Присутствие американских авиабаз на советской земле, которое Советам приходилось терпеть в предыдущие недели, теперь стало невыносимым. Советская сторона не могла предложить никаких уважительных причин, почему американцы не могут помочь польским повстанцам. Видимо, Сталин решил, что базы нужно закрыть. И 17 августа, на встрече с Гарриманом и Кларком Керром, Молотов нанес американцам неожиданный удар: Советы не только не позволяли совершать поставки польским повстанцам с украинских баз, но вообще желали, чтобы американцы покинули СССР. В американском протоколе встречи говорится:
После долгой дискуссии о поставках оружия польским группам сопротивления в Варшаве, господин Молотов в присутствии британского посла внезапно заявил, что хотел бы предупредить господина Гарримана: ВВС РККА предлагают пересмотреть вопрос о базах, используемых для операций “Фрэнтик”. Летний сезон, на который аэродромы предоставлялись ВВС США, закончился, и маловероятно, что зимой будет осуществляться много полетов. Теперь аэродромы были нужны советской авиации.
Гарриман дал отпор. Он сказал Молотову, что аэродромы были предоставлены ВВС США не на лето, а на время войны, и что план предусматривал перемещение баз на запад, а не их закрытие. Он предложил продолжить переговоры и показать народному комиссару, насколько успешными были челночные операции. Молотов вставил реплику, что деятельность на аэродромах не такая уж активная. Гарриман подтвердил, что полеты были ненадолго приостановлены, намекая, что Советы не смогли их защитить. Гарриман указал и на то, что советская сторона все тянет с решением об открытии авиабаз на Дальнем Востоке.
Разговор закончился тем, что Молотов слегка смягчился. В любом случае, сказал он, его комментарии относительно баз предварительны и вопрос их использования американцами может быть поднят позднее. Будущее полтавских баз, а также перспектива появления американских авиабаз на Дальнем Востоке оказались в густом тумане. Советы наказывали американцев за то, что те встали сторону Великобритании в споре о Варшавском восстании. Они решительно собирались избавиться от присутствия американцев на базах, ведь пока они были там, невозможно было оправдать намеренное удушение восстания, которое без помощи извне было обречено. Одно дело — сказать, что СССР пытался помочь, но решил, что это слишком опасно и в конечном итоге бесполезно; и совсем другое — мешать своим союзникам оказать помощь[238].
Гарриман, взволнованный и все более разочарованный реакцией советского руководства, обратился к Рузвельту. Очевидно, под влиянием посланий Гарримана американский президент решил поставить свою подпись на послание о восстании, которое Черчилль предлагал отправить Сталину. Это был отчаянный крик о помощи:
Мы думаем о том, какова будет реакция мирового общественного мнения, если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты. Мы полагаем, что все мы трое должны сделать все от нас зависящее, чтобы спасти возможно больше находящихся там патриотов. Мы надеемся, что вы сбросите наиболее необходимое снабжение и оружие полякам — патриотам Варшавы. В ином случае, не согласитесь ли Вы помочь нашим самолетам сделать это весьма быстро? Мы надеемся, что Вы это одобрите. Фактор времени имеет крайне важное значение.
Сталин снова ответил отрицательно. Рузвельт был разочарован, но не рассчитывал, будто может хоть как-то изменить мнение советского лидера. Он писал Черчиллю, который настаивал на дальнейших действиях:
Мне сообщили, что мы не можем снабжать варшавских поляков, если нам не разрешат приземляться и взлетать с советских аэродромов. Их использование для помощи Варшаве в настоящее время запрещено советскими властями… Я не вижу, какие дальнейшие шаги, способные привести к результатам, мы можем сейчас предпринять[239].
И Рузвельт решил отступить. В будущем ему было нужно расположение Сталина, особенно в вопросе войны на Тихом океане, и он не хотел сжигать мосты из-за польского восстания. Если осторожность Рузвельта и могла обезопасить его отдаленные цели в отношениях со Сталиным, она вряд ли могла помочь продлить жизнь американским полтавским базам. Двадцать пятого августа, в тот день, когда Черчилль написал Рузвельту с предложением отправить Сталину еще одно совместное послание, Молотов исполнил свою угрозу и потребовал закрыть американские базы на Украине. Он сообщил Гарриману и Дину, что базы нужны Советскому Союзу для собственных миссий, а грядущая зима сделает продолжение челночных бомбардировок практически невозможным.
Гарриман был очень расстроен. В телеграмме, которую он отправил госсекретарю Корделлу Халлу — но не осмелился отправить в Белый дом, — он утверждал, что отказ Советского Союза разрешить американцам помочь восставшим полякам был “безжалостным политическим расчетом, чтобы подполье не могло присвоить себе заслугу освобождения Варшавы и чтобы его лидеров убили немцы, или чтобы появился повод их арестовать, когда в Варшаву войдет Красная армия”. Гарриман был прав. Отказ Сталина помочь полякам был именно “безжалостным политическим расчетом”, и он не уступал до сентября 1944-го, когда немцы почти сокрушили восстание[240].
