– О господи, – Надя тяжело выдохнула и заговорила тише: – Свет, ну перестань. Все будет хорошо.
– Это у тебя, Наденька, все будет хорошо. – Света широко растянула рот в недоброй клоунской ухмылке. – А у меня впереди ничего.
И Света, вдруг поникнув, заплакала. Отложив книгу (Надя машинально отметила название – «Веретено Василисы»), она размазывала внезапные слезы по лицу и всхлипывала, горестно вздрагивая всем телом.
– Свет, Светик, ну, – Надя прижала подругу к себе, – ну перестань, пожалуйста…
– На-а-а-а-а-адь, – жалобно и монотонно тянула Света, – что же мне делать теперь? Я же совсем, совсем одна…
– Ну что ты так отчаянно, солнышко мое. – Надю мутило от кислого дыхания подруги, но она точно знала, что брезгливость сейчас показывать нельзя. – Ну все же пройдет – и осень, и зима. Весной ребята вернутся, все начнем заново.
– Ну да, – капризно всхлипнула Света, – ты же не останешься здесь со мной. Вернешься к Вадиму, станешь художником, тебе будет не до меня…
– Это неправда, мне всегда будет до тебя.
– Да? Ты уже решила? Останешься здесь?
Надя вздохнула.
– Ну прости меня, прости, – покаянно забормотала Света. – Ты не обязана. Ты же не нянька мне. Просто… просто мне так пусто, Надь… Сил же полно еще, понимаешь? Я ведь не старая! А ничего, ничего в жизни нет, куда это все можно вложить. – И она снова растерла быстрые злые слезы кулаком по покрасневшему лицу.
– Светуль, ну зачем ты так… – Надя вздохнула и, стараясь не думать о том, что испачкает одежду, прижала к себе вконец размякшую Свету. – Давай по порядку, а?
– Давай, – всхлипнула Света.
– Ну, во-первых. У тебя есть телефон этого колледжа, который дал Михаил Степанович. Ты им звонила?
– Нет, пока нет. – Света шмыгнула носом и резко выдохнула, и Надя сморщилась от запаха перегара.
– Значит, завтра позвонишь. Когда будешь трезвая, да? – Она приподняла Светин подбородок и строго посмотрела в глаза подруге.
– Да, позвоню, хорошо.
– Вот. Значит, будешь ездить в Москву на занятия. Общаться с людьми. С твоим характером ты быстро найдешь друзей. И все изменится, вот увидишь. Будешь вспоминать этот разговор и смеяться.
– Да? Когда?
– Через год.
– Год? Я не могу через год, Надь. Я не выдержу. Мне же еще разводиться. – И она снова зарыдала, словно ее прорвало.
– Тихо! Не беги впереди паровоза. Давай по шагам. Сначала работа. Просто договорись с ними. Да?
– Да, хорошо. – Света все не могла успокоиться, слезы катились по лицу, а из тела, казалось, огромным безжалостным насосом выкачали все силы. Но голос уже потихоньку прояснялся.
– Вот. Работа. Новые друзья. А потом, когда все наладишь, подумаешь об остальных делах.
– А ты? Ты от меня уедешь? – У Светы хватило такта не пялиться на Надю своими заплаканными глазами, и без того разговор получался не из веселых.
– Свет, честно? Я не знаю пока. Мы с Вадимом пробуем все наладить, но пока непонятно, получится или нет. – Она легонько вздохнула и сделала едва заметную паузу. – Но даже если я перееду и не буду тут работать, мы все равно с тобой всегда будем самыми близкими людьми, да?
– Да. Спасибо тебе. – Света уткнулась в Надино плечо сопливым мокрым лицом, и та начала медленно и ласково гладить подругу по волосам. – Надь… Слушай, а как ты думаешь, мне правда уже поздно рожать?
Надя растерялась.
– Ну… Если ты хочешь, то не поздно, наверно. Ты хочешь?
– Не знаю. – Света судорожно вздохнула, и Надю снова обдало кислым запахом. – Наверно, надо рожать с кем-то, да? Вот у тебя как было – ты просто хотела ребеночка или конкретно от Вадима?
– Знаешь, у нас так давно и быстро это все вышло, что я сейчас даже не помню, – честно ответила Надя. – Я же родила в двадцать один. Мы совсем дети были, Лешке сейчас столько. Его же невозможно представить отцом.
Светлана отвернулась и смотрела теперь на мольберт, где стоял испачканный разводами краски холст.
– И мы как-то не думали особо. Поженились, чтобы родители Вадима не приставали с вопросами. И я сразу забеременела, буквально через пару месяцев. Это было так естественно… А потом уже не было желания рожать.
– Почему? – оживилась Света и пытливо заглянула в Надино лицо тревожным птичьим взглядом.
Надя помедлила.
– Знаешь… Наверно, я вышла за него, потому что мне казалось, что так будет правильно. Ну то есть он мне, конечно, очень нравился. Такой сдержанный, сильный, талантливый. И он был очень внимателен ко мне, но при этом никогда не лез в душу. И казалось, что с ним будет безопасно. Надоело метаться между бабушкой и Мариной. Хотелось чего-то основательного, крепкого. Как у Невельских… Как у вас. – Надя чуть улыбнулась, и Света кивнула.
– Да, как у нас. До поры до времени.
– Я теперь понимаю, что это всегда «до поры до времени». А тогда… Вышла замуж, родила, а потом оказалось, что муж мне не опора. И на второго ребенка я не решилась.
– Но тебе же понравилось быть матерью?
