- А если бы вы не отправились кораблик трофеить?
- Да то же самое. Ну, было бы у них чуть больше потерь. Вот если бы мужики за радистом не свалили, тогда да, тогда у нас был бы шанс удержаться.
- Получается, кто-то им подсказал? Но старички все проверены, а у новеньких раций нет.
- Это и необязательно. Кто-нибудь с хорошим биноклем засядет на деревьях и всё будет знать, всё увидит, всех посчитает. И доложит.
- Тогда почему на лодках? Пришли бы ночью по земле, втихую бы всех перерезали.
- А вот тут я тебе не скажу. Но какие-то резоны у них однозначно были. Например, на лодке можно быстрее сближаться с противником. И пока один рулит, остальные могут вести огонь, выбивая стрелков на берегу.
- И что же теперь делать?
- А вот вернутся мужики, тогда и решим. Лично я считаю, что к нашим ворогам нужно наведаться в гости.
- А куда? Пленных-то нет.
- Как нет? А наблюдатель?
- Так он ведь прячется, его еще найти надо.
- Не боись, я ж не зря столько лет по лесу шастал, кой-чему научился. Если этот змей еще с острова не сбег, я тебе его добуду.
Как мы тягали добычу – это просто цирк с конями. В конце концов сообразили: перелили бензин из лодочных бачков в бак шхуны, запустили движок, и этого едва-едва хватило на то, чтобы подвести нашу прелесть к бухте. В саму бухту заводить не стали – не рассчитана она для таких судов. Надо будет обойти остров по кругу, поглядеть: нет ли где удобных закрытых стоянок. Если такую красавицу расхлещет штормом или выкинет на берег – будет очень, очень жаль. А кораблик и вправду красив. Считайте, что я в него уже влюбилась. Отдали якоря, съехали на берег, наскоро порубали, а потом Михалыч с Аджиткой оседлали квадрик и укатили искать шпиона. А я отыскала свою клюку и двинулась осматривать добычу.
Трофеев набрали… много. Дисциплинированные и бережливые европейцы достали все, до чего можно было дотянуться. Куча вышла изрядная. Понятно, что там, где поглубже, поднять со дна ничего не удалось: на запах крови налетело множество разнокалиберных акул. А вот на условном мелководье – где глубина до пяти метров и дно хорошо видно – собрали почти все выпавшее за борт оружие. Ну а тех, кто оставался в лодках, не говоря уж об убитых на берегу, раздели буквально до нитки: ценность каждой тряпочки мои островитяне уже основательно прочувствовали. И никакого смущения даже у женщин: трусы нужнее живым. Их можно выстирать, прокипятить, заштопать и спокойно пользовать дальше.
Эти новые бандосы – сборная солянка. Кого только там не было: и белые, и негры, и латиносы, и всяческие метисы. Видимо, страсть к халяве тоже способна объединить людей. Мы с Михалычем как-то говорили об этом. Есть люди, которые живут своим трудом. Неважно – работают на себя или на дядю, забивают гвозди или подают кофе. Просто они вот такие. А есть те, кто живет с добычи, промышляя кто воровством, кто грабежом, кто еще чем подобным. Они не будут работать, если только им в спину не тычется дуло автомата. Награбил – прогулял – проспался. Награбленное кончилось – снова пошел грабить. Такие уроды были всегда. Что казаки Дикого поля, что кочевники из южных степей, что гордые горцы, что суровые викинги, что арабы – да у всех народов были такие любители поживиться за чужой счет. Те же европейцы, они не исключение. Да ведь еще и в плюс себе это записывают, подвигами своими сомнительными похваляются, лихостью козыряют.
Тут, на Островах, почуяв свободу, подобные твари вовсю разгулялись. Оно и понятно: здесь действует единственное право, право силы. И ведь эти ухари до последнего думали, что идут на верное дело, считали нас легкой добычей. Михалыч сто раз прав: если бы не Снегурка с пулеметом, так бы все и было. Это что же выходит? Получается, что мы, три с лишним десятка человек, недостаточно сильны? Ну да, недостаточно. Иначе бы эти мрази наш остров стороной обходили. И что делать, как с этим справляться? Я вижу только один выход: начинать активно искать себе людей, искать другие нормальные группы, договариваться, объединяться, становиться силой, которая здесь, на островах, установит свои законы и укоротит руки всяческой швали.
Тело Архипа, омытое и приготовленное к погребению, положили в тень за бывшей сарайкой, накрыли простыней. Хоронить решили вечером. И народ старательно обходит это место по большой дуге. Стараются даже не смотреть в ту сторону. И работают, работают, копошатся, чувствуют свою вину за эту смерть. Только Софа сидит рядом. Уже не завывает, не причитает, а просто смотрит на своего мужчину, и иногда кончиками пальцев касается его лица. Вот ведь – житья мужику не давала, при мне слова доброго ему не сказала, и только сейчас, наконец, поняла, что за сокровище у нее было.
