Нестор и Франсуа-Эдуард были коллегами и товарищами и, должно быть, работали и жили вместе. Но кто из двух художников сделал надписи? Явный интерес к египтологии проявлял именно Нестор. Кроме того, в одной из надписей он упоминается по имени, а Бертен – по фамилии. Именно так, по фамилии, в тот период экспедиции Нестор упоминал коллегу и в своих записях. Таким образом, можно предположить, что автором граффити был Нестор Л’От.
Постоянно общаясь с великим Шампольоном, одержимым расшифровкой древних надписей, Нестор изучил основы иероглифики и, судя по всему, решил в шутку оставить у подножия пирамид в память о своем путешествии два иероглифических текста. Надо признать, что многие специалисты грешили и грешат подобными шалостями. И хотя Нестор, похоже, был первым, все же автором наиболее известной египтизирующей надписи на древнем памятнике стал не он.
Таким текстом является, пожалуй, монументальная иероглифическая надпись, которую вырезали через пятнадцать лет после франко-тосканской экспедиции над входом в пирамиду Хуфу по приказу прусского египтолога Карла Рихарда Лепсиуса. Лепсиус, судя по всему, не бывал в гробнице Ченти I и не видел там надписей Нестора Л’Ота, а потому пришел к идее самостоятельно. Надпись над входом в пирамиду Хуфу была выбита в честь дня рождения покровителя прусской экспедиции короля Фридриха Вильгельма IV. Это гораздо более сложный текст, в котором в полной мере отразился прогресс в деле изучения древнеегипетского языка по сравнению с первыми шагами времен Шампольона. Надпись начинается с торжественного введения: «Слова, сказанные слугами царя (по имени) Солнце-и-прочность-Пруссии, да даруется ему жизнь, Лепсиусом, (который) писец, Эрбкамом, (который) строитель, братьями Виденбах, (которые) художники, Фреем, (который) художник, Франке, (который) литейщик, Бономи, (который) скульптор, Вильдом, (который) строитель». Затем идет пространное славословие в честь короля и его жены. А заканчивается текст датой в трех системах исчисления: от рождества Христова, от начала правления Фридриха Вильгельма IV и от начала последнего в египетской истории периода Сотиса[104].
Засыпая раскоп, мы тоже порой оставляем будущим археологам послания на египетском языке. Не на древних памятниках, конечно, это теперь считается вандализмом, а в записках, которые закладываем в бутылки. Содержание у них обычно примерно такое: «О живущие! Сделали мы дело благородное. Не копайте больше, нет здесь вещей всяких прекрасных. Взяли их мы, люди страны Руси. Если ненавидите вы смерть, то скажите: “1000 хлебов, пива и быков для людей страны Руси!” И тогда одарит вас Сфинкс дыханием жизни. Привет!»[105]
Хорошо, предположим, что Л’От и Бертен ночевали в гробнице Ченти I. Но участники франко-тосканской экспедиции были далеко не первыми европейцами, облюбовавшими для жилья скальные комплексы восточного плато. Вы помните, что в письме Шампольона упоминается некий дом в гробнице, который принадлежал Кавилье, любезно согласившемуся приютить у себя некоторых участников франко-тосканской экспедиции?
Джованни Баттиста Кавилья (1770–1845) – один из первых итальянских египтологов и знаковая фигура в истории изучения Гизы. Родился он в Генуе и, как многие выходцы из этого города, стал моряком. Будучи капитаном торгового флота, он исходил все Средиземноморье. Постоянно сталкиваясь во время путешествий с памятниками древних цивилизаций, Кавилья увлекся мистицизмом и поиском мудрости древних. Оказавшись в Египте во время стоянки корабля в Александрии, Кавилья был настолько поражен страной на Ниле и ее наследием, что решил остаться и посвятить себя поиску древностей. Значительную часть жизни он занимался раскопками в Египте, которые финансировались в основном англичанами, в частности британским консулом Генри Солтом. Гиза сразу привлекла внимание бывшего капитана, который надеялся найти там тайные подземные пути или помещения, где могли храниться знания исчезнувшей цивилизации. Кавилья работал в пирамиде Хуфу, раскапывал мастабы у подножия пирамид и предпринял расчистку Сфинкса, обнаружив у его лап знаменитую «Стелу сна» Тутмоса IV, а к востоку – храм. После работ вокруг Сфинкса он удивил современников, засыпав все обратно. Это вызвало бурное недовольство, так как многие исследователи были не прочь продолжить раскопки. Сам Кавилья объяснил свой поступок необходимостью сохранить древние памятники, так как местные жительницы стали наведываться на раскоп и откалывать от древних строений и Сфинкса куски камня, которые использовали затем как амулеты[106].
Кавилья активно приглашал Шампольона в Египет и присоединился к франко-тосканской экспедиции в Александрии. Не исключено, что именно он предложил Шампольону и Розеллини разбить лагерь на восточной окраине некрополя, где находился его собственный «дом».
