События, призванные улучшить и укрепить отношения союзников, все чаще приводили к ссорам. Первого сентября группа американских офицеров, отмечавших повышение по службе, пригласила советских коллег отпраздновать это событие в ресторане полтавской авиабазы. Видимо, они слишком много выпили, и, согласно донесению Смерша, один из американцев, капитан Хиллер, подрался с советским лейтенантом по фамилии Савчук. Хиллер сказал советскому переводчику, старшему лейтенанту Ивану Сиволобову, что “ненавидит русских, как собак, и хочет кого-нибудь избить”. Подполковник Свешников истолковал такие конфликты как преднамеренные провокации с целью ухудшить отношения между союзниками и взял на себя задачу не допустить обострения столкновений. Он с гордостью доложил начальству, что такая драка между советскими офицерами и американскими сержантами была предотвращена в ресторане на базе в Пирятине: там американцы якобы ворвались в ресторан в нерабочее время, требуя еды и выпивки[221].
В первые недели сентября советско-американские конфликты случались все чаще и становились все ожесточеннее, агенты Смерша под началом Свешникова и Зорина не сводили глаз с некоторых американских военных. Как отмечал Свешников в своем докладе, отправленном в Москву в середине сентября “в большинстве случаев провокации имеют место со стороны сотрудников американской разведки, лиц, знающих русский язык и имеющих родственные связи в СССР”. В сентябре Смерш настаивал на привлечении к ответственности одного из таких русскоязычных офицеров — второго лейтенанта Игоря Ревердитто, который вступил в драку и выкрикивал ругательства по адресу коммунистов[222].
Ревердитто — это интересный случай. Несмотря на итальянскую фамилию, родился он в 1919 году в Забайкальской области, в ее столице Верхнеудинске (позже Улан-Удэ) в семье актера и театрального режиссера Константина Петровича Арказанова и его жены, харьковской актрисы Марины Михайловны. Фамилия была сценической, “позаимствованной” из популярной пьесы А. И. Сумбатова-Южина “Арказановы”. Театральная труппа была настоящей. Театр переезжал и до Первой мировой войны, и в военные годы, и чета Арказановых, Константин и Марина, постоянно были в разъездах. Русская революция застала семью в сибирском Томске, где в июле 1917 года театр ставил спектакли на польском и русском языках — вероятно, у некоторых участников группы, а может, и у самого Арказанова были польские корни.
Судя по месту рождения Игоря, к 1919 году театр и семья переехали дальше на восток и оказались в Верхнеудинске. В 1920 году город стал столицей Дальневосточной республики, контролируемой большевиками, но формально независимой. В 1923 году, когда большевики присоединили республику к РСФСР, семья Арказановых уехала в Китай. Там умер отец Игоря, его мать с маленьким сыном эмигрировала в США, где снова вышла замуж и сменила фамилию свою и сына. Элберт Жаров, сторонник левых взглядов, под началом которого Ревердитто служил в разведывательном управлении миргородской базы, не доверял Игорю и называл его “белогвардейцем”, предполагая антибольшевистские настроения его семьи. Не приходилось сомневаться в том, что они покинули Россию, спасаясь от большевиков[223].
Как и все американцы, владевшие русским, Ревердитто вскоре после прибытия на полтавскую базу оказался под пристальным вниманием офицеров Смерша. Они узнали, что американец — красивый и высокий блондин — проявлял интерес к местным женщинам. Контрразведчики не знали, но до прихода в ВВС США Игорь провел некоторое время в Голливуде, где, согласно семейной легенде, встречался с восходящими звездами Алексис Смит и Донной Рид. А в конце июня 1944 года Игорь встречался с девушкой-украинкой по имени Валя, и Смерш, естественно, хотел узнать о ней больше. Но не пришлось: уже в июле Игорь познакомился и начал встречаться с привлекательной полтавчанкой Зинаидой Белухой. У нее был ребенок от предыдущего брака, а ее отец, сотрудник милиции, был расстрелян еще до войны. Ревердитто сказал Белухе, что американцы на базе недовольны. Им сообщили, что хотя местным женщинам официально не запрещалось общаться с американцами, им дали понять, что это крайне нежелательно: если те и встречались с американцами, то делали это тайком. Ревердитто, как и все, был этим возмущен[224].
