– Мамочка, я все это знаю, – мягко отвечал Вадим и, чтобы сдержать растущее раздражение, брал мать за сухую веснушчатую руку, неизменно украшенную несколькими массивными кольцами с разноцветными камнями.
– Именно, Вадим. И ты должен понимать, что тебе никак нельзя опускаться ниже определенной планки. Мы долго ждали, когда твои картины получат заслуженное признание, – и когда это наконец случилось, очень важно быть достойным. И не ставить свою репутацию и свой успех под удар, выставляя рядом картины низкого уровня!
Майя Васильевна выговорила последнюю фразу с особым надрывом, как будто через силу, но Вадим поморщился от неловкости: было совершенно очевидно, что укусить Надю для мамы – удовольствие, пусть и выдаваемое за неприятный долг честного человека.
– Мама, Надины картины смотрел куратор Новой галереи Валерий Фомин. Он доктор искусствоведения. И он их одобрил.
– Доктор? Он смотрел эти ее картины с женщинами?
– Да. И он считает, что совместная выставка – хорошая идея. Надина тема сейчас в тренде, значит, будет больше прессы и внимания. А нам это на руку.
Майя Васильевна снова поджала губы – за эту привычку, появившуюся уже в годы вдовства, она расплачивалась глубокими морщинами у рта, но победить ее была не в состоянии.
– Ну им, конечно, виднее, что сейчас пользуется успехом… А что говорит Маргарита?
– Маргарита тоже считает, что это хорошая идея. Это можно красиво подать: выставка двух супругов, у каждого из которых своя яркая художественная манера. Равноправие, синергия, творческий союз – это может привлечь журналистов, а за ними и коллекционеры подтянутся.
Пересказывая матери все эти слова, которых ему так не хватало в годы безвестности, он чувствовал себя словно кот, которого опытная рука хозяина гладит во всех нужных местах и именно так, как он любит. Но показать, как сильно его это радует, значило уронить себя, поэтому голос его звучал подчеркнуто равнодушно:
– Сейчас очень важно создать информационную волну. Марго говорит, что к такой двойной выставке даже легче привлечь внимание и в России, и на Западе.
– На Западе? – Вдова горделиво выпрямила спину и вздохнула. – Как был бы горд твой папа, Вадичек… Как жаль, что он не дожил! Его тоже так хорошо принимали за границей!.. Ну ладно. Раз Маргарита говорит, что это стоя щая идея, нужно ее слушаться. Я, конечно, считаю, что это неправильно. Надины работы ученические, до твоего уровня не дотягивают. Но, возможно, они станут удачным фоном для твоих полотен.
Вадим кивнул, стараясь скрыть улыбку. Как бы мама ни объяснила себе целесообразность этого проекта, главное – чтобы она перестала нервничать. Он не очень понимал, зачем Маргарита настояла на знакомстве с вдовой лауреата, но теперь дамы общались, пусть и поверхностно. Впав в раж, Майя Васильевна вполне могла бы позвонить с претензиями агенту сына, а разруливать ситуацию пришлось бы, конечно, Вадиму.
– А Надя вернулась домой? А Маргарита? Расскажи мне о ней! – с удивительной последовательностью потребовала вдова. – Интересная молодая женщина. Она тебе нравится?
– Надя вернется. А Маргарита… Мне с ней отлично работается, мама. Она очень умна и точно знает, что делает.
– Это хорошо… – задумчиво протянула Майя Васильевна. – Фамилия у нее такая необычная… Гант. Это по мужу?
– По мужу, да. Она была замужем в Америке, но недолго. Развелась, а фамилию оставила. – И, видя пристальный вопрошающий взгляд, добавил: – Сын у нее есть, ему семь лет, живет в Америке с отцом.
– С отцом? Как необычно, – брови Майи Васильевны снова поползли вверх.
– Мам, это ее личное дело, – сказал Вадим, отсекая дальнейшие вопросы.
Он умел без грубости, но решительно останавливать шквал эмоций, сплетен и оценок, которым всегда становилось такое важное для матери «общение по душам».
Глава 36
Надя закончила работу и еще раз окинула ее взглядом.
«Да, вот теперь все нормально. Надо было с самого начала так сделать, и чего я уперлась в этих девочек?»
Все еще сжимая в руках длинную кисть, которой наносила на картину последние штрихи, Надя прошла мастерскую по диагонали, приоткрыла дверь и крикнула:
– Вадь, подойди! Я закончила.
Вадим почти сразу появился откуда-то из глубины квартиры и, улыбаясь жене, потер руки.
– Ну-ка, посмотрим, что тут у нас…
Он прошел к мольберту, где стояла только что законченная работа. Надя внимательно наблюдала за мужем, пытаясь не пропустить ни одной мельчайшей детали его реакции. Ей хотелось запечатлеть его позу, мимику, все жесты и слова – но пока материала для наблюдений не набиралось. Вадим просто стоял перед картиной и молчал.
– Я хотела тебя удивить, – кокетливо проговорила она, становясь рядом.
– У тебя получилось, – ответил он совершенно нейтральным тоном. – Это действительно неожиданно.
Помолчали.
– Ну скажи, нравится тебе или нет, – не выдержала Надя, которой не удавалось прочесть на лице мужа те эмоции, которых она ждала. А то, что она видела, ей не нравилось.
