Забытые пьесы 1920-1930-х годов — страница 14 из 27

«Партбилет»
«Невзирая на лица…»
ПЬЕСА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Действующие лица:
СОРОКИН НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ, председатель треста, 57 лет.
ТАНЯ, вторая жена его, 22 лет.
ШАЙКИН, сосед Сорокина по квартире, инвалид, беспартийный.
ШУРКА НИТОЧКИН, член партии, 27 лет.
ВОРОНИН, временный заместитель Сорокина.
КРЫМОВ, директор фабрики, из рабочих.
КРЫМОВА, его жена, партийная, из работниц.
ГАРСКИЙ, коммерческий директор.
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА, бывшая жена Сорокина, 50 лет.
ГЛУХАРЬ, председатель Районной контрольной комиссии ВКП(б).
ЛАРЕЧКИН, рабочий, секретарь фабричного партколлектива.
ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ СОРОКИНА, интеллигентный молодой человек.
КУРЬЕР советского учреждения.
МАНИКЮРША.
<ПОРТНИХА.
КАССИР.>
РЕПОРТЕР.
СТОРОЖ РАЙОННОЙ КОНТРОЛЬНОЙ КОМИССИИ ВКП(б).
1-й РАБОЧИЙ.
2-й РАБОЧИЙ.
КОМСОМОЛКА.
ЛЕТЧИК.
БОРТМЕХАНИК.
1-й ПАССАЖИР, толстый.
2-й ПАССАЖИР, тонкий.
3-й ПАССАЖИР, дипкурьер.
ПОЭТ.
<ДЕЛЕГАТ от собрания беспартийных рабочих.>
МУЗЫКАНТЫ, РАБОЧИЕ, РАБОТНИЦЫ.
Действие первое
Квартира Сорокина.
ШУРКА, ТАНЯ и МАНИКЮРША, которая занимается ногтями Тани.

ШУРКА (Тане). Значит, послезавтра в шесть уезжаете?
ТАНЯ. Не уезжаем, Шура, а улетаем на аэроплане.
ШУРКА. Прямо до Берлина?
ТАНЯ. Да…
ШУРКА (вздыхает). Здорово.
ТАНЯ. Почему — здорово?
ШУРКА. Так…
ТАНЯ. То есть как — так?
ШУРКА. Очень просто.
ТАНЯ. О чем я так страстно мечтала, наконец сбывается…
МАНИКЮРША. Да, по теперешним временам трудно мечтать о загранице…
ШУРКА. А я, например, не мечтал и не мечтаю… Буржуазное окружение…

МАНИКЮРША многозначительно смотрит на ШУРКУ и переглядывается с ТАНЕЙ.

ТАНЯ. Не видевши Европы, трудно быть объективным в суждениях, Шура…
ШУРКА. Капитализм не обязательно видеть, нужно только знать его.
ТАНЯ. А я, представь, еду с наслаждением. Я волнуюсь и дрожу от одной мысли…
ШУРКА. Кого тянет — другое дело…
ТАНЯ. Я глубоко интересуюсь Западом. Мне хочется своими глазами увидеть другой мир… Я всегда не успокаиваюсь до тех пор, пока сама не испробую глазами, руками, чувством…
ШУРКА. Будто наш Кавказ, Крым, Кисловодск и разные Ессентуки хуже капиталистических курортов…
ТАНЯ. Ха-ха-ха! Мой дедушка был таким же патриотом, как ты. Мама мне рассказывала: как начнут собираться в Ниццу — дедушка бузить… Но ведь он был старым генералом, а ты, Шурка, интернационалист!
ШУРКА. Та-ак!..

МАНИКЮРША заканчивает работу над ногтями ТАНИ, молча получает деньги, складывает инструменты в шкатулку.

МАНИКЮРША. Счастливого вам пути!
ТАНЯ. Благодарю вас.

МАНИКЮРША уходит. ТАНЯ любуется ногтями.

Вы сегодня странный, Шура: загадочно «такаете»…
ШУРКА. «Затакаешь», когда… выходит не по-твоему…
ТАНЯ (резко). Бросьте глупости! Я вовсе не желаю быть вашей любовницей…
ШУРКА. Но он же вам противен!
ТАНЯ. Я прошу личности Сорокина не касаться. Вам он — старший партийный товарищ, а мне — муж… Я пошутила, а вы вообразили… Я улетаю с мужем заграницу и прошу забыть о наших шалостях.
ШУРКА (хочет что-то сказать, но, махнув рукой, смотрит на часы, сверяет с ручными). Ну, я рванусь в райком…
ТАНЯ (примирительно). Какой вы эгоист, Шура!.. Николай Алексеевич берет меня заграницу… А я…
ШУРКА. Но ведь я люблю вас, черт возьми, и жду полгода…
ТАНЯ. Мне какое дело до вашей любви? Когда я была машинисткой, никто не обращал внимания на меня. [Теперь я езжу в мужнином салон-вагоне, и вы липнете ко мне, как мухи…]
ШУРКА (гневно). Но вы к Сорокину пошли не по любви, а из расчета!.. Вы можете любить только спецов!{280}
ТАНЯ (грозно). А вам какое дело?! (Спохватывается, нежно.) Какой ты честный, но наивный коммунист, Шура… Да. Я Сорокина иногда не выношу… до безумия!.. Особенно в постели, по ночам, когда он на кровати по газетам ползает. И шуршит, шуршит, шуршит… Ах, боже мой, как он шуршит!..
ШУРКА (резко). Ну, до свиданья!
ТАНЯ. Шура!..
ШУРКА. Мне некогда.
ТАНЯ. Одну минуту…
ШУРКА. Я должен быть в пять в райкоме на совещании, в шесть — в эм-ка-ка{281}, в семь МОПР{282}, в восемь — шефбюро, в девять — редколлегия, в десять — безбожник{283}, в одиннадцать (достает памятную книжку, перелистывает)… внезапная проверка тут.
ТАНЯ. Верю, верю!.. Девять совещаний…
ШУРКА. Значит, я вернусь домой не раньше часу.
ТАНЯ (притворно нежно). Верю, милый!.. Прощай! Будь здоров! Когда вернусь… буду вся твоя!

Подходит к ШУРКЕ, порывисто обнимает его, тот опускает портфель на пол.

ШУРКА (удивленно). Таня!.. Милая!.. Любишь?
ТАНЯ (целует прерывисто). И в Берлине, и в Париже, и в Чехословакии я буду думать только о тебе! Ты не можешь себе представить, как мне хочется… взглянуть одним глазком… почувствовать…

Входит ШАЙКИН.

ШАЙКИН (тревожно). Кто из вас ходил в уборную, товарищи?

ТАНЯ и ШУРКА отскакивают друг от друга.

ТАНЯ (растерянно). Не знаю… А что случилось?
ШАЙКИН(строго). Надо свет тушить в уборной. МОГЭС, вы знаете, за это гайку как накручивает?
ТАНЯ. Я не знаю, кто ходил…
ШАЙКИН. С вашей стороны ходили…
ТАНЯ. Почему вы думаете, с нашей?
ШАЙКИН. С нашей стороны я узнаю всех по шагам…
ТАНЯ. Может быть, соседка?
ШАЙКИН. Я спрошу… МОГЭС не шутит с этим… Строжайший режим экономии.

Уходит. Слышен настойчивый стук.

ШУРКА. Кажется, заметил, как мы?..
ТАНЯ. Ну и черт с ним… Но возмутительно: до сих пор не может человек расстаться с привычками военного коммунизма… врывается без стука…

Звонит телефон.

Вероятно, Сорокин.
ШУРКА (берет трубку телефона). Алё!.. (Важно.) А кто его спрашивает? С фабрики?.. На доклад?.. Товарища Сорокина сейчас нет дома.
ТАНЯ. Скажи: мы улетаем за границу, и никаких докладов делать он не будет…
ШУРКА (в телефон). Неизвестно, товарищ, когда он вернется… Я не могу на себя взять такую ответственность… А вдруг он не приедет вовремя…
ТАНЯ. Дайте трубку. (В телефон, важно.) Алло!.. Кто спрашивает Николая Алексеевича? Ну, кто говорит со мной? Товарищ, это мне интересно… Потому что я жена товарища Сорокина. Я должна знать, кто его спрашивает. Секретарь ячейки? Так вот что, товарищ: Николай Алексеевич выступать с докладами не может… Очень просто… Послезавтра мы летим заграницу… (Кладет трубку на стол.) Бесконечные съезды, конференции, заседания и совещания! Как это однообразно…

Входит ШАЙКИН с бумагой.

ШАЙКИН. Извиняюсь! (К Тане.) Вы действительно не виноваты… Соседка свет не погасила… я ей гайку навернул… (Оглядывая Шурку.) Разве товарищ Сорокин махнул уже заграницу?
ТАНЯ (строго). Товарищ Шайкин! Я вам тысячу раз говорила: сначала нужно постучать, потом уже входить.
ШАЙКИН (удивленно). А что, у вас секреты?
ТАНЯ. Не ваше дело…
ШАЙКИН. Извиняюсь, Татьяна Константиновна… Но я заметил у вас товарища Ниточкина. Он к вам часто ходит. Мне хочется его спросить: на каком фронте он боролся в Гражданскую войну…
ШУРКА (смущенно). Я… в Сибири…
ШАЙКИН (Шурке). А я, понимаешь, присутствовал на всех боях и сражениях… (Берет Шурку за пуговицу.) И вот, понимаешь, спим однажды в хате… вдруг трах-тарарах… понимаешь, у самого окошка… Вот я тут, в воспоминаниях, слегка коснулся, понимаешь, и отметил, как наша красная дивизия вся сполошилась… Вот… (Читает.) «Ночь была мрачная, недремлющий враг подползал к нам, как гидра контрреволюции, чтоб задушить в своей пасти капитализма наши рабоче-крестьянские ряды стальных бойцов…» «Стальных бойцов…» Тут я сам не могу разобрать, что наворочал… Подожди… «Стальных бойцов…»
ТАНЯ. Товарищ Шайкин… Ему некогда вас слушать, он торопится…
ШУРКА. Да, мне надо лыжи навострить…
ШАЙКИН. Стоп! Стоп! Стоп! Подожди, товарищ! Разобрал. Я только коснусь в общих чертах, как наша красная дивизия подходила к колодцу на водопой…
ТАНЯ. Ой, какой ужас! Вы надоели со своей дивизией… Целый год вы про одну и ту же дивизию читаете.
ШУРКА. В другой раз, товарищ Шайкин…
ШАЙКИН (сердито, к Тане). Как так — надоел? Кому надоел?! У меня вот легкое просквожено — раз! Вот память Одессы — два! (Показывает шрам на голове.) Вот здесь Армавир — три! (Поднимает подол рубахи.) А вот тут Врангель{284}…
ТАНЯ. Как вам не стыдно?
ШАЙКИН. А он, гад, стыдился, когда бил нас? Вы не присутствовали на всех боях… Последнюю юбчонку там оставили бы…
ТАНЯ. Я слышала про это… сотни раз…
ШАЙКИН. Сейчас идет строительный сезон социализьма, а еще придется вам послушать язык пушек.
ШУРКА. Брось, товарищ Шайкин… не бузи!..
ШАЙКИН. Я не бузю! Но ее родители из буржуев. И все время делали затмение массовым глазам пролетариата. Острием своим вонзали ядовитую жалу в сердце мужика!.. [Вы не сердитесь, Татьяна Константиновна! Но мы с вами классовые враги, хотя и в одном доме проживаем…] Вы гнушаетесь моих воспоминаний! И товарища Сорокина заставляете. Он голосует с вами…
ТАНЯ. Товарищ Шайкин! Я вас, честное слово, люблю, но вы — чудак…
ШУРКА. Ну ладно, иди, иди, товарищ!

ШАЙКИН уходит.

Ну и мухомор, язви его в душу!

В дверь просовывается голова ШАЙКИНА.

ШАЙКИН. Осторожность!.. Товарищ Сорокин прибыл…

Скрывается. Входит СОРОКИН с портфелем, утомленный.

СОРОКИН. Фу, наконец-то вырвался!.. Прорва всяких поручений, писем… Будто, кроме меня, никто больше не поедет заграницу…
ТАНЯ (вскрикивает). Летим?!..

