Люк, к которому была приставлена короткая струганая лестница, по-видимому, завалили чем-то тяжелым: скорчившись на верхней ступеньке, она толкала его руками, упиралась спиной, пыталась даже ногами – но он был как заговоренный, не пошевелить. Электричества в погребе не было никогда, и сейчас Света об этом жалела. Хотя – что бы ей дало электричество? Разве что повеситься на проводе, чтобы не подыхать вот так ужасно, медленно и грязно.
Скорчившись на засыпанном толстым слоем песка полу, она пыталась придумать, что ей теперь делать. По идее, стресс обостряет все реакции. Инстинкт самосохранения должен был включиться и подсказать выход – но она не чувствовала ничего, кроме боли, усталости и тупого отчаяния. А еще очень хотелось пить.
Прораб предлагал ей сделать «нормальный подвал» – с электричеством, аккуратно оштукатуренными стенами и бетонным полом. Но деньги на ремонт к тому времени уже почти закончились, и Света махнула рукой: дом и так огромный, наличие подвала ничего не прибавит. Только чистоту наведите, и достаточно. Навели. Теперь здесь были только песок, щербатые стены из кирпича и камней и пустой стеллаж, который рабочие сколотили из остатков досок «на всякий случай».
Проклиная свою страсть к порядку, она зачем-то несколько раз остервенело обшарила полки. Во времена Лидочки, с ее-то крестьянской основательностью, погреб никогда не стоял пустым. Какие-нибудь огурцы, компот, варенье – хоть что-то из старых припасов дало бы ей шанс на спасение. Сколько она протянет? Без пищи, возможно, неделю или даже месяц. Но без воды… И хоть бы еще какую-нибудь шмотку сюда, хоть тряпку, чтобы накрыться и победить этот проклятый озноб.
Она сидела, дрожа, в грязной футболке и широких штанах, и мечтала только об одном: чтобы ее нашли. И дали попить.
Надя пыталась представить, каково это – жить одному. Она такого опыта не имела совсем: с детства никогда не бывала одна, если не считать времени за рулем, в движущейся металлической капсуле, которая перемещала ее от дома до работы, от семьи к коллегам, от магазина к тому, кто ждет покупок. Жизнь с мамой сменилась собственной семьей, и Надя не представляла себя без ощущения, что рядом есть кто-то живой: дышит, ходит, думает, чувствует. Она никогда не ездила одна, например, на отдых, и самыми одинокими ее занятиями были работа и шопинг, во время которых ее, впрочем, тоже окружали люди. Но Надя не особенно страдала от отсутствия уединения. Ей было достаточно иногда закрыть за собой дверь в спальню, рабочий кабинет или в ванную.
А Прохоров живет один. И когда он закрывает за собой дверь, за ней никого нет.
«Сколько ему лет? Наверно, чуть за сорок, как мне. Как это может быть… Не урод, не пьяница, с нормальной работой… И в Москве, где невесты на каждом шагу. Вон та же Ленка – сколько лет выбивается из сил, ищет мужика. А этот ходит на свободе, – Надины мысли текли сами собой, в ритме неторопливых шагов по остывшему, гулкому сухому тротуару. В таком темпе ей идти до дома примерно полчаса. – Даже жалко его. Непросто ему было решиться на этот разговор».
Вдруг откуда-то справа раздался громкий писк. Надя пригляделась, но в сумерках ничего не увидела. Она шагнула на газон и через пару шагов заметила в черной траве ушастый комок с глазами, который громко и отчаянно вопил, не умея пока выговаривать даже короткое «мяу».
– Ах ты мурзик маленький, – заговорила Надя, протягивая руку к малышу.
Какой худой, позвонки можно пальцами пересчитать. Шейка тоненькая, глаза и уши огромные, а хвост совсем слабенький и дрожит…
«Продолжаем упражнения на развитие чувственности?» – спросила себя Надя, поглаживая маленькое грязное создание.
У нее никогда в жизни не было домашних животных, вполне хватало котиков в интернете. А этот даже не красивый. Кот как кот. Или кошка?
– А ну иди сюда. – Она взяла на руки жалобно плачущий комок. – Ну вот, я уже тебя грею, чего кричишь?
Полчаса спустя Надя открыла свою дверь, держа на руке с ключом тяжелый пакет из магазина для животных, а другой прижимая к груди найденыша.
– Я дома! – по привычке объявила она в глубину коридора, но сразу поняла, что в квартире никого нет.
Надя опустила котенка на пол, сняла плащ и задумчиво уставилась на малыша, который довольно бодро принялся обнюхивать пакет с покупками, потом углы банкетки – и через пару минут уже затрусил, слегка забирая вбок, по направлению к кухне.
– Нормальное дворовое воспитание, – отметила Надя. – Робкие не выживают. Может, назвать тебя Волчица, в честь сегодняшних духов?
Пол котенка ей помогли определить в магазине, куда она завернула по пути. Все приданое – миски, туалет, лежанку, игрушки – ей собрали мгновенно, и Надя удивилась, сколько веселой нежности было в этом несложном процессе. Ради этого, что ли, люди заводят себе питомцев?
Она как раз засунула Волчицу в тазик с пеной из специального шампуня для короткошерстных кошек, когда зазвонил мобильный. Одной рукой придерживая вопящего котенка в тазу, другой Надя нажала на зеленую трубку на экране и прижала телефон плечом к уху:
– Михаил Степанович?
