Лидов много сделал, чтобы узнать настоящее имя героини. Вместе с фотокорреспондентом Сергеем Струнниковым они эксгумировали тело Зои. Но он либо не знал, либо предпочел не раскрывать всех обстоятельств ее гибели: как советский диверсант, она непосредственно проводила в жизнь тактику “выжженной земли”: сжигались деревни, занятые немцами, вместе с их жителями-крестьянами. Именно колхозник, пытавшийся спасти свой дом от поджигателей-партизан, заметил Зою и предупредил немцев. Другие крестьяне осыпали ее оскорблениями, прежде чем она была казнена. Несмотря на то что история оказалась сложнее, чем та, которую рассказал Лидов, новая героиня уже родилась и стала одной из самых известных во время войны и после нее. И открыл ее корреспондент “Правды”[167].
С Лидовым в Полтаву приехал фотокорреспондент Николай Струнников, от газеты “Известия” — военный корреспондент Александр Кузнецов. Это была вторая поездка Лидова на базу. Первая, состоявшаяся 2 июня, завершилась статьей “Летающие крепости”, опубликованной в “Правде”, из которой советские читатели узнали о челночных бомбардировках. Как и другие журналисты, Лидов и его коллеги ночевали в спальном вагоне, стоявшем на железнодорожной ветке у окраины полтавской базы. Когда немцы начали бомбить аэродром, все укрылись в ближайшем окопе, пережили первую атаку, но в перерыве между бомбардировками выбрались и побежали в темноте — видимо, искать более безопасное укрытие[168].
На следующее утро, 23 июня, радиотехник Алексей Спасский, который накануне прибыл с Лидовым и другими журналистами из Москвы, вместе с товарищами был вызван опознать тела погибших. Появились слухи, что это были немецкие парашютисты. На погибших была советская военная форма, но молодая женщина, охранявшая трупы, с отвращением указала на них и назвала “фашистами”. В кармане одного из погибших красноармейцы обнаружили немецкую валюту и булавку со свастикой. Также были найдены советские документы. Партбилет Александра Кузнецова показали Спасскому, который сразу узнал имя и фотографию знакомого журналиста, который точно не был шпионом. Та же женщина сказала Спасскому, что у них есть документы на имена Лидова и Струнникова.
Спасский присмотрелся и вскоре узнал Лидова. Лицо известного журналиста закрыли гимнастеркой, с которой красноармейцы, нашедшие тело, сорвали погоны. Кто-то стащил с Лидова кожаные сапоги. Наличные деньги, найденные на трупах, изъяли, но не передали должностным лицам: Спасский видел, как пачки пятирублевых купюр исчезли в карманах женщин, обыскивавших тела. Спасский был не в том положении, чтобы протестовать, — он сам был под подозрением в шпионаже на Германию, его доставили в штаб авиабазы, там передали офицеру контрразведки, составлявшему доклад о том, что произошло с Лидовым.
Петра Лидова и его товарищей с воинскими почестями похоронили в парке в центре Полтавы. Со временем в его честь назовут улицу, родится легенда, что он стрелял по немецким самолетам из зенитного пулемета и даже успел сбить один — и тот, упав недалеко от Лидова, смертельно ранил его и товарищей. Так создатель легенды о Зое сам стал героем легенды. Впрочем, такое мифотворчество не должно вводить в заблуждение: очень многие красноармейцы, исполняя воинский долг, показывали примеры подлинного героизма[169].
О нападении на Полтаву в тот же день сообщили Сталину, Молотову и наркому внутренних дел Лаврентию Берии. По советским данным, зенитные батареи и пулеметы произвели около 30 тысяч залпов, не сбив ни одного немецкого самолета. Ночные истребители совершили 17 боевых вылетов также безрезультатно. Удручало и то, что потери “летающих крепостей” 8-й воздушной армии были самыми крупными за всю ее историю. С точки зрения СССР катастрофа произошла в символически худший день — утром 22 июня 1944 года, в третью годовщину вторжения Германии в СССР[170].
Кто был виноват в провале таких масштабов? Советские военные, чувствуя вину за то, что не смогли защитить гостей, тем не менее кивали на них. Генерал Перминов якобы предлагал перебросить самолеты на другие аэродромы после того, как в этом районе засекли немецкие самолеты-разведчики, но американское командование отказалось, сославшись на усталость экипажей. Также американцы не рассредоточили самолеты по полю вдалеке друг от друга — таким была советская уловка против ночных бомбардировок в условиях нехватки или отсутствия ночных истребителей и эффективных зенитных батарей. Американцы в свою очередь обвиняли Советы, вспомнив, как предлагали поднять истребители, чтобы отогнать немецких разведчиков, а советская сторона якобы отказалась. Больше всего американцы жаловались на отсутствие и неэффективность ночных истребителей — главной защиты британских аэродромов от налетов немецкой авиации[171].