Кидается в объятия СОРОКИНА, целует его, тормошит.

СОРОКИН. Ну, голубушка, довольно! Завтра еще нужно разрешение це-ка, тогда уже всё! Со служащими распрощался. Здравствуй, Шура! (Здоровается.)
ШУРКА. Трест свой сдал Воронину?
СОРОКИН. Да… Но полжизни надобно отдать на всякие формальности, бумажки и печати… ужас!.. Такой космический бюрократизм у нас! Я секретаришку своего буквально загонял… Поскакал сейчас в райком.
ШУРКА. А почему ты держишь беспартийного секретаря, Алексеич?
СОРОКИН. Меньше хлопот. С партийным — канитель. (К Тане.) Принесли лекарства из кремлевской аптеки?
ТАНЯ. Принесли…
СОРОКИН. Надо принять… Каждый год я перед заграницей развинчиваюсь, как не знаю что…
ТАНЯ (треплет по щекам). Ника, милый, ты устал? Ну, улыбнись немножечко! Добраться бы до Виши… Там ты отдохнешь…
СОРОКИН. Подогрей, пожалуйста, чайник… И нельзя ли что-нибудь подзакусить нам с Шурой?
ШУРКА. Я уж нахлестался, Алексеич… Тороплюсь на заседание.

ТАНЯ с чайником уходит.

СОРОКИН. Подожди. Мне еще необходимо передать тебе одно «пренеприятное известие»…
ШУРКА (тревожно). Какое?
СОРОКИН. Сию секунду. (Наливает в стакан капли, считает громко.) Семь, восемь, девять, десять. Стоп!.. Вот что, дорогой товарищ… Я еду за границу на три месяца, не меньше…
ШУРКА. Знаю… С Таней.
СОРОКИН. Нет, один…
ШУРКА (удивленно). Как? Разве она не едет?..
СОРОКИН. Нет.
ШУРКА (растерянно). А… она… собирается…
СОРОКИН. Я ее подготовлю к разочарованию. [Мне сейчас дали понять в верхах — неудобно вывозить ее заграницу.] Так вот, голубчик… Заходи сюда почаще… В театр, на концерты води… А через месяц помоги ей выбраться на Кавказ… Пусть отдохнет…
ШУРКА. Я не понимаю… Она…
СОРОКИН. Словом, оставляю на тебя, Шурка…
ШУРКА. Ты смеешься?
СОРОКИН. Над кем?
ШУРКА. Надо мной…

Входит ТАНЯ.

СОРОКИН. Моя бывшая супруга не заходила?
ТАНЯ. Нет. (Берет спички со стола.) Опять с какой-нибудь гадостью?
СОРОКИН. Нет… Звонила по телефону в трест.

ТАНЯ уходит.

Желает повидаться…
ШУРКА. Неужели тебе не надоело каждый год по заграницам ездить? Поехали бы лучше с Таней на Кавказ.
СОРОКИН. На Кавказ?..
ШУРКА. Да…
СОРОКИН. Я имею дерзость считать себя культурным человеком. И без заграничных впечатлений я, товарищ, не жилец.
ШУРКА (удивленно). Как это понять?
СОРОКИН. Очень просто. Хотя и не совсем… Для тебя «Запад» — пустой звук… Ты поймешь совсем не то, что я имею в виду. На Западе колоссальная техника. Последнее слово технической красоты… А здесь… Ну, как тебе попроще объяснить? Здесь я чувствую… давление громадной ответственности… А заграницей совершенно другая обстановка: я отвлекаюсь от серых будней наших, отдыхаю…

ШУРКА удивленно смотрит на СОРОКИНА и пятится.

Да, ба-тень-ка! Я таким вот… (показывает рукой) начал революционную карьеру… Когда реальное окончил, я уж был партийным дядей… Вы, молокососы, на готовенькое сели. А сами не знаете, в чем ужас самодержавия. Как мы с ним боролись. Ну, вот скажи мне: как типографский шрифт хранится в ножках стола? (Увлекается.) Или вот был случай… Однажды к нам нагрянул обыск. Я спокойненько печатал прокламации на гектографе… Слышу — рвутся. И что ж? Пришлось мне скушать весь гектограф, вместо студня!..
ШУРКА (в раздумье). Ты хочешь противопоставить культуру Запада нашему строительству? Так, что ли?
СОРОКИН (устало). Ничего я не хочу противопоставлять. Давай позавтракаем. (Декламирует.) «Вырастешь, Саша, узнаешь…»{285}
ШУРКА. Я тороплюсь… на заседание…
СОРОКИН. Ну, торопись, голубчик… Ты еще молод… Тебе можно торопиться. Когда я был в твоих годах, я тоже торопился и не знал, за что взяться. Все было прекрасно! Какие необъятные заманчивые перспективы рисовались! Юношеский пыл окрашивал все в яркие цвета! Я чувствовал беззаветную любовь к хорошему и жгучую ненависть к дурному! А теперь? Мне торопиться уже некуда. Беззубый лев!
ШУРКА. Ты омоложенье, кажется, попробовал?{286} Разве не подействовало?
СОРОКИН. Да, но после незначительной вспышки энергии наступило резкое и окончательное угасание… Да что об этом говорить! Жизнь есть комплекс бесчисленных и сложных законов, ухватить которые за хвост пока что трудновато. (Пауза.) Ты говоришь, сейчас в райком?
ШУРКА. Да.
СОРОКИН. Поторопи там, кого нужно, с принятием моего членского взноса… Я с секретарем послал…
ШУРКА. Я сейчас туда…

В дверь стучат.

СОРОКИН. Войдите… Да-а… A-а! Воронин? Входи!

Входит ВОРОНИН. ШУРКА уходит.

С актом о сдаче и приеме?
ВОРОНИН. Нет… Я решил поговорить с тобой начистоту, Алексеич.
СОРОКИН. Ого?! Тогда садись поудобнее… Давай поговорим начистоту…
ВОРОНИН. Я приехал доложить тебе, Алексеич, что без ревизии эр-ка-и{287} я принимать от тебя трест затрудняюсь… Откровенно сказать: решил не принимать…
СОРОКИН. То есть?
ВОРОНИН. Ты не отсрочишь свой отъезд, помочь мне разобраться, согласовать, указать? Хотя бы в основном… Сегодня ясно стало, что с сырьем дело обстоит неважно… Необходимо внести оживление, заострить внимание…
СОРОКИН. Чепуха! Это твое личное мнение, товарищ Воронин…
ВОРОНИН. Ничего подобного! Вот данные… Придется консервировать несколько фабрик… У тебя установка была на заграничное сырье…
СОРОКИН. Дорогой Воронин! Если бы мне развязали руки… я бы к чертовой матери смел наше российское барахло! Я заменил бы все до винтика западным оборудованием… Я поставил бы гигантов… Мой коммерческий директор Гарский ежегодно ездит по заграницам… Но не одного его… я разослал бы по Европе, по Америке целиком и полностью моих спецов изучать, перенимать, закупать, ввозить западную технику… Без Запада мы чепуха! Не вылезем…
ВОРОНИН. Все это хорошо, но… на фабриках готовятся забастовки… Ты не можешь остаться на недельку?
СОРОКИН. Ни в коем случае… У меня уже билеты на руках…
ВОРОНИН. Тогда дело может… осложниться…
СОРОКИН. Как же я, товарищ, управлял три года, и не было никаких осложнений? Ты кончил институт народного хозяйства, а боишься на три месяца остаться за меня?.. Что за чепуха?! Я даю тебе гениальнейшего коммерческого директора, Гарского. Используй его, как тебе заблагорассудится… Это удивительнейший и честнейший спец западной закалки…
ВОРОНИН. Все это так, товарищ Сорокин, но мне не хочется три тысячи рабочих выкидывать на биржу труда!
СОРОКИН (резко). Что же ты хочешь от меня?
ВОРОНИН (резко). Акта о приеме треста я не подпишу, пока мы не выясним… Нужно переменить установку, тогда…
СОРОКИН. Ах, вот ка-ак?.. С этого и начинал бы, дорогой товарищ. Вышло бы по-большевистски… В лоб… Шах королю…
ВОРОНИН. Я доведу до сведения Контрольной комиссии… А там уж мы увидим…
СОРОКИН. Ха-ха-ха! Вы, молодой человек, хотите напугать меня? Я — старый большевик…
ВОРОНИН. И я не молодой.
СОРОКИН. Отказываться от приема треста, когда все целиком и полностью согласовано, называется по меньшей мере… мальчишеством… Это — мальчишество!.. Чепуха! Несерьезное отношение к делу, вы не умеете увязывать программы вуза с действительностью.
ВОРОНИН. Тогда — всего хорошего.
СОРОКИН. Всего наилучшего… Но я советую вам по-товарищески не делать глупостей… Поверьте: ничего из вашего наскока не получится… Вы же не отвечаете за мое управление, так в чем же дело?
ВОРОНИН. Я доведу до сведения контрольных органов, в каком виде застал трест…
СОРОКИН. Пожалуйста. Но это пахнет самомнением… Вас оставляют временно… Только на три месяца… Правильнее было бы вам с этой точки зрения и смотреть на дело…
ВОРОНИН. Товарищ Сорокин! Трестовские недостатки настолько значительны, что ты меня не поучал бы, если не можешь помочь…
СОРОКИН. Помощь иным бывает просто бесполезна. Вы отказываетесь — я найду другого… Только и делов… Сейчас позвоню и согласую этот вопрос.

ВОРОНИН уходит.

Какая дрянь! Он изволит понимать свое временное заместительство как постоянное… Молод еще, голубчик! (Пауза.) Что она там с завтраком? Жрать неимоверно хочется.

Выходит. Начинается радиоконцерт: «Яблочко» из балета «Красный мак»{288}. Через минуту возвращается, возбужденный.

Что еще за новость? Не понимаю! Это же чистейшей воды безобразие!..

Входит ТАНЯ с чайником и со сковородкой.

СОРОКИН. Что это значит, Таня?!
ТАНЯ. Именно?..
СОРОКИН. Почему Шурка так бесцеремонно с тобой обходится?
ТАНЯ. Как, бесцеремонно?
СОРОКИН (визгливо). Что вы, товарищ, не понимаете, о чем я говорю?..

Прекращает радиоконцерт.

ТАНЯ. Не понимаю…
СОРОКИН. Значит, он не вас обнимал на кухне, как пожарный кухарку?..
ТАНЯ (волнуясь). Он шутя, Николай Алексеич!
СОРОКИН. Такие шутники — любовниками раньше назывались!..
ТАНЯ. Но он так прощался со мной…
СОРОКИН (не слушая). Я предупреждал вас, дорогой товарищ, я стар, но буду любить вас, насколько я, что ли, способен… Но с оговорочкой, однако: при первом же вашем поползновении к другому вы механически выбываете, товарищ!..
ТАНЯ. Честное слово, он по невежеству позволил лишнее…
СОРОКИН. Ты лжешь! Я видел все!.. (Пауза.) После такой новости, конечно, ты со мной заграницу не поедешь!..
ТАНЯ. Как?! Коля! Что ты делаешь со мной? Я не виновата!..
СОРОКИН (ходит возбужденно). Безобразие!..
ТАНЯ. Неужели можно ревновать к близкому товарищу?
СОРОКИН. Какой он мне близкий товарищ?.. Мальчишка! Сын моего хозяина по ссылке! Когда он не родился, я уж в партии был!..

Входит ШАЙКИН с чертежной бумагой, завернутой в трубочку.

ШАЙКИН. Вот я, товарищ Сорокин, перед вашим отъездом принес карту показать…
СОРОКИН (сдерживая себя). Какую карту?
ШАЙКИН. Карту военных действий… (Развертывает.) Я сам ее составил. Здесь вот обозначены красными птичками те места, где я бывал на фронтах… И в империалистическую, и в Гражданскую войну. Взгляните: вся карта усеяна красными точками… От Архангельска до Одессы, потом идет к Владивостоку…
СОРОКИН. Дорогой товарищ… Нельзя ли в другой раз? Я занят…
ШАЙКИН. Я хотел спросить вашего совета… Можно ее приложить к моим воспоминаниям, для ясности? Чтоб поверили, где я бывал… Вот, например, возьмем Барановичи…
СОРОКИН (еле сдерживая себя). Товарищ Шайкин!
ШАЙКИН. Только надо прикнопить ее к стене… Я нарочно кнопки приобрел для этого… чтобы удобнее смотреть…
СОРОКИН. Товарищ Шайкин, оставьте меня… Мне очень некогда сейчас…
ШАЙКИН. Потом войти?
СОРОКИН. Нет уж: обождите с вашей картой, пока я не уеду заграницу!

