Нападения продолжились и на следующий день, в субботу, 8 июля. Когда старший сержант Т. Нортвей беседовал с украинкой, которую пригласил на свидание в полтавский парк, к ним подошли мужчина и женщина в штатском. О том, что случилось, Нортвей рассказывал Лепавски так: “Этот человек о чем-то заговорил на повышенных тонах… с [его] подругой, а затем дал ей пощечину, не прекращая ругани”. Как и в случае с Сорреллом, девушка и нападавшие разошлись, а Нортвей не стал затевать драку: оба получили инструкции не вступать в конфликты с советскими гражданами. Нортвей тоже не знал, как понимать случившееся. Сперва он решил, что к ним подошли родители девушки, но понял, что женщина слишком молода и на роль матери не годится. Он уже условился с девушкой о новой встрече в тот же день и надеялся, что она объяснит, в чем дело, но на второе свидание она не пришла. Нортвей “ни в малейшей степени не винит ее”, — написал Лепавски в записке[184].
Лепавски лучше понял всю картину, поговорив с капралом Петром Николаевым, уроженцем Одессы. Как и сам Лепавски, Николаев был из семьи эмигрантов, некогда уехавших из Российской империи, и входил в список подозрительных американцев. Оказалось, что Николаев и сержант-техник Ральф Мауэри встретились в парке с двумя девушками-красноармейцами, лейтенантом и рядовой. Они сидели на скамейке, когда к ним подошла женщина-лейтенант и “заговорила с девушками в оскорбительном тоне”. Потом трое мужчин, шедших мимо, двое в форме и один в штатском, бросили в адрес девушке оскорбления “шлюха” и “немецкая шлюха”, что-то нелестное было сказано и в отношении “американских союзников”. Николаев заявил, что один из участников инцидента служил в органах госбезопасности — у него был пистолет и его опознала девушка, с которой встречался Николаев. Когда американцы встали со скамейки и собрались увести девушек, за ними увязались выкрикивавшие гадости местные мальчишки[185].
Все, с кем беседовал Лепавски, полагали, что власти запретили местным девушкам встречаться с американскими военными. Подобные сообщения он получал из Миргорода, где командующий базой, майор Каллахан, потребовал от своего советского коллеги объяснений. Его заверили, что это были единичные случаи, несанкционированные властями. Лепавски уже был готов истолковать свои сомнения “в пользу Советов”, что инциденты в Полтаве и были исключительными случаями. Но и он попросил генерала Уолша провести специальное расследование, а пока что временно запретил своим подчиненным бывать в Полтаве и обратился к командованию советских ВВС с просьбой подтвердить, что инциденты не были “согласованы”. Он сообщил обо всем своему начальству, предоставив им решать эти вопросы[186].
Американские командующие всегда знали, что советская сторона выступает против личных отношений между американскими летчиками и женщинами-красноармейцами. Двадцать пятого апреля генерал Перминов заявил своим американским коллегам: “Настроение местного населения — это важно. Водка, бордели — все это надо устранить. Эти проблемы должны быть решены в самом скором времени”. В мае он посетовал полковнику Кесслеру на то, что нежеланные заигрывания американцев настолько смутили одну из местных работниц базы, что она перестала выходить на работу. Кесслер счел обвинения безосновательными. Но американские командующие сделали все, что было в их силах, чтобы не огорчать принимающую сторону, и велели своим держаться подальше от женщин-красноармейцев.
Как отметил Лепавски, американские бойцы, прибывшие на полтавские базы в мае, уже получили указание не “ожидать привычной социальной свободы в отношениях с русскими девушками”. Пилотов 15-й воздушной армии, вылетавших в Полтаву в начале июня, перед их первой миссией предупредили: “Русские женщины довольно дружелюбны и открыты. Не путайте дружелюбие с приглашением к дальнейшей близости”. Американцам сообщили, что женщинам-военнослужащим запрещено с ними встречаться под угрозой наказания. Многие считали, что именно из-за этого самую привлекательную советскую женщину-лейтенанта перевели из Полтавы на базу в Миргород. Американцам еще на родине внушали, что им оказана честь защищать советских женщин, носивших форму, и защищали они их именно тем, что отказывались от свиданий с ними[187].
Американское командование желало, чтобы мужчины даже не помышляли о женитьбе на советской гражданке. В Москве генерал Дин сформулировал эту позицию в директиве, которую направил полковнику Кесслеру в первых числах мая 1944 года, когда челночные бомбардировки только начинались. Директива гласила:
Если военнослужащий вооруженных сил США, исполняя свой воинский долг в СССР, во время пребывания в России женится на гражданке Советского Союза, он будет немедленно освобожден от должности и переведен на базу за пределами СССР. Опыт Государственного департамента, а также армии и флота США, полученный во время службы американских военных в СССР, показал, что в том случае, когда американец женится на русской, неминуемо возникают сложности и разногласия. В целях недопущения упомянутых затруднений брак не поощряется. Во всех уже имевших место случаях гражданин США не смог отправиться на родину с женой[188].