– Надя, это неплохо. Достойный, мастеровитый пейзаж. По всем канонам. Просто… это совсем не то, чего можно было ждать…
Она напряженно выпрямилась, взглянула на мужа с вызовом:
– Да, это пейзаж. И хороший. Я писала тех девочек двадцать лет назад, даже больше. Я тогда была другим человеком, – голос слегка дрогнул и стал тише: – Я пыталась писать в той манере, ничего не вышло, Вадь.
Вадим стоял, скрестив руки на груди, и сосредоточенно рассматривал подсыхающую на мольберте картину.
«Тут же совсем не за что зацепиться… Банальная композиция, традиционный колорит, аккуратные мазки, все чистенько и прилизанно, ни грана оригинальности. Это невозможно выставлять, это интерьерная работа, таких полно на любой ярмарке».
Вадим надеялся, что растущая внутри паника не проявляется слишком ярко. Слегка откашлявшись и не отрывая глаз от пейзажа, главным образом чтобы не смотреть в лицо жене, он наконец осмелился сказать вслух:
– Надюша, это неплохо. Правда. Беда в том, что в этой работе совсем нет тебя. – И наконец перевел взгляд на Надю.
Она закусила побелевшую губу и опустила голову, будто хотела боднуть картину.
– Все так плохо? – спросила едва слышно.
– Нет! Не плохо! Не плохо. Но… странно.
Надя прерывисто вздохнула, будто ей не хватало воздуха, и провела рукой по лицу, оставив на нем тонкий мазок светлой охры. Вся сжалась и рывком двинулась к дивану – забралась на него с ногами, плотно-плотно обхватила колени и замерла, отчаянно глядя на мольберт.
– Давай так, – Вадим говорил так спокойно, как только мог, чтобы не напугать и не расстроить ее еще больше. – Я сфотографирую и отправлю Марго. И мы все обсудим. Фомину пока не будем показывать – сначала надо подумать, как это лучше ему подать.
– Вадь, скажи честно, ты считаешь, что это провал? – Надя как будто внезапно охрипла, и голос ее был обреченным и слабым.
– Нет, Надя, я так не считаю, – резко и почти агрессивно ответил он. – Это не провал. Это неожиданно, но это не провал.
– В конце концов, я ведь живой человек, я же могу меняться, развиваться! Мне в юности не была интересна природа, а сейчас – вот, – поспешно заговорила Надя, будто убеждая саму себя в том, что все хорошо. – И картина профессиональная, яркая, новая. Ведь правда?
– Правда. Я постараюсь все решить, Надюш. – И Вадим, снова нахмурившись, достал из кармана смартфон, чтобы сделать снимки. – Пока я не переговорю с Марго, вторую не начинай, – добавил он, выходя из мастерской.
Надя, услышав это распоряжение, снова вздохнула. Тихо встав с дивана, она медленно подошла к мольберту и застыла перед ним, вглядываясь в свою картину и стискивая за спиной сложенные в замок пальцы.
– Нормальный, качественный пейзаж, – говорил Вадим в трубку, заранее зная, что услышит в ответ.
– Да, нормальный и качественный. Но совершенно банальный и не интересный даже тебе, Вадим. – Ему всегда, с самого первого звонка, нравился ее живой и энергичный голос, но сейчас, слушая Марго, Вадим болезненно морщился.
– Ну, может, мы что-то придумаем, а?
– Прости за прямоту, но, на мой взгляд, с этим работать нельзя. Продавать на какой-нибудь ярмарке, даже в салоне – можно. Все же чувствуется школа, это не мазня, а хорошая крепкая работа. Но выставлять это в Новой галерее невозможно.
Он мечтал бы услышать в голосе Маргариты хоть тень сомнения, но ее не было.
– Марго, ну послушай… В конце концов, Надины старые работы и так очень сильно отличаются от моих. И если Фомин согласился сделать совместную выставку, значит, он в принципе готов смешивать стили. Может, все не так однозначно?
– Вадим, я не спрашиваю тебя, зачем ты вообще все это затеял. Очевидно, ты считаешь, что в вашей совместной выставке есть какой-то глубокий смысл, предполагаю, очень важный лично для тебя. Но как твой агент я эту идею не поддерживаю. Особенно с тем, что ты вот сейчас мне прислал. С этим я работать не могу и не буду. Это не тот уровень.
Не отрывая трубку от уха, Вадим болезненно сморщился и сильно потер ладонью лицо, потом взъерошил волосы и все-таки спросил:
– То есть Фомину ты это показывать не хочешь?
– Ни в коем случае. Время пока есть. Если тебе принципиально важно участие Надежды в этой выставке, заставь ее сделать нормальную работу. В ее фирменном стиле. Иначе она тебя, как русалка, утянет на дно. Фомин такое выставлять не станет. И ты потеряешь шикарную возможность попасть в Новую галерею, – отрезала Марго.
– Ох, – вздохнул он. – Ценю твою прямоту. Но легче мне от этого не стало.
– Ты всегда можешь откатить назад и сделать нормальную персональную выставку. У тебя для этого все есть, а Фомина я как-нибудь уговорю, – сказала она более ласково, вновь впуская в тембр мягкие грудные ноты. – Афиши еще не напечатаны, анонсы начнут публиковать через пару недель.
– Хорошо, я подумаю, что можно сделать, – медленно произнес Вадим.