ШАЙКИН растерянно смотрит на СОРОКИНА, потом уходит. СОРОКИН подходит к шкафчику, берет флакон с лекарством, наливает в стакан и пьет.

ТАНЯ. Значит, ты чувствуешь, что твоей любви недостаточно для супружеской жизни?
СОРОКИН. Почему я должен так именно чувствовать?..
ТАНЯ. Ревнуешь. Но в то же время оставляешь меня здесь одну…
СОРОКИН. Я не султан турецкий, чтобы запирать тебя в гарем…
ТАНЯ. Почему же тогда ревнуешь, как султан?..
СОРОКИН. Если я тебе напоминаю о первом пункте нашего договора, это не значит — я ревную…
ТАНЯ. А ты помнишь второй пункт нашего договора?
СОРОКИН. Конечно, помню…
ТАНЯ. Почему же до сих пор нет у меня ребенка?
СОРОКИН (запальчиво). Для чего тебе понадобился ребенок? Что может дать тебе ребенок? Алименты? Персональную пенсию после моей смерти? Ты лучше бы продолжала образование, раз вылезла из машинисток!.. Мне стыдно было хлопотать за… за… тебя!
ТАНЯ. У меня сейчас каникулы… Я собралась с вами заграницу…
СОРОКИН. А я не могу взять…
ТАНЯ. Ты злой! Ты знаешь, что это для меня так важно… И ты мучаешь…
СОРОКИН. Для чего вы год назад изъявили согласие быть моей женой? Для чего вы… (Обрывается.)
ТАНЯ. Я поняла теперь, что я ошиблась… Я с вами растеряла всех своих близких друзей… Сейчас мне открыто льстят, а тайно ненавидят… Мне невыносимо от этого ложного положения…
СОРОКИН. Лжете!.. Я ошибся, а не вы… Вы не ошиблись, голубушка! Такие, как вы, не ошибаются! Вы… для чего вы выбрали именно меня, а не молодого человека?
ТАНЯ (иронически). Конечно, со шкурными целями. Я хотела иметь от вас талантливого «пролетарского» ребенка. Я хотела пользоваться вашим положением…
СОРОКИН. Вот именно… «положением»…
ТАНЯ. Но вы не только ничего мне не дали, но и разрушили во мне прежнее уважение к старым большевикам. До замужества я представляла вас, Сорокина, в ореоле революционного величия. А сейчас убедилась: вы обычный серенький человечек… Скажите, в чем ваше величие и достоинства?
СОРОКИН (свирепо). Замолчи, девчонка!.. Я — старый заслуженный революционер! Ты не смеешь меня судить! [Меня будет судить история!]

Стучат в дверь.

ТАНЯ (с иронией). Вы — историческая личность, да, но если б вы были также личностью физической…

В дверь стучат.

Да… войдите…

ТАНЯ уходит во вторую дверь. Входит КАССИР.

КАССИР. Извиняюсь, товарищ Сорокин, кассир издательства…
СОРОКИН (ласково). A-а! Здравствуйте, товарищ! Проходите, садитесь. (Подает руку.)
КАССИР (почтительно). Я принес ваш гонорар, товарищ Сорокин. Причитается всего три тысячи пятьдесят рублей. Ваши статьи о перспективах — девятьсот рублей, седьмое издание «В ссылке» — тысяча рублей, книга «Западные впечатления» — пятьсот, сборник статей по «Семейному праву» — триста рублей и за семнадцать предисловий — триста пятьдесят… Потрудитесь получить…
СОРОКИН (просматривает ведомости). А почему так мало за предисловия?
КАССИР. Не могу сказать, товарищ Сорокин. Так выписано бухгалтерией… Вероятно, очень коротенькие предисловия…

Входит ПОРТНИХА с коробкой. Сорокин направляет ее к жене. Через минуту та выходит и перед трюмо примеряет новое платье.

СОРОКИН. Да, правильно, коротенькие: в десять-пятнадцать строк… Издательству нужно было мое имя, а не самые предисловия…
КАССИР. Потрудитесь, товарищ Сорокин, расписаться вот здесь, здесь и здесь…
СОРОКИН. У меня на этот случай штемпелек имеется. (Вынимает штемпель и прикладывает к ведомости.) Все, кажется?
КАССИР. Да, да… (Вынимает деньги.) Потрудитесь сосчитать, товарищ Сорокин…
СОРОКИН (считает). Да, да, верно… Совершенно верно: три тысячи пятьдесят. Благодарю вас, товарищ!..
КАССИР. Разрешите пожелать вам, товарищ Сорокин, счастливого пути и благополучного возвращения из заграницы!..
СОРОКИН. Спасибо, дорогой! Спасибо. (Дает руку.) Следующий гонорар мой я прошу прислать туда мне, заграницу. (Подходит к столу.) Вот вам адресок… (Дает бумажку.)

Входит ТАНЯ.

ТАНЯ. Портнихе нужно пятьдесят рублей.
СОРОКИН. Бери…

ТАНЯ расплачивается с портнихой. КАССИР берет бумажку и уходит. Входит рабочий ЛАРЕЧКИН.

ЛАРЕЧКИН (у дверей). Можно?
СОРОКИН (недовольно). Кто там? По какому делу, товарищ?
ЛАРЕЧКИН. Я с фабрики, секретарь ячейки Ларечкин…
СОРОКИН. A-а! Здравствуй, товарищ Ларечкин… (Подает руку.) Проходи, садись…

ПОРТНИХА уходит.

ЛАРЕЧКИН. Я за вами, товарищ Сорокин. Рабочие ждут.
СОРОКИН. Вы по телефону бы звякнули.
ЛАРЕЧКИН. Мы звонили, но супруга ваша…
СОРОКИН. Да, видите ли, я сейчас внезапно вызван на чрезвычайно экстренное заседание… Как быть, голубчик?
ЛАРЕЧКИН. У нас большие неполадки, товарищ Сорокин… Вы нужны — вот до зарезу…
СОРОКИН. Я это отлично понимаю. Везде я нужен до зарезу. Но, понимаете, вызван на… (берет со стола бумагу) вот, на экстренное заседание особой Коллегии высшего контроля по земельным делам… (Начинает одеваться.)
ЛАРЕЧКИН. Значит, рабочие нас разнесут!
СОРОКИН. Почему разнесут?
ЛАРЕЧКИН. Дальше невозможно с неполадками… Сырье, угроза сокращения, жилищный вопрос… Только вы…
СОРОКИН. Голубчик! Я с сегодняшнего дня уже в командировке… но у меня вечером будет ваш директор Крымов. Я заслушаю его доклад и дам необходимые директивы…
ЛАРЕЧКИН. Крымову рабочие не доверяют… Парень выпивает.
СОРОКИН. А я по ссылке его знаю — преданный член партии, рабочий от станка.
ЛАРЕЧКИН. Был рабочим, а теперь хуже чиновника.
СОРОКИН. Ну, товарищ, представьте вашу резолюцию в трест Воронину. Он там с коммерческим директором Гарским детально разберется.
ЛАРЕЧКИН (настойчиво). Рабочим нужны вы, а не Воронин и не Гарский. Если вы к нам не поедете, я скажу прямо: будет нехорошо… Там ждут вас как высшего руководителя. Вы можете успокоить, разобраться, выслушать, снять Крымова…
СОРОКИН (раздраженно). Я не могу, голубчик! У меня до сорока фабрик, и если я везде буду успокаивать рабочих увольнением директоров…
ЛАРЕЧКИН (иронически). Тогда счастливо оставаться…

ЛАРЕЧКИН уходит. Сорокин раздевается.

СОРОКИН. Ай-ай-ай! Как они любят к месту и не к месту демагогию пускать… С такими социализм строить…

Входит СЕКРЕТАРЬ.

СЕКРЕТАРЬ. Николай Алексеич…
СОРОКИН. Ну как, уплатил?
СЕКРЕТАРЬ. Нет, Николай Алексеич… вышло маленькое недоразумение…
СОРОКИН. Что — потерял мой партбилет?
СЕКРЕТАРЬ. Нет, в райкоме отобрали…
СОРОКИН. Как, отобрали? Кто отобрал?
СЕКРЕТАРЬ. Председатель Контрольной комиссии Глухарь…
СОРОКИН. Что за ерунда? Как он смел?! Глухарь?!
СЕКРЕТАРЬ. Да…
СОРОКИН. Это же безобразие!
СЕКРЕТАРЬ. Он говорит, если за целый год не уплачены членские взносы, партбилет недействителен.
СОРОКИН (взволнован). Но почему ты не звонил сюда?
СЕКРЕТАРЬ. Я звонил, Николай Алексеич… но трубка, видите, снята…
СОРОКИН. Час от часу не легче… Как же ты, такой сообразительный, товарищ Зернов, не мог догадаться, что партбилета никому нельзя отдавать?
СЕКРЕТАРЬ. Я не отдавал, Николай Алексеич. Партбилет лежал на столе, а этот взял его…
СОРОКИН (раздраженно). Ну, это не оправдание, товарищ Зернов.
СЕКРЕТАРЬ. Я употребил все, чтоб вырвать… Поднял там чуть не скандал…
СОРОКИН. Ты мне больше не нужен…
СЕКРЕТАРЬ. То есть как, Николай Алексеич?
СОРОКИН. Таких разгильдяев я иметь не желаю!
СЕКРЕТАРЬ. Но я не виноват, Николай Алексеич!
СОРОКИН (вне себя). Я, что ли, всучил Глухарю свой партбилет?! Можете уйти!

Пауза.

СЕКРЕТАРЬ (нерешительно). Я в местком обращусь, Николай Алексеевич.
СОРОКИН (твердо, но спокойно). Молодой человек! Я принял вас без всяких месткомов как родственника Тани. И уволю так же. «В местком…» За местком я боролся десятки лет… и меньше всего думал, что такие молодые человеки… будут грозить мне самому месткомом. Всего хорошего…

СЕКРЕТАРЬ уходит. Из второй двери выходит одетая ТАНЯ.

ТАНЯ (вслед секретарю). Коля! Подожди!

Проходит мимо СОРОКИНА. Тот задерживает ее.

СОРОКИН. Таня, ты куда?
ТАНЯ. А вам какое дело? (Хочет уйти.)
СОРОКИН. Танюша! Брось глупости!.. Ты нетактично поступила, я понервничал… вот и все…
ТАНЯ. Я с вами жить не буду…
СОРОКИН. Почему?
ТАНЯ. Я ухожу к Шурке.
СОРОКИН (пораженный). К Шурке?
ТАНЯ. Да…
СОРОКИН. К Ниточкину?
ТАНЯ. Да. Вы меня довели до этого позора! Я сейчас беспомощна как никогда. Вы оторвали меня от моей маленькой работы, превратили в куклу для забавы дряхлого ребенка! А сейчас толкаете на улицу или в объятия партийного недоросля. Ну что ж. Так мне и надо. Я из чуждой для вас среды. Вы — коммунист из потомственных дворян, а я — дворянка беспартийная. Вы — вождь, а я — вошь. До свиданья. (Уходя.) До свиданья!..
СОРОКИН. Что это за чепуха?! (Вскрикивает.) Таня!.. Таня!.. Два слова…

ТАНЯ возвращается.

Тогда я попрошу тебя о последнем одолжении. Будь сегодня вечером хозяйкой при гостях… Чтоб никто пока не знал о нашем этом…
[ТАНЯ. Вы скажите честно: почему вы не берете меня заграницу?
СОРОКИН. Я имею… директиву… Я…
ТАНЯ. Ну, тогда все ясно!..]

ТАНЯ уходит.

