Аресты генералов, тесно связанных с Жуковым, в том числе ряда его высокопоставленных помощников в советской военной администрации в Германии, вскрыли сеть организованного воровства и коррупции, в которую входили не только офицеры командования Красной армии, но и сотрудники контрразведки. То, что начиналось как кампания против авиаторов, превратилось в дело против генералов — “трофейное дело”. В начале 1948 года Политбюро рассмотрело результаты расследования. В документе, принятом Политбюро, читаем:
Будучи полностью обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков, злоупотребляя своим служебным положением, встал на путь мародерства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей. В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления[413].
Жуков, все еще пребывавший в Одессе, был сослан еще дальше — на Урал, командовать малозначительным военным округом. Вскоре к нему присоединился его давний союзник Куцевалов. Его отозвали из Германии в 1947 году и направили руководить второразрядным летным училищем в провинциальном Таганроге, а затем, после того как он окончил Военную академию, отправили на Урал. Как и Жуков, Куцевалов не подвергался аресту, но мог бы много рассказать о том, что похитили из Германии Жуков и его сослуживцы-генералы: множество этих вещей доставляли в Советский Союз транспортными самолетами, которыми командовал Куцевалов[414].
Жукову и Куцевалову посчастливилось сохранить звания, медали и — главное — свободу. А многие из их коллег и подчиненных отправились в заключение. Среди них был генерал Владимир Крюков, конфидент Жукова, командовавший корпусом в Особом военному округе (Кёнигсберг) и отозванный в декабре 1945 года. Следователи обыскали три квартиры и два загородных дома Крюкова, обнаружили автомобиль “Хорхь”, два “Мерседеса”, один “Ауди”, 107 килограммов серебряных предметов высокой художественной ценности, 87 костюмов и 312 пар обуви. Спустя 10 дней арестовали жену Крюкова, Лидию Русланову, популярную исполнительницу народных песен и любимицу советских солдат в годы войны. Крюкову и Руслановой предстояло провести в тюрьмах и лагерях почти пять лет. Выйдут свободу они только в 1953 году, после смерти Сталина[415].
Очередь генерала Ковалева наступила в октябре 1947 года. Лаврентий Берия, заместитель председателя Совнаркома, в чьем ведении находились и Министерство внутренних дел, и Министерство государственной безопасности, получил письмо от майора ВВС Павла Бондаренко, отвечавшего за поставки бензина и запчастей для американских самолетов на полтавской авиабазе и за их материально-техническое обслуживание. Бондаренко обвинял бывшего командира в подозрительных контактах с американцами и незаконном присвоении товаров и провианта, оставленных теми по отбытии из Полтавы. У Ковалева якобы были двое сообщников: подполковник Николай Щепанков и подполковник Павел Демин[416].
И вряд ли Бондаренко придумывал. Кадровый военный, уроженец Сумской области на севере Украины, в 1940 году он участвовал в советско-финской войне, за что получил свою первую военную награду — орден Красной Звезды. После он удостоился ордена Красного знамени за оборону Ленинграда и медали “За боевые заслуги” за участие в кампании по возвращению в 1944 году Западной Украины и Белоруссии. В Полтаве пользовался уважением, хотя оставался в тени, не попал в отчеты Смерша, и американцы им особо не интересовались.
Бондаренко принял участие в обеспечении 1 100 вылетов транспортных самолетов, 900 вылетов бомбардировщиков B-17 и 138 вылетов разведывательных самолетов, и высокое начальство ставило это ему в заслугу. С декабря 1944 года по март 1945 года он сыграл важную роль в эвакуации американских самолетов, потерпевших аварию и совершивших вынужденную посадку на территориях Западной Украины и Восточной Польши. Семь раз он вылетал на помощь американским экипажам, занимавшимся ремонтом поврежденных самолетов. Если кратко, то он был блестящим офицером, и 31 мая 1945 года подполковник Щепанков, которого Бондаренко позже обвинит в коррупции, подписал документы к представлению о награждении майора высокой правительственной наградой: орденом Отечественной войны II степени[417].
Бондаренко предъявлял бывшему начальству серьезнейшие обвинения: от морального разложения до государственной измены. Он утверждал, что Ковалев присвоил 2 тонны пшеницы и тонну джема, оставленные на базе американскими летчиками. Продовольствие разделили Ковалев, Щепанков и Демин. Эти же трое офицеров якобы завладели американскими автомобилями, а Демин даже передал местному колхозу джип “Виллис”. Еще одна машина, по его словам, досталась чиновнику из Полтавской области. Бондаренко приложил к письму две фотографии, на которых Ковалев был в кругу американцев, и предположил, что в обмен на кожаный комбинезон Ковалев снабдил американцев секретными авиакартами. Смысл был очевиден: теперь, когда американцы больше не считались союзниками, по этим картам американские самолеты могли лететь для проведения операций против Советского Союза[418].
