то старший сын Иутениптах так и не закончил[67] рельеф. А рядом сидит обнимающая его жена, обезображенная то ли мстителем, то ли вандалом. Ее единственный титул – «знакомая царя» – намеренно поврежден металлическим резцом. Ее эпитет – «снабженная при муже своем» – также разрушен. Не произошло ли это потому, что родственники Ченти не хотели нести материальной ответственности за обеспечение культа его покойной жены? Не случилось ли драмы в семье Ченти после его смерти? И почему обе фигуры на входе, в том числе незаконченное изображение самого Ченти, были повреждены – у жены уничтожено лицо и у обоих супругов выбиты паховые области?
Случаи спланированного разрушения или повреждения изображений самими древними египтянами хорошо известны египтологам. Как правило, это происходило по одной и трех причин: 1) переиспользование (узурпация) памятника; 2) перепланировка памятника; 3) реализация комплекса мер по ухудшению или прекращению посмертного существования покойного. Именно последняя причина могла привести к повреждению изображений в гробнице Ченти II. Такого рода сознательные разрушения принято считать проявлениями damnatio memoriae («проклятие памяти»). Этот латинский термин, изначально обозначавший особую форму посмертного наказания, применявшуюся в Древнем Риме к государственным преступникам, широко используется в египтологии, хотя на самом деле не вполне соответствует древнеегипетским реалиям. В Египте изображения могли уничтожать не только в качестве наказания, но и из страха перед действенной силой духов умерших. Поскольку полностью разрушить рельефную фигуру – дело часто нелегкое, требующее значительных усилий, египтяне нередко практиковали точечные повреждения важнейших частей человеческого изображения – лица, особенно носа и глаз (способность дышать и видеть), рук и ног, особенно запястий и лодыжек (способность выходить в мир живых и действовать в нем), сердца (возможность ощущать и думать) и паха (плодородие, тесно связанное с возрождением). Нам очень мало известно о природе damnatio memoriae в Древнем Египте, особенно в III тыс. до н. э. Древние египтяне вряд ли считали, что повреждение изображений могло привести к прекращению посмертного существования покойного, однако оно могло существенно влиять на качество такого существования, а также на действенность духа покойного в мире живых. Известны случаи, когда гробничные изображения повреждались при жизни хозяев, а затем восстанавливались, в том числе их наследниками.
Прорисовка рельефа в гробнице Ченти II. Стрелками показаны направления ударов, частично уничтоживших изображения
Если Ченти II посвятил жизнь службе в некрополе, то Хуфухотеп, выстроивший гробницу чуть севернее, связал судьбу с реализацией различных царских проектов. Его первая должность, «инспектор жрецов-очистителей», судя по всему, указывает на связь с одним из царских заупокойных храмов – возможно, храмом царя Хуфу, в честь которого чиновника и назвали. Первую должность Хуфухотеп вполне мог сохранять до конца своих дней. Следующим его назначением стала должность «инспектор (знатных) молодых людей». Она четко указывает на связь с проектами, которые планировали и реализовывали чиновники царской резиденции. Пиком же его карьеры стало назначение на должность «начальника всех царских работ».
В начале эпохи строительства пирамид титул «начальник всех царских работ» принадлежал высшим чиновникам, в том числе царским сыновьям и визирям. При ранней V династии это место стали регулярно занимать чиновники не царского происхождения. А в начале VI династии царь Пепи I, видимо, вновь повысил престиж должности, значительно сократив число ее обладателей и сделав ее привилегией визирей или чиновников, готовящихся стать визирями. Отсутствие ранговых титулов и скромный облик гробницы свидетельствуют, что Хуфухотеп либо добился последнего продвижения по службе лишь незадолго до смерти, либо никогда в действительности не исполнял обязанностей «начальника всех царских работ». Не стоит забывать, что гробничные списки титулов нередко включали наследуемые карьеры старших родственников, которые давали право на получение имущества внутри семьи, или фиктивные титулы, которые либо даровались царем, либо придумывались «по обычаю некрополя». Хотя последние два явления стали обычными лишь в самом конце Древнего царства и в эпоху Первого Переходного периода, все же полностью исключать их нельзя. Комбинация титулов Хуфухотепа позволяет заключить, что его карьера развивалась во второй половине V династии, а умер Хуфухотеп вряд ли позднее начала VI династии.