СОРОКИН (подозрительно оглядывает комнаты). Таня! Таня! Черт возьми, опять один! Один… В молодости некогда было любить, а теперь уж поздно… Теперь бы в одиночку мне!.. Как все было ясно! (Вскрикивает.) Подполье, конспирацию, кличку мою! Кротовую работу… Подрывать, подкапывать старый строй!.. (Пауза. Шепотом.) Да. А партбилет?! Нужно вырвать!.. (Торопливо одевается, хочет бежать.)

Звонок телефона. СОРОКИН колеблется, затем берет трубку.

Занавес.
Действие второе
Комната районной Контрольной комиссии. Два письменных стола. На одном — телефон. СТОРОЖ подметает пол, разговаривает с КУРЬЕРОМ.

КУРЬЕР. Революция-то, брат, революцией, а жить-то все-таки надо… Я вот девятого сокращения со дня на день ожидаю.
СТОРОЖ. И правильно. Ленин как ставил вопрос? Ленин ставил вопрос так, что штаты должны сокращаться. Чтоб припугивать вашего брата, советского чиновника… «Лучше меньше, да лучше…»{289}
КУРЬЕР. Да какой же я советский чиновник? Я — кульер Упрнаргостурбаза по гончарному сектору и сухой перегонке дерева.
СТОРОЖ (закуривает). А Ленин ставил вопрос так: чтоб двигаться к социализму, нужно тактику иметь. Как вон на охоте к уткам подкрадываешься… и пригнешься, и ляжешь, и на карачках, по колено иной раз в воде приходится… Так и в нашем партейном деле…
КУРЬЕР. Значит, ты тоже партейный стал?
СТОРОЖ. Кандидат… Плачу им столько же, сколько настоящий член партии.
КУРЬЕР. Твои старые кости тоже на сожжение должны пойти?
СТОРОЖ. А как же?
КУРЬЕР. Чтоб и духу не осталось?
СТОРОЖ. Духу не останется, а пепел получай.
КУРЬЕР. Вон ка-ак?! Через этот пепел, бог с ним, я раз пострадал… Дает мне управделами срочную бумагу, говорит: «Немедля, Ложкин, доставь пакет к ответственному на Тверской. Чрез полчаса, грит, уезжает на вокзал». Я доехал до Тверской, смотрю, кругом мильтоны, оцепление. И так и сяк — пробиться не могу. «Что такое?» — спрашиваю. «Пепел, говорят, везут на красной колеснице в маленьком горшочке с музыкой и флагами». — «Чей же пепел, — спрашиваю, — дослужился до такого почету?» Мне отвечают: «Ответственного товарища Григорьева, который очень много пользы сделал для трудящихся…» Я, конечно, снял шапчонку и окстился. Но мне объясняют: «Рано креститься, — грит, — пепел-то еще и на вокзал не прибыл…»
СТОРОЖ. Правильно!..
КУРЬЕР. А я-то пострадал!
СТОРОЖ. За что?
КУРЬЕР. Пакет-то срочный был. А я из-за оцепления не мог доставить ответственному. Тот уехал без пакета. На другой день по индустриализации страны ввиду режима экономии и охраны труда со страхкассой кульера Ложкина постановили сократить в седьмой раз… Будь бы я ответственный — меня…
СТОРОЖ. И ответственного нынче шандарахнут, если оторвется от масс… Теперь строго…
КУРЬЕР. Это означается больше по газетам — строгость. А так навряд ли. Высший сан партейный больше переводят на другое место… Чтоб с глаз долой… А вот кульерский сан — прямо в шею… Останешься без всякого места. Нет тебе места нигде… Хоть полезай в дупло, как дятел…
СТОРОЖ (угрюмо). Ну ладно, поспешай…
КУРЬЕР. Да, заболтался я, Егор Васильевич… Надо бежать. Ваше дело — заседать, а наше — разносить пакеты!..
СТОРОЖ. Поспешай, поспешай!
КУРЬЕР. До свидания!
СТОРОЖ. Вались!

КУРЬЕР уходит.

Чисто беспартийный обыватель! Никакой в нем тактики и марксистского анализа. Как был кульером в империалистической судебной палате, так и в том развитии остался до двенадцатой годовщины. А ведь раньше мы, кульеры всей палаты, уважали его, считали умным человеком… (Уходит.)

Звонит телефон. Входит КОМСОМОЛКА, берет трубку.

КОМСОМОЛКА. Алло! Рай-ка-ка! Из ячейки МОПРа? Товарища Ниточкина сейчас нет… Я передам ему… Здесь только председатель рай-ка-ка товарищ Глухарь. Да. До свиданья!

Вешает трубку и тихонько запевает песню.
    Высоко в небе ясном
          Вьется алый стяг,
Мы мчимся на конях
          Туда, где виден враг.
    И в битве упоительной
Лавиною стремительной
          Даешь Варшаву, даешь Берлин.
          Мы врезалися в Крым.
Входит ШУРКА.
Веди, Буденный, нас смелее в бой,
Пусть гром гремит…{290}
ШУРКА (поет).
          Земля трясется,
     Поп на курице несется,
     Попадья бежит пешком,
     Чешет косы гребешком{291}.
Мы беззаветные геро-ои все.
И вся-то наша жизнь есть борь-ба-а-а!
                                       борь-ба-а-а!
КОМСОМОЛКА (хохочет от неожиданности, потом, успокоившись). Где ты был, когда мозги раздавали?
ШУРКА. Заседаю, Муся, заседаю!..
КОМСОМОЛКА. Сейчас на тебя жаловались…

Входит ГЛУХАРЬ в накинутом пальто, с папкой под мышкой, ежится.

ГЛУХАРЬ. Что вы ржете, молодежь?.. Трепануло бы вас, как меня, небось бы скрючились…
КОМСОМОЛКА. Лихорадка?
ГЛУХАРЬ. Да…
КОМСОМОЛКА. Ехал бы домой…
ГЛУХАРЬ. Вот докончу сорокинский материал. А партбилет его запри-ка в стол…

КОМСОМОЛКА берет партбилет и кладет на стол. ГЛУХАРЬ уходит.

КОМСОМОЛКА (Шурке). Почему ты ни на каких заседаниях не бываешь? Звонят и жалуются…
ШУРКА. Не разорваться мне. Двадцать совещаний в день, не знаешь, на которое попасть… Сейчас только кончился МОПР… Запарился…
КОМСОМОЛКА. А оттуда только что звонили, спрашивали тебя…
ШУРКА. Это… к следующему заседанию… Надо лыжи навострить к безбожникам…
КОМСОМОЛКА. У безбожников уже кончилось…
ШУРКА. Как кончилось? (Смотрит в книжку.) Верно, черт возьми!.. Надо ползти в шефбюро…

Входит ГЛУХАРЬ.

ГЛУХАРЬ (комсомолке). Черкни-ка повесточку Сорокину к десяти часам утра послезавтра…
ШУРКА. Я сегодня буду у него. Могу передать.

Входит ЛАРЕЧКИН.

КОМСОМОЛКА (Шурке). Пойдем, напишу.

ШУРКА и КОМСОМОЛКА уходят.

ЛАРЕЧКИН. Здравствуй, Глухарь.
ГЛУХАРЬ. Здорово, Ларечкин. Ты что напетушился, как…
ЛАРЕЧКИН. У вас ответственные к чертовой матери оторвались от масс… Так нельзя, товарищи…
ГЛУХАРЬ. Есть такой грех, да не у всех… А в чем суть?
ЛАРЕЧКИН. Вот какая категория, Глухарек. У нас сию минуту открывается общее фабричное собрание. С бузой… нас будут крыть. По случаю нехватки сырья рабочие требуют управляющего трестом Сорокина. Неполадок пропасть: об деталях для ткацкой, об жилищном вопросе, об покупке водогрейных труб у частной фирмы, об директоре Крымове. Такая категория получается: не приди он — острые вопросы, взятки и всякая такая категория может вылиться… Да… Но Сорокин отказался. Что это за отрыв такой от массы? Что это за вилянье?.. У нас за полгода семь авариев на фабрике.
ГЛУХАРЬ. Но он же едет заграницу… И дела уже сдал…
ЛАРЕЧКИН. Раз требуют рабочие, то ты явись и объясни. Потом вались хоть на все четыре стороны…
ГЛУХАРЬ. Воронин может сделать доклад.
ЛАРЕЧКИН. Воронин — новый человек… А Сорокин скажет — точка.
ГЛУХАРЬ. Надо бы раньше звякнуть сюда…
ЛАРЕЧКИН. Он обещал. Мы ждали… Позвонили, а его супруга с нами разговаривать не желает…
ГЛУХАРЬ. Ого! Ты хочешь, чтобы чуждый элемент с тобой в обнимку… был?
ЛАРЕЧКИН. Дальше и мы не будем смотреть из-под ручки на него… Давай его по партейной линии…

ГЛУХАРЬ звонит. Входит КОМСОМОЛКА.

ГЛУХАРЬ (комсомолке). Машенька! Позвони, пожалуйста, Сорокину.
ЛАРЕЧКИН. Его и дома нет… При мне собрался уезжать на экстренное заседание…
КОМСОМОЛКА. Я сейчас проверю… (Ищет в книжке адрес и звонит.) Пять восемьдесят один ноль один… Благодарю вас… Алло! Товарищ Сорокин? С вами будет говорить председатель рай-ка-ка товарищ Глухарь…

Передает трубку ГЛУХАРЮ.

ЛАРЕЧКИН (удивленно). Как же он дома-то оказался?
ГЛУХАРЬ. Здравствуй, отец! Я с тобой ругаться. Что ж ты: на фабрику пообещал приехать и сдрейфил? Ждут ведь ребята. Пришли жаловаться… Что? Как, как? С партбилетом потом… Нет, давай-ка, Алексеич, съезди сперва на фабрику… Потом уж на экстренное заседание… Подожди ты с партбилетом! Это пустяки… Не можешь? Знаю, что ты в командировке…

Входит ВОРОНИН.

Но… ты бы на недельку остался… Воронин — новый человек, пока не в курсе… Да и делишки есть кое-какие по контрольной линии… Так вот, Алексеич, в порядке парт-дисциплины давай-ка сыпь на фабрику. А послезавтра к нам приедешь — потолкуем о делах и о партбилете… Нет, нет. Никаких отговорок, товарищ. Вали! Дело не терпит. Пока. (Кладет трубку.)
ВОРОНИН. Сорокин не желает оставаться на неделю.
ГЛУХАРЬ. Останется…
ВОРОНИН. Вот еще к той пачке документов, которые я передал тебе. Трест наш накануне краха… Принимать его в таком виде я не буду…
ЛАРЕЧКИН. Видал, какая категория получается?
ГЛУХАРЬ (резко). Как так — не буду? С коих пор это вы, товарищи, научились говорить: «Не буду»? Партия не спрашивает, посылает. Что это такое: «Не буду», «Не желаю»?
ЛАРЕЧКИН. Это правильно. Партия посылает — значит, иди…
ВОРОНИН. Андрей Васильевич! Без ревизии я треста принимать не буду… С фабрикой «Красная Заря» дело обстоит катастрофически…
ГЛУХАРЬ. Что значит — катастрофически?
ВОРОНИН. Сырья нет.
ЛАРЕЧКИН. Сырья нет… Аварии все время. Пьяница-директор.
ГЛУХАРЬ. А почему нет сырья?
ВОРОНИН (развертывает бумаги). Изволь сегодняшнюю сводку… Сырья только на один месяц… А потом что я буду делать?
ЛАРЕЧКИН. И бюро ячейки что будет делать?
ГЛУХАРЬ. Что за ерунду городите?
ВОРОНИН. Не ерунду, а то, что есть… (Указывает на бумагу.) Вот, придется консервировать… Рабочие почуяли.
ЛАРЕЧКИН. Не почуяли, а досконально знают все! От них не скроешься…
ГЛУХАРЬ (смотрит в бумаги). Ах ты, холера, холера! Выходит, тут хужее дело…
ВОРОНИН. Сорокин привык держать курс на заграничное сырьецо. Спецы ему очки втирают, а особенно пройдоха Гарский. А старик все утверждает… Теперь в Наркомторге дело сорвалось с валютой…{292} В результате… вот… тебе — картинка… Акта о приемке я не подпишу.
ГЛУХАРЬ. Подпишешь. Мы срочно разберемся в этом… Фу, холера, голова кружится…

Садится и берется за голову.