И “авиационное дело”, и “трофейное дело”, затронувшее Жукова и других генералов, в те дни шли полным ходом, и Управление военной контрразведки в МГБ Абакумова приказало провести расследование по обвинениям Бондаренко. Следователи допросили самого Ковалева и многих свидетелей и завершили работу к концу декабря 1947 года. Было установлено, что Ковалев действительно провел немало официальных и частных встреч с американскими офицерами на полтавской авиабазе. Однако утверждения Бондаренко, что Ковалев устраивал с американцами попойки, не подтвердились. Ковалев помогал организовывать обеды, которые давали на авиабазе в честь посла Гарримана, Эллиота Рузвельта, генералов Дина, Уолша и Хилла, и присутствовал на этих обедах. Кроме того, он вместе с подполковником Щепанковым посещал вечера, которые по выходным устраивались в клубе американских офицеров на полтавской базе. Эти обеды и знаки внимания следователи не посчитали “попойками”. Их не интересовало, сколько там пил Ковалев.
Не особо волновали следователей и подарки, которые Ковалев получил от американцев. Пресловутый “кожаный комбинезон” так и не обнаружился, а сам Ковалев, по всей видимости, все голословные обвинения отрицал. Он признал, что порой получал подарки от американцев, но они всегда были взаимными. Генералы Уолш и Дин, гостившие на базе, подарили Ковалеву самозарядное охотничье ружье, авторучку и коробки с духами, а он в ответ прислал им фрукты. От генерала Хилла Ковалев получил шелковый спальный мешок, но и сам во время одного из визитов в Москву преподнес генералу кожаные сапоги. Американцы дарили Ковалеву зажигалки и другие безделушки. Следователи явно не сочли их значимыми.
Следствие установило, что топографические карты действительно были переданы американцам. Но это делалось с официального разрешения: им требовались карты маршрутов в Полтаву из Тегерана и Москвы, а также карты тех районов Западной Украины, где совершались аварийные посадки. Продовольствие, оставленное американцами на полтавской базе, раздали офицерам и солдатам, а часть отправили в штаб Киевского военного округа. Впрочем, установили, что Ковалев и его помощники получили больше остальных. Что касается автомобилей, оказалось, что Ковалеву и Демину они достались не от американской щедрости, а благодаря реквизициям, проведенным Красной армией в Германии. Машину Ковалева доставили в Полтаву из Германии на транспортном самолете, а Щепанков и Демин получили автомобили, изъятые у офицеров-красноармейцев, пригнавших их из Германии в СССР без официального разрешения.
В первую очередь следователей Абакумова интересовало, оставался ли Ковалев когда-либо наедине с американцами. Они установили, что генерал беседовал с полковником Хэмптоном почти всегда в присутствии советских переводчиков. Его незнание английского стало его спасением. Более подозрительными выглядели встречи Ковалева и Хэмптона, на которых присутствовали Джордж Фишер и Сэмюэль Чавкин, которых следователи считали сотрудниками американской разведки. Впрочем, ничего не указывало на то, что на этих встречах произошло нечто нежелательное. К тому моменту майора Бондаренко допросить было уже невозможно — по неизвестной причине он умер в военном госпитале 27 июня 1947 года, за несколько месяцев до того, как его письмо попало в кабинет Берии.
Отчет следователей заканчивался выводом, не сулившем Ковалеву и его помощникам в Полтаве ничего хорошего: “Таким образом, факты, изложенные в заявлении гвардии майора Бондаренко, в основном проверкой подтверждаются”. На самом деле подтвердились лишь некоторые утверждения Бондаренко, но в напряженной обстановке «авиационного дела» и «трофейного дела» следователи предпочитали ошибаться в пользу властей и меньше всего хотели, чтобы их обвинили в сокрытии преступлений. О выводах они сообщили генералу Николаю Селивановскому, заместителю Абакумова, а он решил передать результаты расследования генералу Ивану Москаленко. Как и сам Селивановский, Москаленко служил в Смерше, а во время расследования был помощником начальника 3-го Главного управления МГБ (военная контрразведка)[419].
В этом Ковалеву повезло. Москаленко, тоже украинец, был уроженцем Киевской губернии, карьеру начинал в авиации. И, что еще важнее, дочь Москаленко, младший лейтенант Галина Гринько-Околович, служила на полтавской авиабазе одной из переводчиц Ковалева. Начав ревностно расследовать дело Ковалева, Москаленко мог подвергнуть опасности собственную дочь. Ковалев к тому времени уже пребывал в своеобразной “ссылке” в Москве, преподавал в Военно-воздушной академии. Его имя не фигурирует среди преследовавшихся по “авиационному” и “трофейному” делам. Он скончался в 1964 году в Москве.