Признавая законными усилия советской стороны, чтобы не допустить сближения летчиков с женщинами в форме, американские командиры не были готовы распространить запрет на встречи своих подчиненных с гражданскими. Они считали такую политику не только несправедливой, но и неосуществимой на практике. Комендантский час наступал в 23:00, после чего, как предполагалось, в городе не должно было оставаться на одного американского солдата, но караульные-красноармейцы иногда ловили американцев, ночевавших дома у подруг. И к тому же американцы считали, что гражданские женщины привлекательней женщин-военных. “Местные девушки… в основном были украинками, они могли хоть как-то принарядиться, — вспоминал Палмер Мира, служивший в Миргороде. — Девушки так-то были дородные, крепкие — не все, конечно, но по большей части.
И почти сплошь брюнетки, а блондинки наперечет, ну кроме военных: среди тех было много светловолосых русских, особенно с Севера”. Сам Мира на свидания с советскими женщинами не ходил, а вот другие американцы с ними встречались. В июне, когда американских бойцов перевели в лагерь, устроенный на аэродроме в десяти с лишним километрах от Пирятина, им удавалось видеться с подругами, даже несмотря на временный запрет посещений города. “Как им это удавалось, находясь за 12 километров и не имея транспорта, — эту тайну знают только солдаты американской армии, служившие в России”, — писал историк американской миссии в Полтаве[189].
Поначалу Советы, сурово пресекавшие общение американцев с женщинами-военнослужащими, к свиданиям с гражданскими относились намного спокойнее. За май и июнь практически не было сообщений о том, что гражданские лица или военные как-либо досаждали американцам или оскорблял их подруг. Но потом, после записки майора Лепавски, началось расследование. Проводил его главный инспектор Восточного командования генерал-майор Ральф Данн, и оно показало, что в начале июля число таких инцидентов резко возросло: с 3 по 14 июля было 13 попыток сорвать свидания, почти все — в полтавском Корпусном саду. Казалось, все словно с цепи сорвались: из этих 13 случаев в пяти участвовали гражданские лица, в четырех — советские офицеры, и в трех — солдаты-красноармейцы.
В одном случае к американскому сержанту, владевшему русским, на свидании с некоей Виолой подошли два советских лейтенанта. “Ничего не сказав, — сообщил позже сержант, — они ударили девушку палками: один — по тыльной стороне правой руки, а другой — по тыльной стороне левого запястья”. Сержант заслонил свою спутницу от нападавших. Затем один лейтенант отвел Виолу в сторону и о чем-то с ней заговорил. Как сказал сержанту второй лейтенант, они просто хотели защитить его и других американцев от венерических болезней: многие девушки, с которыми общались американцы, прежде встречались с немцами и заразились от них. Затем к сержанту и Виоле подошла женщина в штатском и, услышав, что произошло, заставила одного из нападавших извиниться. Ко всеобщему удивлению, она представилась лейтенантом Красной армии.
Конечно, эти случаи накалили обстановку. Неудивительно, что нападения советских военных на женщин, встречавшихся с американцами, спровоцировали конфликт между представителями двух армий. Вечером 14 июля в Миргороде подрались советские и американские военные. Двое офицеров-красноармейцев подошли к сержанту-американцу и его девушке, мирно сидевшим в парке на скамейке. Один ударил девушку, американец ударил того в ответ, а потом кто-то из этих двоих оглушил заступника рукояткой пистолета. Сержант очнулся уже в госпитале. Американские командиры забили тревогу и немедленно издали приказ, запрещающий личному составу покидать базы с наступлением темноты. В июле темнело около 20:45, намного раньше 23:00 — установленного комендантского часа. Также в приказе говорилось о том, что “американские военные не оставят оскорблений и травм безнаказанными”[190].
Спустя три дня после происшествия, 17 июля, полковник Пол Каллен, командовавший базами во время отсутствия Кесслера, обратился к генералу Перминову за объяснениями. Перминов, как сообщил Каллен на следующий день, “официально и торжественно заявил, что ни командование Красной армии, ни власти не издавали никаких запретов или ограничений на общение советских женщин с военнослужащими из США”. Каллен, главной заботой которого, помимо безопасности своих бойцов, было поддержание хороших рабочих отношений с СССР, попросил офицеров, бывших под его командованием, передать слова Перминова своим рядовым и сержантам и, пользуясь случаем, напомнил своим бойцам об обязательстве блюсти верность женщинам, ждущим на родине. Он предложил им представить обратную ситуацию: будто это не они оказались на советской земле, а советские военные на американской, и тогда “кое-кто из здесь присутствующих совершенно точно разозлится или даже придет в ярость, увидев, что их жены и возлюбленные позволяют другим ухаживать за ними”. Кроме того, Каллен пытался обучить своих бойцов основам советского права: “Советское правительство не терпит проституции и делает все возможное, чтобы искоренить ее, и проституток, как правило, высылают или сажают в тюрьму”