Как и в случае с гробницей Ченти II, часовня Хуфухотепа осталась незаконченной. Как и старший сын Ченти II, старший сын Хуфухотепа, имя которого сохранилось очень плохо, но, возможно, читалось как Раур, оставил свою посвятительную надпись: «Это его старший сын, инспектор жрецов-очистителей, начальник отряда рабочих, тот, кто над тайной великого двора, Ра[ур] сделал (это) для него (для Хуфухотепа), когда тот был похоронен в некрополе, в качестве деяния для Хуфухотепа». Надпись сына была завершена, а вот жертвенная формула над входом – важнейший текст, который надлежало читать проходившим мимо гробницы Хуфухотепа людям, – осталась незаконченной. Нижний регистр формулы полностью вырезан, а вот самое начало текста отсутствует. Это, в частности, может говорить о неграмотности вырезавшего текст скульптора. В противном случае, зная о спешке в связи с подготовкой гробницы, он наверняка бы вырезал самые важные слова, саму суть формулы, которая традиционно идет в начале: «Жертва, которую дает царь и Анубис…». Фигуры Хуфухотепа, его имя, а также некоторые слова – «великий», «старший» – были сознательно повреждены. Если разрушение фигур можно объяснить поздним вандализмом, то тщательно выбранные для повреждения знаки говорят о грамотности разрушителя, он умел читать иероглифы или, по крайней мере, знал значение некоторых идеограмм.
Еще один любопытный случай сознательного и выборочного разрушения встречается в гробнице Персенеба. На восточной стене прохода из одной комнаты часовни в другую сохранилось изящное изображение женщины, которую держит за руку ребенок. Выписан титул женщины – «знакомая царя», то есть придворная дама. А вот имя тщательно затерто. Лишь слабые следы на камне еще позволяют его прочитать – Хетепетхернефрет («Умиротворенная в красоте»). Поскольку имя не просто сбито, а старательно стерто, можно предположить, что фигуру хотели узурпировать, приписав ее другой даме. Но какой? Ответ, возможно, сохранился на южном архитраве северной комнаты. Здесь когда-то был известняковый блок с жертвенной формулой, плавно переходящей с блока на скалу. Блок давно исчез, но скала осталась и сохранила до наших дней другое женское изображение, сопровождающееся подписью: «[Жен]а его Хепети».
Взаимоотношения внутри семьи Персенеба явно не были простыми, и нам никогда уже не будут известны их детали. Равно как и причины, по которым подвергались разрушениям и повреждениям гробницы других чиновников. Однако мы знаем, что наша часть некрополя – это место захоронения средней руки служащих, а в обществах III тыс. до н. э. профессиональная образованная прослойка – это всегда очень небольшое сообщество с тесными внутренними связями. Древнеегипетские чиновники и их служащие, похороненные в простых шахтах при больших часовнях, наверняка постоянно пересекались на работе и в быту, конкурировали и сотрудничали, поддерживали родственные и деловые отношения. Отголоски древних страстей нелегко уловить, но камни Гизы все еще хранят их. Когда фонарь выхватывает из темноты сбитый иероглиф, переделанную подпись или затертое изображение, гробница словно наполняется звуками давно минувшего противостояния, и стенания убитых горем родственников и друзей сливаются со звоном медных зубил и глухим стуком камней.
Глава 6Малый некрополь перед гробницей Ченти I
Дежавю
История обнаружения Малого некрополя перед скальной гробницей Ченти I как две капли воды похожа на историю открытия Малого некрополя перед гробницей Хафраанха: расчищая наружную западную стену гробницы, мы наткнулись на шахты, вырубленные на постепенно понижающейся к востоку скальной террасе. К 2015 году мы расчистили двадцать одну, но очевидно, что это не предел – мощный слой отвала высотой более пяти метров скрывал еще много таких шахт, и чем восточнее мы двигались, тем больше находили погребений времени III тыс. до н. э., как непотревоженных, так и ограбленных вскоре после похорон, но нетронутых позже.
Малый некрополь перед скальной гробницей Ченти I
Погребальные конструкции в целом однотипны – это шахты глубиной от одного до шести с половиной метров, ведущие в погребальные камеры. Но, как водится, есть и исключения: некоторые совсем неглубокие и не имеют камер, что дает основание предположить их ритуальное назначение.
Еще в конце 1990-х годов все шахты без камер автоматически причислялись к незавершенным, брошенным на стадии строительства. Но польские и чешские археологи в Саккаре и Абусире обнаружили такие шахты с уцелевшим оригинальным заполнением, и это дало основание в корне пересмотреть старые гипотезы. Оказалось, что на дне лежали разбитые керамические сосуды, обрывки бинтов и немного костей животных и птиц. Сосуды, главным образом крупные чаши и миски, полностью склеивались, и все как один были красного цвета, что дало основание провести параллель с упоминаемым в царских «Текстах пирамид» ритуалом седж дешерут – «разбивания красных сосудов». Этот ритуал был призван защитить покойного, похороненного в соседней шахте, от всех опасностей[68]. Обрывки бинтов являлись остатками от бальзамирования, а рассказывая о «тайниках бальзамировщиков», мы упоминали, что все, связанное с подготовкой тела умершего к погребению, особо охранялось и не могло быть просто выброшено. Для этих целей уже во II–I тыс. до н. э. использовались деревянные ларцы и керамические сосуды, в которые и складывались не только бинты и мешочки с натроном, оставшиеся после мумифиации, но и, например, выпавший у покойного зуб, как это произошло с царицей Хатшепсут. А кости животных и птиц – это остатки поминальной тризны, совершаемой в момент похорон.