КОМСОМОЛКА (подбегает). Езжай, Андрей Василич… Ты еле на ногах стоишь…
ЛАРЕЧКИН. Да, ты что-то не в себе, парень…
ГЛУХАРЬ (Воронину). Если б не трепанула лихорадка, я сейчас с вами метнулся бы на фабрику.
ЛАРЕЧКИН. Тебя-то не нужно там…
ВОРОНИН. Но дело очень скверное…
ЛАРЕЧКИН. Нас сегодня разнесут.
ГЛУХАРЬ (Воронину). Давай, вали туда, добейся перелома, успокой рабочих. Завтра мы этот вопрос поставим… Дело тут, оказывается, хужее…
ВОРОНИН (отдает материал). Хорошо. Пока…

Уходит вместе с ЛАРЕЧКИНЫМ.

ГЛУХАРЬ. Ну, я, товарищи, в баню… Веничком немного покомандую.
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха! Что ты, старик, что ли?
ГЛУХАРЬ. С веничком-то? Обязательно. Я попариться любитель… Рос в деревне, Машенька…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!
ГЛУХАРЬ. Запри сорокинский билет…

ШУРКА берет билет и смотрит, перелистывая.

Надо двигаться. (Одевается.) Еле ноги волоку…

Звонок телефонный.

КОМСОМОЛКА (берет трубку). Алло! Рай-ка-ка! С фабрики «Красная Заря»?.. Товарищ Ларечкин был здесь, но уже уехал… Товарищ Глухарь здесь… (Глухарю.) Андрей Василич, тебя.
ГЛУХАРЬ. Кто опять?
КОМСОМОЛКА. С фабрики…
ГЛУХАРЬ (берет трубку). Слушаю… Как? Бузят?.. Сорокин будет, и Воронин поехал к вам… Вы там сами, ячеешные, плохо пошевеливаетесь… С прохладцей больно… да… Вас бы потрясти самих немного… Что? Забастовку организуют? Здрасьте, я вас по соплям узнал… Этого срама еще не хватало! (Кладет трубку, комсомолке.) Придется самому туда поехать.

КОМСОМОЛКА. Что ты, смеешься?
и (одновременно)
ШУРКА. Куда тебя, такого, понесет?

ГЛУХАРЬ. Поеду сам взгляну…

Входит АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.

АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Здравствуй, Андрей!
ГЛУХАРЬ. Здравствуй, Авдотья Ивановна!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.(Шурке). Здравствуй, Шуряк!..
ШУРКА. Здравствуй, Авдотья Ивановна!..
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.(Глухарю). Ну как, Андрюша, материалы подтверждают?
ГЛУХАРЬ. Материал тяжелый, Авдотья Ивановна! Придется высадить Сорокина из тарелки…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Даже так?
ГЛУХАРЬ. Да. Жалко старика, но вертится на холостом ходу и разлагается. Связь с бескостным элементом. Кругом густая сволота… Не провернешь… А на производстве полный развал…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Неужели исключат, Андрюша?
ГЛУХАРЬ. Вроде этого…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Быть может, как-нибудь можно еще поддержать?.. Не болен ли он?
ГЛУХАРЬ. Авдотья Ивановна! Раздумье у него и раньше бывало… в ссылке; где нужно дело делать, вдруг он размечтается… Черную работу Сорокин всегда недолюбливал. От массы оторвался и не верит ей, не уважает… Слабовольный стал. Я боюсь, он улетит с своей особой, тогда партии краснеть придется.
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Я поеду в це-ка-ка. Попрошу внимательнее отнестись к нему… Может быть…
ГЛУХАРЬ. Безнадежно! (Показывает партбилет.) И партбилет уж отобрали…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Позор! Какой позор! Ну, чем он объяснит все это? (Пауза.) Кто б подумал!
ГЛУХАРЬ (вздыхает). В ссылке учил нас с Крымовым марксизму, а теперь хоть самого учи…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Помню, помню…
ГЛУХАРЬ. Ну, я тороплюсь… На фабрике неладное… (Собирается уйти.)
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Мне больше ничего не нужно… Я только спросить…
ГЛУХАРЬ (за ней). Ты бы сама еще попробовала по-товарищески… Поговорила бы как близкий человек… Может быть…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Не пойду… С ним ведь говорить мне тяжело, Андрюша!..

Входит СОРОКИН.

ГЛУХАРЬ. Ах, вот кстати! Едем вместе, Алексеич! Я — на фабрику…
СОРОКИН (возбужденно). Что за неуместные шуточки, товарищ Глухарь?
ГЛУХАРЬ. Какие шуточки?
СОРОКИН. Я должен отвезти сейчас в це-ка свой партбилет, а вы тут шуточки выстраиваете?
ГЛУХАРЬ. Мы не шутим, Алексеич. Членских взносов за год не вносил ты — раз…
СОРОКИН. Я двадцать пять лет жизни отдал революции — это что?.. Не членский взнос?
ГЛУХАРЬ. С беспартийным секретарем гнать партбилет сюда — не дело тоже…
СОРОКИН. Ты, вы издеваться надо мной? Ловить на мелочах?.. Подсиживаете?
ГЛУХАРЬ. Ты не волнуйся, Алексеич. Послезавтра мы рассмотрим дело и вернем твой партбилет…
СОРОКИН. Какое дело?
ГЛУХАРЬ. Мы поставили вопрос о тресте, фабрике «Красная Заря»… и о тебе…
СОРОКИН. И обо мне?
ГЛУХАРЬ. Да, о тебе…
СОРОКИН. Остроумно… Но сейчас мне некогда, товарищ: я прошу вернуть мой партбилет. Я — сейчас в це-ка…
ГЛУХАРЬ. Хоть в це-ка-ка{293}, но партбилета не верну. Рассмотрим…
СОРОКИН (саркастически). Ну, товарищи! Надо разогнать ленинскую гвардию, если мы до такого позора докатились… Какое тут строительство социализма?! Лотерея какая-то!..
ГЛУХАРЬ. Поне-ес!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Николай! Неужели у тебя осталась с партией одна связь — партбилет?!
СОРОКИН (Авдотье Ивановне). Я не желаю с вами разговаривать!..
ГЛУХАРЬ (резко Сорокину). На фабрике обтяпывают забастовку, а ты с личным самолюбием не знаешь, куда деваться?! Вот это позор для старого партийца… Едешь или нет на фабрику?..
СОРОКИН. Я еду в це-ка… Я разоблачу все это безобразие… Ловить на пустяках, на каких-то членских взносах — это неслыханное издевательство над старой гвардией!..{294}
ГЛУХАРЬ. Ну, дело твое… Я тороплюсь…

Уходит с АВДОТЬЕЙ ИВАНОВНОЙ.

СОРОКИН (вслед). Я тебя проучу за эти штучки, держиморда!..

Уходит.

ШУРКА (смотрит на партбилет). Член партии с тысяча девятьсот пятого года!..

Входит КОМСОМОЛКА, собирает со стола бумаги.

КОМСОМОЛКА. Это бывшая жена Сорокина? Замечательный человек!
ШУРКА. Да. Но они женились через тюремные свидания, а в ссылке жили у нас на квартире… Я был маленьким, Сорокин любил ходить с моим отцом на охоту, на рыбалку. Я еще тогда знал всех теперешних вождей… Иван Никитича, Якова Михайловича, Александра Петровича…
КОМСОМОЛКА. И теперь с ними видишься?
ШУРКА. Чай пить хожу, по телефону разговариваю… На днях снимался вместе на вечере ссыльных… Сидел рядом с Георгием Иванычем…
КОМСОМОЛКА. С Петровым?
ШУРКА. Да. Спрашивает: «Ну как, Шурка, растешь?» — «Расту, Георгий Иваныч!» — «Учишься в вузе?» — «Нет, говорю, Георгий Иваныч, в вузах и без меня хвосты: и в столовых, и в уборных, и в библиотеках…» (Смеется.)
КОМСОМОЛКА. А почему, серьезно, ты не учишься?
ШУРКА. Как, не учусь? Я назубок знаю все международное положение. До семи потов прорабатываю каждую резолюцию конгресса, съезда, конференции и пленумов…
КОМСОМОЛКА. Дай-ка сюда партбилет…
ШУРКА (заигрывает). А если не отдам?..
КОМСОМОЛКА. Ну, не дури! (Кидается к Шурке, вырывает билет.) Давай, черт! Фу, как духами воняет от тебя… На свиданье, что ли, собрался?..
ШУРКА. Муська! Ежели бы ты была член партии с тысяча девятьсот пятого года, что бы ты стала делать?..
КОМСОМОЛКА. Дурак! Сидела бы да смотрела на партбилет…
ШУРКА. Ты не треплись!.. Я говорю серьезно… что бы ты стала делать?..
КОМСОМОЛКА. А ты что стал бы делать?
ШУРКА. Я бы женился на тебе и…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!..
ШУРКА. И катнули бы мы с тобой… полпредами в Париж… или в другое место…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!.. Ну где ты был, когда мозги раздавали, а?! Ну, я пошла…
ШУРКА. И я попер… У меня сегодня девять заседаний… (Позевывает.) Надо позвонить… собрались ли безбожники…

КОМСОМОЛКА уходит. Входит СТОРОЖ.

ШУРКА (в трубку). Дайте два ноль шесть четырнадцать.
СТОРОЖ (входящему Шайкину). Все уж разошлись… Или вот ему передай.
ШУРКА (удивленно). В чем дело, товарищ? (Вешает трубку.)
СТОРОЖ. С заявлением к товарищу Глухарю…
ШУРКА. Какое заявление?..

СТОРОЖ уходит.

ШАЙКИН. Секретное…
ШУРКА. А о чем у тебя заявление?..
ШАЙКИН. Об одном ответственном работнике…
ШУРКА. О каком?
ШАЙКИН. А самого товарища Глухаря нет?
ШУРКА. Нет… но я могу передать товарищу Глухарю…
ШАЙКИН. Мне хотелось лично ему… Ну ладно, получи… Только дай расписку… (Отдает.)
ШУРКА (берет). Дадим… (Пишет и подает Шайкину расписку, потом читает заявление. Вскакивает.) Это… заявление на Сорокина?
ШАЙКИН. Да, на товарища Сорокина…
ШУРКА. А почему ты подаешь?
ШАЙКИН. Я хочу, чтобы революция шла правильно, товарищ… Когда я присутствовал на всех фронтах…
ШУРКА (читает). Неужели все это правда?
ШАЙКИН. На все сто процентов… Сам видел…
ШУРКА. И это правда?
ШАЙКИН. На все сто процентов! Сам слышал…
ШУРКА. Коммерческий директор Гарский…
ШАЙКИН. Да…
ШУРКА (читает). Как? Жена Сорокина с ним?
ШАЙКИН. На все сто процентов…
ШУРКА. Этого не может быть… Ты разводишь склоку, товарищ! Я ручаюсь, что она не живет ни с кем, кроме Сорокина…
ШАЙКИН. Кроме Сорокина — живет с Гарским…
ШУРКА. Но я же знаю ее, товарищ, лучше тебя…
ШАЙКИН. А я знаю обоих вас лучше… Читай…
ШУРКА (вскакивает). А про меня ты зачем?..
ШАЙКИН. Как, зачем? Правда на все сто процентов!
ШУРКА. Товарищ! Это же будет сплетня, а не заявление… Ну для чего такие мелочи?.. (Читает.) «Ночевал у нее…»
ШАЙКИН. А как же? Сколько раз мне приходилось запирать за тобою дверь.
ШУРКА. Это к делу не относится.
ШАЙКИН. Нет, относится!..
ШУРКА. Кому это нужно?..
ШАЙКИН. Контрольной комиссии… Она должна знать, как вы все вокруг короткой юбки Татьяны Константиновны хороводом, хороводом…

Пауза.