Перминов указал на то, что советские бомбардировщики в ответ совершили налет на немецкие аэродромы. И еще он велел перебросить оставшиеся в строю самолеты с полтавских баз на советские аэродромы, расположенные восточнее — это все, что могла сделать советская сторона в ожидании следующей ночи и очередного налета немецкой авиации. Действительно, немцы появились следующей ночью и полностью разбомбили авиабазу в Миргороде, хотя “летающих крепостей” там уже не было. Майор Марвин Боумен из 100-й бомбардировочной группы, оставшийся на миргородской базе охранять несколько самолетов, один из которых был в аварийном состоянии, стал свидетелем атаки. “Примерно в 01:00 семьдесят пять, а то и сотня «Юнкерсов-88» накрыли интенсивным огнем все поле, пожалуй, кроме кухонной печи и живой рыбы. Многие русские бойцы были ранены или убиты, — писал Боумен в дневнике. — Наш поврежденный B-17 был почти уничтожен, но два других уцелели с незначительным ущербом: видимо, их зацепило упавшей зениткой”. На следующий день Боумен прилетел на авиабазу недалеко от Кировограда (ныне Кропивницкий на Украине), где его “по-царски развлекали три русских генерала и, по сути, весь гарнизон”[172].
Тогда же в Миргороде был и радар-оператор Палмер Мира. Позже он вспоминал, что узнал о предстоящей атаке на свою базу по немецкому радио. Американские военные на Украине развлекались, слушая радиопрограмму Саллииз-Оси (Axis Sally), в которой пропаганда перемежалась популярной музыкой. Ее вела актриса Милдред Элизабет Гиллерс — американка по рождению, она жила в Германии перед войной и согласилась транслировать нацистскую пропаганду, адресованную американским войскам, сражавшимся в Европе. (В 1946 году она будет арестована, ее осудят в США по обвинению в государственной измене. Она проведет в тюрьме более десяти лет[173].) “Из всех женщин, которых мы знали в дни операции «Фрэнтик», чаще всего мы говорили о Салли-из-Оси, — вспоминал Мира. — Она приходила к нам почти каждую ночь со своим вкрадчивым голосом”. Программа заканчивалась такими словами: “Не забудьте завтра послушать еще раз, целую вас всех. Ваша Салли”.
В тот вечер, вспоминает Мира, Салли-из-Оси вышла в эфир раньше, чем обычно, “сообщив нам, в Миргороде, что мы следующие”. И да, примерно в полночь они услышали, как советские зенитные батареи и пулеметы открыли огонь. Ждали советских ночных бомбардировщиков, но их не было. И снова немецкие летчики упивались успехом, разбомбив авиабазу без серьезного сопротивления, — разве что теперь на ней не было американских самолетов. Их перебросили накануне на другие аэродромы. “Большой потерей были склады топлива и авиабомб”, — вспоминал Мира[174].
Советы сделали все возможное, чтобы американцы забыли ужасные события, произошедшие 22 и 23 июня. Это было непросто. Моральный дух на базах быстро падал. Агенты Смерша узнали, что среди американцев ходят слухи, будто бомбардировку вызвали публикации в советской прессе о прибытии “летающих крепостей”. Первый лейтенант Элберт Жаров, офицер разведки ВВС США, служил на миргородской базе. Его обязанностью было опрашивать американских пилотов о целях в Германии и средствах ПВО, а Смерш подозревал его в шпионаже. Жаров выразил мысли многих своих товарищей, сказав одному из осведомителей: “По мне, ваша система ПВО очень слаба, во время атаки стреляли очень плохо, ночных истребителей не было, прожекторы едва светили. Сюда бы нашу артиллерию и ночные истребители, и все было бы хорошо”[175].
Американские командующие Уолш и Кесслер обратились к генералу Перминову и сообщили о приостановке операций по челночным бомбардировкам. В докладе советской контрразведки их претензии суммарно выражались так: “Немцы бомбят нас [Советский Союз] безнаказанно, артиллерии не хватает мощи, истребители не оснащены для ночных боев, а значит, не могут выполнять свое дело как следует. Военные операции начнутся, когда они [американцы] будут уверены, что здесь их не разбомбят и что их должным образом прикроют зенитная артиллерия и истребители”. Советская сторона мало что могла сделать для удовлетворения этих требований: у них не было ночных истребителей, оснащенных радаром, а зенитные батареи по ночам были почти бесполезны[176].
В Москве американское командование при поддержке посольства США попросило разрешения привлечь американские ночные истребители и средства ПВО, но генерал Никитин, обычно сговорчивый, от этой идеи был не в восторге. Его начальники не желали, чтобы на полтавских авиабазах стало еще больше американцев. После отказа Никитина американская комиссия, расследовавшая инцидент, предложила ряд временных мер, стремясь избежать катастроф, подобных той, что произошла 22 июня. Скажем, держать на аэродромах полтавских авиабаз как можно меньше самолетов и перекрасить серебристые “летающие крепости” в камуфлирующие цвета. Время демонстрировать американскую авиацию прошло: теперь ее прежде всего нужно было сохранить в целости и невредимости