Второго сентября польская Армия Крайова покинула Старый город, символический центр власти в столице. Немцы усилили атаки на районы у Вислы, все еще контролируемые повстанцами. Польские командиры, придя в отчаяние, начали переговоры о капитуляции с командирами подразделений СС, сражавшихся в Варшаве против них. Удивительно, но они достигли главного: немцы пообещали обращаться с ними не как с повстанцами, а как с противниками и предоставить статус военнопленных согласно Женевской конвенции. Весть о надвигающейся капитуляции достигла Москвы, когда Первый Белорусский фронт во главе с Рокоссовским возобновил наступление на город. Войска Рокоссовского, стоявшие в Праге (пригороде Варшавы), на правом берегу Вислы, восполнили запасы и были готовы нанести удар. Под командованием маршала были также офицеры и солдаты Первой польской армии, сформированной из польских военных отрядов, присягнувших подконтрольному Сталину Люблинскому комитету (Польскому комитету национального освобождения). Они намеревались перейти Вислу, захватить Старый город и поднять флаг просталинского правительства в польской столице.
Внезапно оказалось, что в интересах Сталина не допустить или отсрочить капитуляцию повстанцев в Варшаве, чтобы они сражались как можно дольше и оттягивали немецкие войска с советской линии фронта. Советы начали осуществлять авиапоставки вооружения в Варшаву своими силами. Одновременно был усилен артобстрел позиций немцев в городе, советские войска двинулись на варшавскую Прагу. Лидеры польского восстания повысили ставки, пожелав сдаться в плен регулярным немецким частям, а не ненавистным эсэсовцам. Это привело к срыву переговоров, и поляки продолжили борьбу. Кровавое уничтожение польских патриотов продолжалось до конца месяца, пока советская армия стояла на пражской стороне Вислы. Тогда как Сталин и его сподручные усердно убеждали западных союзников, будто делают все, что в их силах, ради спасения повстанцев[241].
Девятого сентября, начав снабжать повстанцев с воздуха, Советы сняли и свои возражения против использования полтавских баз для аналогичных операций ВВС США. Разрешение использовать полтавские базы для доставки снаряжения и боеприпасов в Варшаву дали англичанам — без всяких церемоний, — а те уже передали эту новость американцам. Примерно тогда же советское правительство одобрило давно откладывавшуюся миссию “Фрэнтик-6”, никак не связанную с Варшавой.
Оперативная авиагруппа для этой операции, сформированная 8-й воздушной армией, бомбившей немецкие промышленные объекты у Хемница и Бреслау (ныне Вроцлав), состояла из 77 “летающих крепостей” и 64 “мустангов”. Они приземлились на украинских базах, завершив свою миссию 11 сентября, и простояли весь следующий день, ожидая, пока Советский Союз одобрит цели, которые им предстояло бомбить на обратном пути в Европу. Не обращая внимания на высокий уровень напряженности между союзниками, американские летчики наслаждались этим днем: они были тронуты тем, как к ним отнеслись красноармейцы и местные жители. Капитан Эдвард Мартин, прибывший в Полтаву с авиагруппой, счел советских людей “такими же дружелюбными, как и везде, где я бывал”[242].
Тринадцатого сентября, получив окончательное одобрение Советов, самолеты, задействованные в операции “Фрэнтик-6”, вылетели в Италию, разбомбив по пути цели в Венгрии. Миссию признали умеренно успешной: на пути на Украину немцы сбили только один “мустанг”, а при полете в Италию потерь не было. Итог бомбардировки оценили как “более чем скромный”. Лишь намного позже, уже по окончании войны, операция “Фрэнтик-6” была сочтена самым успешным челночным вылетом бомбардировщиков. Оказалось, что машиностроительный завод под Хемницем, который “летающие крепости” разбомбили по пути на Украину, производил все двигатели для немецких танков “Тигр” и “Пантера”. Его уничтожение остановило немецкое производство танковых двигателей на полгода — критичный срок в войне, которая быстро приближалась к концу[243].
Известие о том, что Сталин изменил свое отношение к Варшаве, застало командование американских ВВС врасплох. Генерал-майор Андерсон, заместитель командующего ВВС США в Европе, выразил обеспокоенность по вопросу поставок, сбрасываемых в Варшаву, в беседе с особым советником Рузвельта Гарри Гопкинсом, с которым встречался 7 сентября в Белом доме. Андерсон предположил, что соотношение затрат и выгод не в пользу таких операций. В зоне боевых действий было трудно сбросить припасы с нужной точностью и при полете на малых высотах экипажи сильно рисковали. Кроме того, Андерсона волновала и политическая “стоимость”, которую придется заплатить, если продолжать настаивать на продолжении поставок, — весьма вероятно, что американцы вообще лишатся баз. Это было за два дня того, как советская сторона наконец дала разрешение на выброску поставок, устранив политический фактор. Оставались логистические трудности и опасность вражеского огня для самолетов и экипажей. Американские пилоты вскоре узнают, что шансы совершить успешный полет над Варшавой и остаться в живых весьма невелики