ШУРКА. Вот что, товарищ Шайкин…
ШАЙКИН. Что?
ШУРКА. Ты про меня… зачеркни.
ШАЙКИН. Что-о?
ШУРКА. Зачеркни про меня в заявлении… Я тебя прошу серьезно, товарищ Шайкин… Ты обольешь меня грязью совершенно зря…
ШАЙКИН. Тут никакого обливанья нет, а прямо сказано, что ты ходил к ней ночевать…
ШУРКА. Мало ли кто к кому ходит.
ШАЙКИН. Кто к кому, а ты все к ней.
ШУРКА. Товарищ Шайкин, я тебе плохого ничего не сделал…
ШАЙКИН. Если тебе стыдно самому лично читать про себя, верни заявление — я передам товарищу Глухарю.
ШУРКА. Вот что, товарищ Шайкин. У тебя есть свободное времечко сейчас?
ШАЙКИН. Есть… а что?
ШУРКА. Ты не смог бы прочитать мне кое-что из своих воспоминаний?
ШАЙКИН. Как так — прочитать?
ШУРКА. Вслух…
ШАЙКИН (удивленно). Но я же давеча тебе хотел… Ты отказался…
ШУРКА (мрачно). Я был сильно занят, а сейчас охотно бы послушал…
ШАЙКИН. Я с удовольствием!.. Но сначала я скажу подробное предисловие, чтоб яснее понять — с чего и как все началось… То есть моя жизнь с самого с детства по этой вот карте. (Развертывает карту.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака… И то и дело меня этот кулак бил. Утром бил, в обед бил, к вечеру опять бил… Бывало, и ночью проснется — почешет свое толстопузое брюхо и снова начинает бить мое детское пролетарское тело…
ШУРКА. Для чего ты это врешь?..
ШАЙКИН (не слушая). Бьет и приговаривает: «Я выпью из тебя всю твою кровь до капельки…»
ШУРКА. Товарищ!
ШАЙКИН. Я…
ШУРКА. А ты выбросишь из своего заявления то место, где написано про меня?
ШАЙКИН. Нет, а что?
ШУРКА. Не зачеркнешь?
ШАЙКИН. Нет.
ШУРКА. Ну тогда читай дальше…
ШАЙКИН. А ты не перебивай! Я вот забыл, на каком месте остановился… На чем я остановился?
ШУРКА. Я не слышал…
ШАЙКИН. Как же ты не слышал, когда я читал тебе вслух?
ШУРКА. Честное слово, не слышал!
ШАЙКИН. Ну хорошо!.. Я тогда опять начну сначала… (Медленно.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака…

Занавес.
Действие третье
Квартира Сорокина. СОРОКИН и ШАЙКИН накрывают на стол, расставляют вина, закуски, открывают банки консервов.

ШАЙКИН. А мне все-таки хотелось бы вам показать географическую карту военных действий, товарищ Сорокин…
СОРОКИН. Какую опять карту?
ШАЙКИН. Приложение к моим воспоминаниям… о фронтах…
СОРОКИН (ласково). Я чувствую, что вы прекрасный человек, товарищ Шайкин, честный, искренний. Но все-таки смешной… У вас сердце на виду болтается… Так нельзя, голубчик… Оторвут или харкнут… Бросьте свои разговоры о фронтах… Над вами все смеются…
ШАЙКИН. Как? Бросить о фронтах? С фронтов и началось все! Вся Октябрьская революция с фронтов ведь началась. И фронтами кончится все… Я жду: вот-вот опять откроются фронта… Тогда я снова… оживу…
СОРОКИН. Вы всю Гражданскую войну пробыли на фронте?..
ШАЙКИН. И империалистическую, и Гражданскую, с начала до конца.
СОРОКИН. А почему же ордена Красного Знамени не имеете?
ШАЙКИН. Мы тогда отказывались… Стыдились брать награды. Думали — сама революция — есть высшая награда на все сто процентов.
СОРОКИН (удивленно). И сознательно не хотели наград?
ШАЙКИН. А как же? Георгиев у меня было три штуки{295}. Я их выбросил в помойку. Эх, товарищ Сорокин, я сейчас инвалид, а когда-то был героем… И буду еще, подождите…
СОРОКИН. Ну, вот и готово всё… Можно и гостей ждать…
ШАЙКИН. Татьяна Константиновна удивится — придет…
СОРОКИН (задумчиво). Она, вероятно, задержится… Хотите попробовать коньяку? (Наливает две рюмки.)
ШАИКИН. Мне пить нельзя… Нутро все исковеркано… Как выпью — одежду рву на себе и плачу, с визгом, как грудной младенец…
СОРОКИН. Ну, тогда вам пить вредно. (Выпивает рюмку.)

В это время слышен автомобильный рожок.

ШАЙКИН. Пролетариат подкашливает за окном…
СОРОКИН. Машина?
ШАЙКИН. Да… Когда я отнял шапку у бандита Махно{296} и через это в плен попал, то вся наша красная дивизия подумала: «Нет больше Шайкина на свете». А я бежал… Был раненый, а уполз. Подползаю это я к своим и лег под тачанку… Сам Котовский{297} подходит ко мне и спрашивает: «Неужели это ты, товарищ Шайкин? Так оброс волосами?» — «Я, говорю, товарищ Котовский, — смертельно раненный…» Тогда он мобилизовал по всей дивизии у сестер милосердия подушки, дал свой личный экипаж и приказал везти меня по шоссе в город осторожнее. Двадцать пять верст везли меня шагом. Личный вестовой Котовского впереди едет и вот так нагайкой подает сигналы кучеру, дескать, камень на шоссе или выбоина, осторожнее, не побеспокойте раненого…

Входит ГАРСКИЙ с цветами, предварительно постучав.

СОРОКИН. Да, войдите! A-а! Мосье Гарский! Здравствуй, дорогой. Входи… Ну, зачем же эту ерунду? (Указывает на цветы. Шайкину.) Большое спасибо вам, товарищ… Вы мне помогли приготовить стол… Берите апельсин…

ШАЙКИН берет и уходит.

ГАРСКИЙ (косится на Шайкина). А Татьяна Константиновна?..
СОРОКИН. Она задержится… вероятно, в университете… У нее сегодня семинарий… Или что-то в этом роде.
ГАРСКИЙ (ставит цветы на стол). Музыкантов я пригласил. Сейчас будут… Я еду к вам, Николай Алексе-ич, а в голове такая уйма планов и проектов… Мы, оказывается, не чувствуем величия эпохи… Эпоха величайшего героизма, пафоса строительства! А мы на это смотрим как-то… спустя рукава…
СОРОКИН. Эпоха небывалая…
ГАРСКИЙ. Неповторимая… Ежесекундно рождаются ослепительнейшие идеи самых грандиознейших начинаний!..
СОРОКИН. Но в серых буднях мы не чувствуем величия эпохи. И я первый грешник в этом… Раньше чувствовал, а вот сейчас… Бесконечный конвейер мелькающих перед глазами вещей, людей. Притом окрашенных в единый серый цвет…
ГАРСКИЙ. А я привез на ваше утверждение оригинальнейший план, Николай Алексеич!.. Но не ругайте… Я хочу к вашему приезду из-за границы приготовить генеральную реорганизацию всех наших предприятий…
СОРОКИН. Давайте, давайте… Вы один меня радуете неиссякаемым энтузиазмом…
ГАРСКИЙ. Я хочу покончить с этой российской инквизицией… Или мы в самом деле передовая страна рабочих и крестьян, или российские кустари от стали и соломы…{298}
СОРОКИН. Ха-ха… Да-да… (Смотрит в план.) Это остроумно!..
ГАРСКИЙ. Труд должен быть радостью, удовольствием, а не страданием… Ритм труда, музыка работы…
СОРОКИН (смеется). Но останется Воронин за меня, и он в три дня расшибет вдребезги всю твою поэзию труда, хе-хе-хе…
ГАРСКИЙ (гордо). Едва ли… Я, знаете, человек определенный. Либо мне верят, и я подчиняю всех интересам производства… либо мне не доверяют, и я плюю… Я немедленно уйду, если Воронин будет нервировать…
СОРОКИН. Прошу не делать глупостей… Ты работаешь пока с Сорокиным, а не с Ворониным…
ГАРСКИЙ. Он — кустарь… Он будет тыкать нос во все мелочи, нервировать фельдфебельским отношением. В пределах швейной мастерской он был бы неплохим хозяином, но в тресте…
СОРОКИН. Да. Искусство управлять не всякому дается, батенька… (Читает план.) Так, значит, план твой утвердить? (Подписывает план.)
ГАРСКИЙ. Воронин вчера ночью забрал бухгалтерские книги на квартиру, нанял подпольных бухгалтеров и выяснял правильность ведения дела…
СОРОКИН. Не может быть!
ГАРСКИЙ. Да, да, да… С утра сегодня задает мне самые неожиданные, с его точки зрения, вопросы…
СОРОКИН. Разве?
ГАРСКИЙ. Да, да… Я помню, когда учился в берлинском институте, был у нас профессор…
СОРОКИН. О-о-о-о! Если он в самом деле будет здесь чудить, вы немедля, батенька, черкните мне. Я совсем не желаю возвращаться в разоренное гнездо…
ГАРСКИЙ. Вот еще, Николай Алексеич, чек на предварительные расходы по реорганизации…
СОРОКИН. Подмахнуть? (Подмахивает чек.)
ГАРСКИЙ. А вы не сможете сейчас по партлинии согласовать вопрос так, чтоб не Воронин был у нас, а, например, Трубкин?..
СОРОКИН. Но он же заграницей?..
ГАРСКИЙ. Только что вернулся… утром…
СОРОКИН. Великолепно!
ГАРСКИЙ. Трубкин сочетает в себе твердокаменнейшего большевика и крупного специалиста… А искусству управления и Воронин может поучиться у него…
СОРОКИН. Правильно! Великолепно!.. Я утром же это согласую по партийной линии. Чудесно! Лучшего желать нельзя…

Уходят. Слышны звуки рояля. Входит в правую дверь ТАНЯ.
Навстречу ей СОРОКИН.

ТАНЯ. Я пришла по вашей просьбе…
СОРОКИН. Таня! Ты едешь со мной заграницу! Какие бы силы не препятствовали этому, я тебя беру с собою!
ТАНЯ (радостно). Да?
СОРОКИН. Да! Меня мучают, жалят со всех сторон! Ты не понимаешь, мое счастье, чтó ты для меня! (Обнимает.)
ТАНЯ. И я так настрадалась за эти часы! Прости, я наговорила дерзостей тебе.
СОРОКИН. Полно, полно, голубочек мой! (Смотрит на нее, любуется, потом обнимает.) Капризка ты моя маленькая!

В дверь стучат.

Войдите!

Входит РЕПОРТЕР.

РЕПОРТЕР (почтительно). Здравствуйте, Николай Алексеям! Я — сотрудник газеты, за интервью…
СОРОКИН. А, здравствуйте, дорогой… Очень рад! Проходите… Там сидит мой коммерческий директор… (К Тане) Таня! Приготавливай тут… А мы пока займемся…

Уходят в следующую комнату, закрывая за собой дверь.

ТАНЯ (прыгает). Лечу! Лечу! Лечу!

Звонит телефон. ТАНЯ берет трубку.

Алло! Да, квартира Сорокина… Он очень устал, и послезавтра мы едем заграницу… Товарищ, мне некогда с вами разговаривать!.. Его я беспокоить не буду… Давайте кончим разговор… (Кладет трубку.)

Входят ГАРСКИЙ и РЕПОРТЕР.

ГАРСКИЙ (репортеру). Словом, товарищ, пишите так: перспективы нашей промышленности в следующем квартале блестящие… Снижение себестоимости будет достигнуто до пятидесяти процентов… Качество продукции будет увеличено до ста процентов… Рационализация проводится усиленным темпом, борьба с прогулами беспощадная, в результате мы имеем только четверть процента прогулов. И те по уважительным причинам…
РЕПОРТЕР. Нам, газетчикам, это особенно приятно… Крупным шрифтом в три колонки пустим… С подзаголовком… (В дверь.) Николай Алексеич!.. Можно вас на минуточку?..

СОРОКИН входит, удивленный.
РЕПОРТЕР останавливает его и открывает наружную дверь.
Происходит вспышка магния.