В пятницу, 8 сентября, Ревердитто продемонстрировал это недовольство в присутствии осведомителей Смерша. Агенты Свешникова заметили его в ресторане “Полтава” в компании товарища, тоже русскоговорящего, старшего лейтенанта Уильяма Романа Калюты. Согласно отчету Смерша, эти двое “пытались поссориться с нашим офицерским составом, распространяя при этом провокационные слухи, что русский офицерский состав мешает американцам гулять с девушками”. В следующий раз, когда агенты Смерша сообщили о Ревердитто, они заявили, что он не только распространял антисоветскую пропаганду, но и принимал участие в драке с офицером Красной армии. Согласно сообщению, 12 сентября Ревердитто и Калюта избили советского лейтенанта Федора Гришаева и пытались напасть на других советских офицеров. “В разгар скандала, — говорится в отчете, — Ревердитто выкрикивал грубые оскорбления против коммунистов и заявил, что «это не вы нам помогаете, это мы помогаем вам!»”[225].
Американское расследование пришло к выводу в виновности Ревердитто (но не Калюты) по этим обвинениям. Все началось с того, что первый лейтенант Майкл Дубяга, еще один американский офицер восточноевропейского происхождения, сделал замечание Ревердитто, который много пил и сквернословил. Дубяга и Ревердитто сцепились. В драке участвовал и собутыльник Ревердитто, первый лейтенант Черри Карпентер. Ревердитто оскорбил американского капрала, а потом уже Ревердитто и Карпентер накинулись на Дубягу. Внезапно на месте происшествия появился Калюта, попытался разнять дерущихся, но вместо этого схватился с Ревердитто. В какой-то момент этой драки Ревердитто, кричавший что-то по-русски, напал на советского управляющего рестораном. Его реплика была услышана и зафиксирована потом в отчете. Как всегда, Советы отклонили просьбу американцев опросить советских граждан, в расследовании остались пробелы, но в целом история была ясна: утомленный скукой и смертельно уставший от действий советской стороны, американский офицер не выдержал напряжения[226].
Через два дня после драки Свешников представил генералу Перминову длинный список “провокаций” американцев. Первым номером значилась упомянутая стычка, но были и другие, в том числе необоснованное заявление, что два американских офицера совершили попытку изнасилования женщины-офицера, служившей на авиабазе в Пирятине; обвинение в том, что американцы в Миргороде намеренно фотографируют бедно одетых людей и позволяют себе антисоветские высказывания, причем как публично, так и в частных беседах. Перминов, в свою очередь, выразил протест генералам Уолшу и Кесслеру. Обещали расследовать все упомянутые им случаи. В отношении Ревердитто действовали молниеносно: его оштрафовали на половину месячного жалованья, отменили повышение в звании и уже 15 сентября перевели из Полтавы. Американские командиры должны были как можно быстрее восстановить среди своих офицеров и солдат если не моральный дух, то дисциплину, прежде чем ситуация полностью выйдет из-под контроля. И все же сочувствовали офицерам, которым пришлось делать выговор.
В тот же день, 15 сентября, когда Ревердитто покинул Полтаву, генерал Кесслер написал ему блестящую характеристику, в которой не упоминалось об инциденте, и рекомендовал Ревердитто как “преданного, искреннего и добросовестного офицера”[227]. Кесслер и его заместители в Полтаве больше не доверяли своим советским коллегам, как и американское командование в Москве. В очередной попытке умиротворить Советы Уолш приказал отослать капрала Петра Николаева, офицера русского происхождения, которого Смерш и генерал Перминов считали распространителем антисоветских взглядов, обратно на западноевропейский театр военных действий, а также издал приказ, запрещающий военнослужащим делать фотоснимки за пределами баз. Меньше всего Уолш и Дин хотели дать Советам какой-либо предлог для закрытия баз до того, как ВВС США смогут завершить свою последнюю миссию над Восточной Европой — рейд на Варшаву, восставшую против немцев[228].
Глава 11. Падение Варшавы
В последнюю неделю августа мастер-сержант Эстилл Рейпьер и капрал Лерой Пипкин вылетели с Украины в советскую столицу. Их разместили в главной московской гостинице “Метрополь” и пригласили на прием в посольство США, устроенный для советских офицеров, получивших американские награды. Москва произвела на них неизгладимое впечатление.
В “Метрополе” летчики были потрясены, увидев в ресторане японских дипломатов — Советский Союз с Японией не воевал. “Я смотрел прямо на ублюдков, но они сознательно избегали моего взгляда, — вспоминал Рейпьер. — Я с них глаз не сводил, пока они не заслонились газетами”. На приеме у посла Аверелла Гарримана 22 августа 1944 года Рейпьер и Пипкин общались с советскими официальными лицами и высокопоставленными командирами. “Я обнаружил, что мне сердечно жмут руку Молотов, комиссар иностранных дел, маршал Рокоссовский [командующий Первым Белорусским фронтом, наступавшим в то время в Польше], которого вызвали в Москву для награждения, посол Гарриман, британский посол, китайский посол, советский комиссар здравоохранения и многие другие советские и дипломатические «шишки»” — вспоминал Пипкин. Особенно его впечатлил Молотов, откровенно отвечавший на резкие вопросы американцев