Насколько нам известно, итальянский исследователь был первым египтологом, который поселился в скальной гробнице и таким образом основал долгую традицию. «Гробница Кавильи» была широко известна среди европейских путешественников, многие из которых находили там приют. В гробнице имелись застекленные окна, вход закрывала занавесь, на полу лежали циновки[107]. Воду обитатели брали из колодца, вырытого неподалеку. Обычно считается, что «Гробница Кавильи» разрушена[108] или, по крайней мере, не идентифицирована. Однако это не так.
В 1821 году Генри Солт записал свои воспоминания о раскопках Кавильи в Гизе, которые тот вел в 1817 году. Эти мемуары несколько раз частично издавались, однако первая публикация их в полном виде, со всеми иллюстрациями, увидела свет лишь недавно[109]. К своему тексту Г. Солт подготовил карту Гизы, где указал гробницу, занятую Кавильей. Также в тексте отмечается, что в ней сохранилась сцена с музыкантами, рисунок которой прилагался[110]. Положение гробницы на карте и изображенная сцена без труда позволяют заключить, что Кавилья жил в гробнице царского мастера маникюра Ипи (LG 80/GE 24). Сегодня она расположена на южной окраине российской концессии. По воспоминаниям современников, в жилище Кавильи было две комнаты[111]. Это означает, что на самом деле исследователь облюбовал сразу несколько гробниц, которые объединил в одно жилище: первая комната состояла, очевидно, из часовни Ипи, а вторая – то ли из часовни GE 56, то ли из соединенных часовен GE 56 и GE 57.
Кавилья, вероятно, был первым археологом, занявшимся расчисткой гробниц на территории современной российской концессии. Они находились недалеко от его жилища и после расчистки могли быть использованы под различные нужды. По свидетельству современников, итальянец в поисках древностей вел раскопки в отдельных мастабах («мавзолеях») и скальных часовнях («гротах» или «катакомбах»)[112], но в каких именно – увы, в большинстве случаев неизвестно. Зато точно известно, что по меньшей мере одну из гробниц на территории современной российской концессии он использовал под склад для находок. Сторожил их пожилой араб по имени Али. В 1825 году Али с молодой женой и маленькой дочерью жил в часовне с охраняемыми древностями. Об этом сообщает исследователь Эдвард Уильям Лейн, поселившийся в гробнице по соседству – возможно, все в той же часовне Ченти I, которая неплохо подходит под оставленное англичанином описание: «Грот, который я выбрал для себя, отличался от других тем, что слева от входа имелись три небольших отверстия, которые служили окнами. Внутри он был примерно 8 футов в ширину, вдвое больше в длину и был разделен современной стеной на две комнаты. Рельефы, которые его украшали, были почти полностью уничтожены. Когда я в нем очутился в первый раз, он мне показался довольно мрачным. Но после того, как пол был подметен, в дальней комнате уложены циновка, ковер и матрас, когда была зажжена свеча, раскурена трубка и на деревянных колышках, вбитых в трещины в стенах, развешено оружие, я благодушно огляделся и остался вполне доволен… Перед входом в мое жилище была уютная терраса, на которой, находясь в тени скалы, я сидел каждый вечер (а дело было под Рождество) с трубкой и кофе и наслаждался теплым воздухом и приятным видом на долину и столицу»[113].
Полковник Вайс и отель у Ченти I
В 1835 году Кавилью, которому в то время было шестьдесят пять лет, нанял для раскопок в Гизе британский офицер Ричард Уильям Говард Вайс (1784–1853). Это сотрудничество продолжалось пару лет и закончилось конфликтом, после которого Вайс уволил Кавилью. Британский офицер не любил делиться славой и исповедовал энергичные методы «раскопок»: он не стеснялся использовать взрывчатку там, где его предшественники отступали. Подрывая известняк с помощью пороховых зарядов, ему удалось обнаружить разгрузочные камеры в пирамиде Хуфу. В них обнаружились многочисленные древние знаки и надписи, сделанные красной охрой, в том числе картуш с именем самого Хуфу. Вайс работал не только в Великой пирамиде, но также в пирамидах Хафра, Менкаура, в южной Гизе, где тоже сделал важные открытия. В частности, люди Вайса первыми проникли в погребальную камеру третьей пирамиды.
На время своих масштабных работ в Гизе Вайс оборудовал на восточной окраине некрополя целый лагерь. Он находился чуть севернее «гробницы Кавильи» – напротив часовен Перинеджу, Ченти I, Ченти II и Хуфухотепа. По словам Джона Перринга (1813–1869), соратника Вайса и главного инженера экспедиции, в 1830-х годах значительная часть восточного склона была занесена песком, и англичанам пришлось серьезно потрудиться, чтобы сформировать из него платформу. Поверхность ее покрыли утрамбованной землей. В восточной части площадки расположили палатки, а за палатками, в скальных гробницах, устроили дополнительные спальные места, кухни и другие хозяйственные помещения