СОРОКИН (вздрагивает). Что это такое?..
РЕПОРТЕР. У меня там фотограф… Ваш портрет будет помещен завтра в газете с интервью… Всего хорошего.
Уходит.
ГАРСКИЙ (Тане). Татьяна Константиновна! Как я соскучился по вас… (Целует руку, подает цветы.)

Входят КРЫМОВ и КРЫМОВА.

СОРОКИН. Ах, вот и они! Проходите, товарищи!
ГАРСКИЙ. Ну как, закончилось фабричное собрание, товарищ Крымов?
КРЫМОВ. Кончилось, всадить бы им все семь патронов, гугенотам!{299} Во какую резолюцию вынесли! Сам Глухарь секретно там присутствовал… Сейчас уехал… болен.
СОРОКИН. Глухарь все-таки был…
КРЫМОВ. Такой гугенот да не будет? А Воронин распинался!.. Ну, сплошная демагогия… Посмотрите, дескать, какой я молодой да ранний… Кончил институт народного хозяйства… Пятилетка, план, рационализация, реконструкция… А мы будто дураки… Ничего не понимаем и работать не умеем… (Здоровается с Таней.) Татьяне Константиновне мой пламенный привет! Поцеловал бы ручку, но боюсь своей старухи, всадить бы ей все семь патронов!..
ТАНЯ. Здравствуйте, товарищ Крымов. Руку целовать не обязательно.
КРЫМОВ. А о другом и не мечтаем, ввиду нашего пролетарского происхождения… Хе-хе-хе!
КРЫМОВА. Здравствуйте, товарищ…
ТАНЯ. Здравствуйте, товарищ Крымова. Присаживайтесь. Простите, я на кухню… Прислугу мы вчера уже уволили. Приходится самой…
СОРОКИН. Да, да… А я помогу.

СОРОКИН и ТАНЯ уходят в первую дверь, ГАРСКИЙ во вторую, играет на рояле.

КРЫМОВА (вслед Тане). Ну как не стыдно старому дураку с такой цацей возиться? (Передразнивает.) «Прислугу мы уволили»… Самое бы тебя в прислуги…
КРЫМОВ. Ну, брось! Оставь! Надоело… Умнейшая женщина. Он поднимает ее общественное самосознание, перевоспитывает… и будет наша… Такими швыряться…
КРЫМОВА. Перевоспитаешь эту финтифлюшку… Скорей она его с ума сведет! Да уж свела…
КРЫМОВ (раздраженно). Закрой плевательницу! Сорокин столько дал для революции… Ты… ты ведь что? Разве ты понимаешь таких людей? Он заряжает себя, омолаживается через Татьяну Константиновну, всадить бы тебе все семь патронов!
КРЫМОВА. А о чем старый член партии может говорить с этой вертихвосткой? О ссылке, о Гражданской войне? После Авдотьи Ивановны ходить сюда противно…
КРЫМОВ. И не ходи…
КРЫМОВА. Я пришла встретиться здесь с Авдотьей Ивановной…

Входят с закусками ТАНЯ и ВОРОНИН.

ВОРОНИН (к Тане). А товарищ Сорокин?
ТАНЯ. Он сию минуту будет… На кухне. Мы уволили прислугу, и теперь приходится самим… Присаживайтесь, товарищи!
КРЫМОВА (Воронину, здороваясь). Сколько лет, сколько зим… Посадили, говоришь, на место Сорокина?
ВОРОНИН. Именно, посадили…
КРЫМОВ (Воронину). Пустяки! Ты напрасно горячишься, Воронин… Я сам из рабочих, и на пушку брать меня трудненько. Я их знаю, гугенотов…
ВОРОНИН. Но вести хозяйство так нельзя. У вас Гарские ворочают, а вы поддакиваете да утверждаете… Управлять одним бюрократическим рулем — ерунда… Ни контроля, ни участия масс. Все покрывается личным авторитетом и нажимом.
КРЫМОВ. Это ты напрасно… Это с ветру тебе кажется. Уляжется, и все пойдет по-хорошему. Знаю я их, гугенотов. Было, есть и будет… Я сам от станка, нам подай, а с нас — погоди. Я измучился с прогулами, пьянкой. А тут еще подковыривают в газетах, всадить бы им все семь патронов… Писать о всем не против я… А инженер Гарский замечательный работник.
ВОРОНИН. А он наш?
КРЫМОВ. Не наш. Но в чем его идеология? В старой форменной фуражке!..{300} Надо, товарищи, критиковать, но надо понимать. Теперь идет строительный сезон социализма, в разгаре, можно сказать, а Ларечкин и бюро развернули о сырье!.. Подогревают сами в беспартийных недовольство… О сырье можно разговаривать полсотню лет… Сырье — больное место, жилищный вопрос тоже… Но ежели каждый гугенот меня будет останавливать средь улицы и забастовкой угрожать, то я, всадить бы тебе все семь патронов… лучше уйду на другой пост, чем терпеть позор! Да ну их к черту! (Воронину.) Я прошу тебя, Воронин, перебрось меня на другую фабрику. Больше у меня дыханья никакого не осталось, всадить бы им все семь патронов!

Входит ГАРСКИЙ.

ГАРСКИЙ (смутившись, Воронину). И вы здесь, товарищ Воронин?
ВОРОНИН. Да, и я здесь, гражданин Гарский… Я проверил ваши вчерашние данные, и они оказались, гражданин Гарский, по меньшей мере… преувеличенными…
ГАРСКИЙ. Как? Это самые точные сведения…
ВОРОНИН. Сомневаюсь… Вообще я во многом вынужден сомневаться…
ГАРСКИЙ. Пока не ознакомитесь, это вполне естественно…
ТАНЯ. Садитесь, товарищи!

КРЫМОВЫ садятся.

ГАРСКИЙ (Воронину). Но вы окончательно остаетесь заместителем товарища Сорокина?
ВОРОНИН. Пока еще нет…
ГАРСКИЙ. По партлинии не согласовано?
ВОРОНИН. Да…

ГАРСКИЙ едва скрывает торжество на физиономии.

ТАНЯ. Садитесь, товарищ Воронин…
ВОРОНИН. Я хотел по телефону говорить с товарищем Сорокиным, но вы почему-то не разрешили мне… я вынужден был приехать на пять минут…
ТАНЯ. Разве я с вами говорила сейчас?
ВОРОНИН. Со мной…
ТАНЯ. Извините, ради бога, я не знала… (К Гарскому.) А вы почему не садитесь, Юрий Николаич?
ГАРСКИЙ. Благодарю вас. Я только на секундочку. Тороплюсь к товарищу Трубкину.
ТАНЯ. Разве он вернулся из заграницы?
ГАРСКИЙ. Сегодня утром…
ТАНЯ. Почему же вы не захватили его с собой?
ГАРСКИЙ. Я сейчас за ним…

Уходит.
СОРОКИН с холодным поросенком.
ШАЙКИН открывает ему дверь, торжественно.

ШАЙКИН. Вот вам свинью с поросенком!..
КРЫМОВ (Сорокину). Ну как? Получил разрешение це-ка на выезд?
СОРОКИН. Завтра будет все готово.

Входят СКРИПАЧ, ВИОЛОНЧЕЛИСТ, ПИАНИСТ и ПОЭТ.

A-а! Весьма, весьма приятно!

Здороваются. ТАНЯ представляет музыкантов и поэта гостям.

ТАНЯ. Садитесь, товарищи!.. Угощайтесь. Кушайте и пейте то, что нравится. Без всяких просьб. На основе самодеятельности…

Музыканты и поэт садятся, жадно пьют и закусывают.

ВОРОНИН (Сорокину). Ну, Николай Алексеич! Разреши передать тебе грозную резолюцию общего собрания рабочих… Нам нужно окончательно договориться…
СОРОКИН. О чем нам договариваться? (Уклончиво.) Завтра договоримся обо всем… Я одно скажу: если ты останешься, без меня здесь никаких принципиальных вопросов не решать. (Воронин хочет протестовать, но Сорокин перебивает.) Обо всем более или менее важном я прошу тебя сообщать туда, заграницу… Посылать важнейший материал. (Трет лоб.) Ну-с, затем, что же я хотел еще вспомнить?.. (Оглядывается.) Да! Ты что же, батенька, бухгалтерию-то трестовскую на квартиру возишь по ночам? Каких-то подпольных бухгалтеров нашел…
ВОРОНИН (удивленно). А кто это тебе сказал?
СОРОКИН. Я получил сведения из надежных источников…
ВОРОНИН (смущенно). Я обращался к бухгалтерам — экспертам из НКРКИ{301}. Они все проверили. И я узнал правду…

Уходит в соседнюю комнату.

ТАНЯ. Ну, товарищи, откроем концертное отделение…
ПОЭТ. Просим Татьяну Константиновну продекламировать.
ВСЕ. Просим, просим!

Таня декламирует стихи.
Музыканты исполняют один музыкальный номер. Во время исполнения осторожно входит ШАЙКИН. Таня делает ему знак, чтоб он вышел, но Шайкин внимательно слушает музыку, а после аплодисментов подходит к музыкантам.

ШАЙКИН. А вы не можете сыграть вот этот марш? (Губами играет.)
Тпру-ту-ту-ту,
Тпру-ту-ту-ту!..

Общий хохот.

ТАНЯ. Товарищ Шайкин, это камерная музыка, а не духовой оркестр…
ШАЙКИН. А когда наша дивизия вступала в город Екатеринослав, оркестр вдруг ка-ак резнет…
Тпру-ту-ту…

Входят СОРОКИН и ВОРОНИН.

СОРОКИН (раздраженно, Воронину). Словом, такое положение: споткнись Сорокин — разорвут в клочья, смешают с грязью… Это меня начинает страшить… В подполье я себя куда спокойнее чувствовал…
КРЫМОВ. О подполье вспомнил? Э-э! Забудь, брат, про подполье… Хорошее было время… Главное, молодые были, силу-матушку девать было некуда… Все нипочем, бывало…
ВОРОНИН. До свиданья!
СОРОКИН (сухо). Всего хорошего…

ВОРОНИН уходит.

ТАНЯ. Теперь послушаем молодого поэта… (К поэту.) Новенькое принесли?
ПОЭТ. Да… Татьяна Константиновна! В издательстве принимают сборник моих стихотворений…
СОРОКИН. Нуте-с, послушаем. Интересно…
ТАНЯ (к гостям). Это один из талантливых молодых поэтов…
СОРОКИН. И я в молодости грешил стихами…
ТАНЯ. Внимание!
СОРОКИН. Я весь превратился в слух…
ПОЭТ (нахохлившись). Я прочту отрывок из поэмы «Стальная рожь».
(Декламирует.)
Я в мир пришел не посторонним,
Посеял я стальную рожь.
Кто за станком стучит сегодня,
Руками голыми не трожь…
Я — чистокровный пролетарий,
В овине мама родила…
Нужда, работа и так дале,
Октябрь схватил за удила.
И, тайну сущности понявши,
Кую я будущее с ней,
[Когда сижу вдвоем, обнявшись,
Между вагранок и грудей!..]
Аплодируют все, кроме СОРОКИНА.

ТАНЯ. Браво, браво! Прелесть! «Октябрь схватил за удила!..» Как звучно и величественно!
СОРОКИН (хитро улыбается). Пафосок имеется, несмотря на некоторую… я бы сказал, незрелость и разбросанность мысли… Но талант несомненен…
ПОЭТ. Есть талант?
СОРОКИН. Талант несомненен…
ПОЭТ. Я очень просил бы вас, если возможно, Николай Алексеич, будьте добры черкнуть два-три слова предисловия… к сборнику…
СОРОКИН. Ну нет, голубчик… Я сейчас уж в отпуску… увольте от всяких предисловий…
ПОЭТ. Издательство поставило условием: если я добуду предисловие, то издадут, а если нет…
ТАНЯ (Сорокину). Но ты же сам сказал, что в нем сквозит талант?.. По-моему, стихотворение очень бодрое, полное оптимизма, веры в творческие силы пролетариата…
КРЫМОВ (поэту). Мне понравились стихи, всадить бы тебе семь патронов!.. Должно быть, ты из рабочих, гугенот…
ПОЭТ. Не из рабочих, но… У моего отца были рабочие…
СОРОКИН. Ну хорошо!.. Я черкну две-три строчки… А больше — извиняюсь…
ПОЭТ. Только две строчки, Николай Алексеич…
СОРОКИН (берет тетрадь у Поэта и пишет, потом читает вслух). «Предлагаемый сборничек стихов принадлежит, несомненно, даровитому, но еще юному поэту. Стихи найдут своего читателя, и он их оценит. Я же надеюсь, что первым успехом автор воспользуется для более углубленной работы над собой. Н. Сорокин».
ПОЭТ. Благодарю, благодарю вас… Счастливого пути вам!