– Надюша, здравствуй, – раздался звучный голос Светкиного отца. – Скажи, пожалуйста, ты в Кратове?
– Нет, Михаил Степанович, я дома. А что?
– Понимаю. – Он слегка помялся, а Волчица тем временем рвалась из таза, всеми четырьмя лапами подгребая под себя теплую воду. – Дело в том, что я не могу дозвониться до Светланы. Ты не знаешь, что с ней?
– К сожалению, не знаю, но Света часто громко включает музыку – может, она просто не слышит звонка? Ах ты черт! – громко вскрикнула Надя, потому что котенок наконец нашел путь к спасению и решительно полез вверх по руке, впиваясь в кожу тонкими, как иголки, коготками. – Простите, мне неудобно сейчас разговаривать…
– Да-да, конечно, Надюша, я понимаю, – смешался воспитанный академик. – Всего тебе хорошего! Я думаю, дозвонюсь.
– Конечно, дозвонитесь. Или она сама вам наберет, когда увидит ваш вызов. Всего доброго! Передавайте привет Альбине.
– Непременно.
И Надя, с облегчением нажав на отбой, отодрала Волчицу от своего промокшего плеча и завернула в большое полотенце. А то еще простудится.
Вадим застал их в мастерской. Котенок, сильно похорошевший после купания, сидел на диване и внимательно следил за Надей, которая опустилась на крутящийся стульчик у мольберта и впала в подобие транса.
– Надя? – В голосе мужа звучало такое изумление, что она сразу увидела ситуацию его глазами.
В их доме никогда не было животных и не предполагалось их появление. Напрасно Лешка изводил родителей мольбами завести «хоть кого-нибудь» – Надя была категорически против шерсти в доме. «И не уехать никуда», – добавляла она, будто ставя жирную точку в обсуждении. Расстроенный ребенок бормотал: «Как будто нам так нужно куда-то уезжать», – а Вадим добавлял: «Слушайся маму». На этом разговоры заканчивались.
И вдруг…
– Это Волчица, – сказала Надя, сама не очень веря, что произносит это вслух.
– Ого, как серьезно. А где ты ее взяла?
– На газоне, – растерянно ответила она и уточнила: – Ты против? Мы уже искупались.
– Вы уже искупались, – иронически подчеркнув первое слово, Вадим покачал головой.
– Как тебе кажется, имя подходит?.. И кстати, где ты был так поздно?
– Имя, имя… Волчица, говоришь? – И Вадим, не отвечая на последний вопрос, прошел к дивану, легко тронул нос котенка и взял малышку на руки. – Волчица… Нет, знаешь, по-моему, нужно поискать другой вариант.
И Вадим отпустил котенка, который решительно выдирался из его рук и, получив свободу, немедленно принялся вылизывать свои пока еще тощие бока.
Глава 39
В продух просочился запах гари, и Света очнулась. Горит дом? Метнувшись к крошечному оконцу, она хрипло вскрикнула от боли в груди и тут же сильно ударилась головой о потолок: высота погреба была совсем небольшая, здесь даже невысокая Лидочка возилась пригнувшись.
Уж лучше бы он горел! Тогда хоть кто-то показался бы на участке, и она могла бы, собрав остатки сил, докричаться до живого человека.
Но это, видимо, жгли листву. А может, соседи разожгли мангал и жарили мясо, и сок капал на угли, и по краям насаженных на шампуры кусочков зарождалась и пузырилась загорелая ароматная корочка… Желудок свело до спазма. Господи, ну если не есть, то хотя бы пить… как же хочется пить!
Тихо подвывая от боли в отбитой до отека руке, она снова принялась колотить в крышку люка и вдруг замерла.
Стоп, а ведь в кухне тоже есть люк. Оттуда тоже можно спуститься в подпол. Как же я раньше не додумалась?
В погребе было уже совсем темно – по-видимому, снаружи наступил вечер. Сколько я здесь – сутки? Двое? Сколько я не слышу никаких звуков, кроме вздохов песка под ногами, собственного сердцебиения и хрипа в истерзанных жаждой легких?
Света встала и принялась обшаривать потолок, который не давал ей распрямиться в полный рост. Если лаз из гостиной здесь, то выход на кухню должен быть там… Она ощупывала каждый сантиметр сухого неровного потолка в поисках зацепки… Это должно быть дальше. Там, наверху, между кухней и гостиной построена печь – огромная, массивная русская печь, которую не использовали уже лет тридцать. Не на полу же она стоит? Она должна уходить в фундамент. Значит, вот-вот, буквально вот сейчас, будет ее бок, а за ним – проход во второй погреб.
Она зарычала от отчаяния, уткнувшись в кирпичную кладку. От стены до стены. Проклятый погреб разделен на две части, и стена между этими частями почему-то сплошная. Боль в голове била набатом, каждый вдох давался с трудом – похоже, сломаны ребра. Сколько она еще протянет…
Лешка и раньше ругал их за незапертую калитку – пару раз о ней действительно забывали.
– Вы с ума сошли, – горячился будущий правоохранитель, – это же вопрос безопасности! Какой смысл в крепком заборе, если любой может войти в открытую дверь!