Пленного допрашивала на пару с Биллом. Не поверите – нигде ничего не дрогнуло, когда пришлось стимулировать ему память острым ножиком. Ну а реднеки – они люди весьма своеобразные, и про Женевскую конвенцию отродясь не слыхали. Правда, знал душегубец, собственно, немного: мелкая сошка, больше скулил и трясся, чем рассказывал. Вот того бы поспрошать, что с автоматом был. Тот – из набольших это сразу видно. Хитрый был мужик и предприимчивый. Ведь даже когда почти всю его команду положили-утопили, у него был шанс на успех. Прикончи он Фам Линь, и все. Мне с ним в скорострельности не состязаться, про Дзетту и говорить нечего. Фрекен Олсен недееспособна, Лерка в прострации. Он и в однова бы всех добил, если бы не пистолетик в руках одной стервозной особы. Кстати, тот его автомат оказался американским «томсоном». А пистолет – и того круче: тот самый «глок-17», что Лерка пыталась попервоначалу заказать. Девчонка облизнулась, конечно, на эту игрушку, но даже дергаться не стала. Все правильно: трофей Министервы, да и награду она честно заслужила.
Только закончили беседу, только добили страдальца, как опять нарисовались мои бюргеры, явились – не запылились. И опять какую-то демократо-либералистическую лабуду пропихивают. Я и без того, мягко говоря, на нервах. То, что снаружи этого не видать – еще не показатель. День был тот еще, да и допросы с пристрастием нормальным людям настроение не поднимают. Ну так, значит, они сами напросились.
Тяжело опираясь на клюку, я как была – измазанная грязью и кровью, воняющая порохом и дерьмом – к счастью, чужим – вышла к толпе. Нашелся шустрик, который оперативно подставил стульчик. Я уселась, вытянула ноющую ногу.
- Кто будет говорить?
Тот французский итальянец, что в прошлый раз микрофонил, нынче вперед не полез. Видать, хорошо помнил попытку отмазать латышей. Зато нашелся один из новеньких, вчерашнего урожая. Он еще не обтерся, местных реалий не вкусил, а мозги ему в Европе промыли хорошо, основательно, до костей. Вот он и принялся бубнить о ценности человеческой жизни, о том, что я не имела права, а этот свежеупокоенный – наоборот.
- Так вы говорите, он имел какие-то там права? – оборвала я его излияния. - То есть, вы хотите сохранить жизнь человеку, который пришел сюда, чтобы убивать, жечь, насиловать и грабить?
- Но он же сдался в плен!
- Хрена лысого он сдался. Это, вон, Дзетта с помощницей его скрутили. Две почти безоружные женщины взяли в плен бандита и убийцу. А где в этот момент были вы?
На мой голос подтянулся народ, из тех, кто был в состоянии передвигаться. Обступили меня и ждут, чего я еще навещаю. А у меня есть для них, припасено.
Я обвела собравшуюся толпу взглядом.
- Где вы были?
В ответ не раздалось ни звука. Я же, напротив, прибавила голоса.
- Где были все вы, сильные и храбрые мужчины, рассуждающие о ценности жизни и жалеющие убийц? Молчите? Так я за вас скажу!
Я, опершись на палку, поднялась и отпустила голос в полную силу.
- Вы как тараканы забились по углам, попрятались кто где. Вы, мужики, прятались за бабскими юбками! Испокон веков честь женщины была в руках ее мужчин: отца, мужа, братьев, сыновей. А нынче что? Сегодня женщины защищали мужчин, которые трусливо сидели по норам! Не умеете стрелять, так помогайте, хотя бы подавайте патроны. Но вы и на это не способны. И кто вы после этого? Сказать или сами догадаетесь?
Я перевела дух. Вокруг стояла гробовая тишина. Я чуть сбавила напора и продолжила:
- Того, которого сейчас кончили, взяла в плен кухарка, вооруженная ковшиком кипятка. Последнего бандита застрелила едва живая женщина с переломанными ребрами. А вы сидели как мыши и пердануть боялись – вдруг кто услышит, придет и за жопу схватит! Не мужики вы, даже бабами вас не назвать – это означает женщин оскорбить. Вы – бесполые существа. Гендерно-нейтральные, прости Господи. Тьфу! Лишь один из вас всех был настоящим мужчиной. Вот он лежит! Он – герой, и был бы героем, даже если бы не убил ни одного врага. Он пошел и защитил свою женщину, и поэтому она сейчас жива. А кого защитили вы? Да вы и себя-то защитить не в состоянии. А теперь подумайте: нужны ли вы нашим женщинам? Что вы можете сделать такого, чего не могут они? Молчите? То-то же. Всё, свободны.
Люди расходились молча, опустив головы – это мужики, или, наоборот, задравши нос – это женщины. А я стояла и думала: а не переборщила ли? Кто-то, возможно, после таких предъяв добудет из пяток душу и вернет ее на подобающее место. А если кто настолько привык бояться, что уже не в силах свой страх перебороть? Не сломается ли окончательно? Тяжкое, млин, это дело – править. И Михалыч с мужиками что-то задерживается. Уже темнеет, а их все нет. Мне бы он сейчас позарез нужен, просто некому больше в жилетку пореветь. Не поймет этого никто. А он – поймет. И поможет. И от Борюсика с Фридрихом никаких вестей… Впрочем, до завтра я ничего и не жду.
Первый раз мне пришлось хоронить своего. Если, конечно, не считать той братской могилы, в которую мы с Михалычем сложили безымянные жертвы того сволочного тигра. Раньше всё чужих бандитов закапывать приходилось. С теми всё просто: яму отрыл поглубже, плюнул на труп и обратно закидал. А вот Архип…
Место для могилы я выбирала не просто так. Он ведь первый, за ним, хочешь – не хочешь, другие пойдут. Кто вот так же от бандитской пули, кто от болячки, а кто и от старости. Вот и нужно было так сделать, чтобы от этой могилы н