советской армии и авиации было обычным делом[165].
Если у американцев под немецкими бомбами погибла в основном техника, то советская сторона поплатилась жизнями людей. О потерях Кесслер сообщал так: ремонту не подлежали 49 “Летающих крепостей” B-17, четыре “Дугласа” C-47 и один истребитель “Локхид” Р-38; 16 “летающих крепостей” можно было спасти, но нужен был серьезный ремонт; только шесть были в рабочем состоянии, а три “едва летали”. Согласно тому же отчету, советская сторона потеряла один “дуглас” — личный самолет генерала Перминова — и семь истребителей “Як”. Но людские потери были намного выше американских. У американцев сразу погиб один боец и ранены 13; среди советских граждан погибли 30 мужчин и женщин и 90 получили ранения — и это только в Полтаве, а еще несколько человек погибли в Пирятине и Миргороде, где бомбардировки были не столь ожесточенными[166].
Среди советских граждан, погибших при налете, был известный журналист Петр Лидов, военный корреспондент газеты “Правда”. Лидов входил в группу советских и американских журналистов, приехавших в Полтаву освещать прибытие самолетов, которым предстояло принять участие в операции “Фрэнтик-2”. Он прославился в январе 1942 года, когда опубликовал очерк “Таня” о советской девушке из партизанского отряда, схваченной немцами в деревне под Москвой в ноябре 1941 года. На допросе немцы якобы спросили ее: “Скажите, где находится Сталин?” Она ответила: “Сталин находится на своем посту”. Немцы повесили девушку на глазах у всей деревни. Настоящее имя Тани — Зоя Космодемьянская. Она, 18-летняя московская школьница, добровольно вступила в диверсионно-разведывательную группу.