Надя улыбнулась задумчиво:
– Знаешь, Свет, когда они маленькие – это даже на физическом уровне такой кайф. Этот запах невероятный, от макушки особенно. Эта кожа нежнейшая, эта мягкость, бесконечная доверчивость. Эти их сияющие глаза. Вот он засунет палец в рот, зубы там ищет и смотрит на тебя так глубокомысленно – и в этот момент ничего в жизни больше не надо. А потом…
Надя вздохнула и, слегка отвернувшись от подруги, стала смотреть в сторону холста, с которого совсем недавно стерла свою «девочку».
– А потом ребенок растет, и ты каждый день чувствуешь, как он становится чуть дальше. И иногда это нормально и даже удобно – больше самостоятельности, меньше забот… Но ведь он этим своим взрослением с тебя по сантиметру кожу снимает. Уже не вернуть ту макушку, тот младенческий запах… Любовь не становится меньше, а выражать ее уже нельзя… В общем, я не знаю, Свет. Сложно это все. Видимо, их надо рожать подряд, пока первый маленький. А то вспомнишь все эти ночные вопли, кормление, недосып – и задумаешься.
Света сидела неподвижно, на ее лице застыло торжественное выражение.
– Зато! – сказала она, подняв вверх указательный палец. – Зато в твоей жизни есть смысл.
– Есть, я не спорю. Но все-таки дети – не единственный смысл. Не обязательно жить, как все, чтобы в твоей жизни был смысл. Вон Плисецкая, например, – у нее не было детей. Ты хочешь сказать, она жизнь прожила зря?
– Ну нет, конечно, – Света вздохнула. – Гениев эти правила не касаются.
– Гений не гений, а если рассуждать практически, в нашем возрасте нужно с поддержкой. Иначе изведешься растить. Одной и в молодости трудно, а после сорока… Так ты хочешь?
– Не знаю… Если бы мне точно сказали, что я рожу и не пожалею, я бы рискнула. Но я скорее головой об этом думаю, понимаешь? Такого вот сильного желания, такой тяги природной у меня нет… Может, я неполноценная?
– Свет, ну что за глупости, – возразила Надя, которая вдруг почувствовала раздражение, будто резерв терпения, отпущенный на этот разговор, исчерпался. – Нормальная ты. Не все же рожают. И не всем это нужно.
– А тогда зачем это все… – начала было Света и, взглянув на Надю, прервала сама себя: – Знаешь, я пойду. Ты работай, пока свет нормальный. Я там по хозяйству займусь.
И она слегка неуверенной походкой вышла из мастерской, оставив Надю нервно смотреть на несостоявшуюся картину.
Глава 32
К пяти часам вечера свет уже совсем испортился, и измученная Надя вышла из мастерской, тяжело шаркая обычно легкими ногами.
«Так и не поела. И ничего, ничего не выходит, этот холст просто как заговоренный!»
Надя прошла на кухню, по дороге заглянув в гостиную и сделав крюк на веранду.
«Интересно, где Светка?»
На кухне уже нужно было зажигать свет. Щелкнув выключателем, Надя осмотрела кое-как прибранное помещение и поморщилась:
«Надо было самой заняться».
Она открыла холодильник, быстро нашарила сыр и хлеб (привычка хранить хлеб в холоде была у Светки с незапамятных времен) и нажала кнопку на чайнике. Есть хотелось смертельно. А еще – рыдать. Но рыдать – это не выход.
«Надо собраться и писать, писать, рано или поздно эта проклятая картина покорится, – сурово выговаривала себе Надя, жуя сухой бутерброд и прислушиваясь к закипающему чайнику. – Да куда же Светка подевалась?»
Наскоро глотнув обжигающего чаю, Надя обошла дом – подруги нигде не было. Решив подождать, она устроилась на огромном старом диване в гостиной с телефоном и книжкой о Караваджо и потеряла счет времени. Очнулась, когда на часах уже было девять.
– Так, это никуда не годится, – сказала Надя, убедившись, что телефон подруги не отвечает.
Быстро накинув куртку и надев стоявшие у входной двери серые кроксы, Надя вышла на улицу, где уже зажглись теплым светом вечерние фонари. Поколебавшись, повернула налево и прошла метров пятьдесят до Ликиного участка.
Она уже собиралась нажать на пуговку звонка, когда услышала из-за глухого забора женский визг:
– И не смей называть меня Анжелой! Я Лика, Лика, слышишь ты! – И что-то грохнуло.
«Ой, нет. Вряд ли бы они так стали при Светке…» – подумала Надя и решила идти к станции.
Там был магазин, куда Света могла отправиться за продуктами.
Мягкий вечерний сумрак укрывал пейзаж и прохожих сиреневой кисеей, но Светину белую худи Надя увидела издалека. Подруга сидела на металлической перекладине низкого заборчика у магазина, держа в руках банку с алкогольным коктейлем. Рядом с ней тусовались три невнятные фигуры – одна женская и две мужские. Женщина громко и хрипло смеялась, и вся компания смотрела на нее, разделяя веселье.
– Света! – резко сказала Надя, подходя ближе, но так, чтобы до ближайшего мужчины оставалось безопасное расстояние. – Света!
Светка оглянулась и, увидев Надю, начала очень быстро пить из банки.
– Света, нам пора домой.
– А ты кто такая? – развернулась к Наде женская фигура. Растрепанная, всклокоченная, она была страшна в сумерках: вместо глаз и рта на бледном лице зияли темные провалы. – Тебе чего здесь надо?