Уходит.

КРЫМОВ (Сорокину). Ну, теперь, пожалуй, в преферансик?
СОРОКИН. В преферансик? Можно… А Воронин троянского коня изображает.
КРЫМОВ. Какого коня?
СОРОКИН. Склочник! Я ему не прощу этого… Я укажу границы…

Берет под руку ГАРСКОГО и отводит в соседнюю комнату.
За ними ТАНЯ. КРЫМОВА отводит в сторону мужа.

КРЫМОВА. Я не могу этого выносить… Полное безобразие!
КРЫМОВ. Ты знаешь, что такое для меня Сорокин? Кто меня вытащил в Москву из секретарей укома?{302}
КРЫМОВА. Он разлагается, а вы ему кадите! Не по-товарищески это…
КРЫМОВ (пьет). Плюнь! Береги нервы. Все ходим под це-кой…
КРЫМОВА. Едешь домой?
КРЫМОВ. Нет…

Входит СОРОКИН.

КРЫМОВА. До свиданья, Сорокин…

Уходит. КРЫМОВ, уговаривая ее, скрывается, потом возвращается, махнув рукой. Звонит телефон.

СОРОКИН (берет трубку). Алло! Я… Товарищ Иванов? Собираюсь, да, Иван Васильевич… Послезавтра. Письмо передать в Берлин? Слушаюсь… Но, может быть, я к тебе лучше приеду? Ах, ты по пути на вокзал?.. Ну хорошо. Я буду ждать…

Входят ТАНЯ и ГАРСКИЙ.

Вот видите! Иванов через несколько минут сюда приедет… Какое-то еще очень важное поручение мне заграницу… (Осматривает стол.) А выпивку оставить на столе? Или лучше убрать?
ТАНЯ. Разве он не знает, что коммунисты тоже пьют? Не надо унижаться…
СОРОКИН. Нет, все-таки неудобно…
ТАНЯ. Ну, тогда закуску оставить, а вина убрать. И все мы перейдем в ту комнату…
ГАРСКИЙ. Вот с Ивановым вы и согласуйте назначение Трубкина.

Уходит.

СОРОКИН. Правильно… Вообще переговорю… обо всем…

Все, кроме СОРОКИНА и ТАНИ, уходят в другую комнату.

ТАНЯ. Крымова определенно фыркает… Ей у нас не нравится… Она может весело сидеть, вероятно, только в обществе политкаторжан…
СОРОКИН (задумчиво). Все это ерунда… Каждый воображает себя большим, чем он есть… Но Воронин… Меня возмущает это ходячее эр-ка-и, этот пылесос!

В дверь стучат.

Войдите! Да!

Входит АВДОТЬЯ ИВАНОВНА, у которой часто спадает с носа пенснэ на черном шнурке. ТАНЯ быстро уходит в соседнюю комнату.

АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Можно, Николай?
СОРОКИН. Чем могу служить?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Я пришла поговорить с тобой…
СОРОКИН. Видишь ли, я сейчас занят… Ожидаю гостей. Может быть, ты освободишь меня от своей беседы до… более благоприятного времени?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Партбилет твой не вернулся?
СОРОКИН. К чему этот разговор?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Я тебя в последний раз прошу, как товарищ, опомнись!
СОРОКИН (улыбается). Пока не поздно?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Да, пока не поздно. Ты взгляни: обычный мещанин, в служебной обстановке — летающий по заседаниям сановник, в товарищеской среде — высокомерный эгоист… Ты всех товарищей оскорбляешь, характеризуешь только с плохой стороны…
СОРОКИН (умоляюще). Товарищ!..
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Вертишься шестой уж год на холостом ходу!..
СОРОКИН (резко). Учить меня морали поздно и смешно, товарищ…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Не ломайся, Николай! Как бывшая жена я не имею права говорить, но семь лет ссылки вместе… Николай… Ты оторвался от всего, что есть живого… Неужели ты забыл, как мы страдали и боролись?
СОРОКИН (перебивая). А я теперь устал!.. Понятно?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Как — устал? От чего ты устал?
СОРОКИН. Устал я от борьбы и от победы!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА (пауза). Не понимаю…
СОРОКИН (вспыхнув). Вы боитесь это понимать!.. Для вас милей оптический обман, чем яркая действительность!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Ты не ломайся… Я ведь не девчонка…
СОРОКИН (возбужденно). Вам и нужно было непременно упомянуть «девчонку»… Остальное — предисловие… Подлое, иезуитское предисловие… Вы подкрадываетесь ко мне то в образе партдемона, то в виде цековской схимницы. Но цель у вас всегда одна. Ужалить воспоминанием о прошлом… Закатив глаза, спросить: «А не одумался ли?» Не воображайте себя совестью нашей партии, не ищите грешника во мне… Я устал и от борьбы, и от победы… Я бояться стал нашей победы… Победили, а что дальше?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Как — что дальше?
СОРОКИН. Что вот мне, Сорокину, осталось впереди?! Крематорий, похоронный марш, венки и пошлые ненужные газетные статьи?! Больше ничего уж не будет!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Ах, какое безобразие! Ты, значит, поэтому и мыкаешься нюхать вонь капиталистической Европы?..
СОРОКИН (иронически). Товарищ! Убедите меня в том, что через пять лет мы построим социализм без вонючей Европы или произойдет международная революция, тогда я…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Это идиотская теория трусов и ренегатов.
СОРОКИН. Я идиот и трус, который хочет жить. Но вы хотите превратить меня в труп гения… (Опомнившись.) Хотя зачем все это я вам говорю?
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Это напрасно.
СОРОКИН. Вы ортодоксальная ханжа. Ну разве вы поймете простые человечьи слова? Вам нужно обязательно ссылку на резолюцию, на пункт…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. До свиданья…

Идет к двери.

СОРОКИН. Всего наилучшего… Передайте Глухарю, что его поведение с моим партбилетом я считаю гнуснейшим оскорблением моих революционных заслуг. Даже этот факт говорит о многом… Когда я находился в одиночке, я никак не представлял, что в будущем я увижу вокруг себя оскалившихся шакалов вместо… Ну, впрочем, это…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА (возвращаясь и подавая руку). Может быть, ты болен, Николай?.. Ты лучше подлечился бы, чем ездить…
СОРОКИН. Вам выгоднее изобразить меня сумасшедшим… Так распространяйте слухи, что я с нарезов съехал…

АВДОТЬЯ ИВАНОВНА уходит. Появляется Таня.

ТАНЯ. Боже мой, какой кошмар ты должен был испытывать всю жизнь от этой женщины!
СОРОКИН (раздраженно). Она была в свое время не хуже вас…
ТАНЯ. Что это значит?
СОРОКИН. Это значит… неудобно ругать Плеханова{303}, не читавши его…
ТАНЯ. Может быть, я напрасно вернулась? Я могу уйти…
СОРОКИН (вскрикивая). Можешь уйти! (Опомнившись.) Что ты мучаешь меня глупыми угрозами! Идет вопрос о моей революционной чести, а ты…
ТАНЯ. Прости. Ты прав, Коля. Я ничего не понимаю в политике. Я обывательница, мещанка, жена советского вельможи… Прости…

Уходит в следующую комнату.

СОРОКИН. Я не позволю издеваться над собой!

Входит ШАЙКИН.

ШАЙКИН. Вас спрашивает товарищ Иванов в передней.
СОРОКИН. Разве? (Суетится.) Таня! Что ж ты не убрала со стола…

Входит ТАНЯ.

ТАНЯ. Мне неудобно было встречаться с вашей женой…
СОРОКИН (выходя в дверь). Милости прошу, Иван Васильевич! Проходите! Я извиняюсь.

Слышен голос ИВАНОВА: «Я на секунду… Заходить не буду. Вот письмо…»
СОРОКИН прикрывает дверь.
Пауза.

ТАНЯ. Мама, мама. Среди каких отвратительных пауков я живу…

Входит СОРОКИН.

Ты сказал Иванову о партбилете?
СОРОКИН. Сейчас скажу о Трубкине и о партбилете. (Одевается.)
ТАНЯ. Ты куда?
СОРОКИН. С Ивановым на вокзал… Вот, он передал письмо к Григорию Григорьевичу в Берлин. В собственные руки… Сам уезжает на неделю. Я провожу его и переговорю обо всем. Письмо спрячь, очень важное.

Уходит. ТАНЯ разглядывает письмо.
Звонит телефон. ТАНЯ подходит.

ТАНЯ. Алло!.. Директора фабрики Крымова? (В дверь, Крымову.) Вас спрашивают… Сказать: «здесь» или нет?

Входит КРЫМОВ.

КРЫМОВ. Дайте, я сам… Але… Кто говорит? Ларечкин? Что-что?.. Не может быть! Вот вам трудовая дисциплина! Опять авария на фабрике! Храпанули у котла, всадить бы им все семь патронов!
ТАНЯ. Что такое, товарищ Крымов?
КРЫМОВ. Взрыв котла у нас на фабрике! (Слушает в трубку.) От трудовой дисциплины взрываются котлы у нас…
ТАНЯ. Пострадали люди?
КРЫМОВ. Конечно, не без этого… Ах, всадить бы им все семь патронов!

КРЫМОВ спешно собирается и, не прощаясь, уходит.
МУЗЫКАНТЫ тоже уходят. Входит ГАРСКИЙ.

ТАНЯ. Юрий! (Закрывает наружную дверь на ключ.) Я перестаю понимать: вырвусь заграницу или нет…
ГАРСКИЙ. В этой стране чудес возможны неожиданности: и отъявленного негодяя могут проморгать, и такую скромную особу (указывает пальцем на Таню) могут задержать… Но это ерундистика. Бывает и наоборот. Вот что я хочу сказать: люблю Сорокина.
ТАНЯ. То есть?
ГАРСКИЙ (смотрит на стенной портрет Сорокина). Привык. И жаль расставаться. Это широчайшая натура. Он не связывает творческой инициативы, он умеет стимулировать ее, дает простор, развязывает руки… О, если бы я был советским человеком — «нашим»… Его можно увлечь грандиозными небылицами, и он всему поверит… Большевистский барин-меценат. Я дал ему задание: Трубкина оставить заместителем, и он исполнит все. Он перекроет всех тяжестью своего авторитета.
ТАНЯ. Но он же ничегошеньки не делает!..
ГАРСКИЙ. В том и ценность его: он вдохновляет, одобряет, доверяет, но сам ничего не умеет делать. Ну, я представляю ему коммерческий проект, он похлопает вот так глазами, покряхтит, два-три вопросика задаст и… утверждает…
ТАНЯ. Ни капельки не понимая?
ГАРСКИЙ. Ни гугу!.. Воронин — полная противоположность. Тот заставляет, не доверяет и все хочет делать сам. Воронин — ходячее эр-ка-и, пылесос… Ну, любимая, прощай…
ТАНЯ (робко). А ты не можешь, Юрий, после нашего отъезда…
ГАРСКИЙ. Нет. Внезапное вторжение Воронина в наш трест обязывает сматываться в ночь, сегодня же… Или я попал…
ТАНЯ. Я бояться стала, Юрий. Всякое терпение истощается.
ГАРСКИЙ. Напрасно. О нашей близости никто не знает… Следовательно… Ну, милая, прощай!.. (Обнимает и целует.)
ТАНЯ. Милый… Возле дряхлого Сорокина мне снятся захватывающие улицы Парижа, блеск ресторанов, авто и театры…
ГАРСКИЙ. Увидимся…

Целует и видит на столе пакет.

Что это такое?
ТАНЯ. Это Иванов передал Сорокину какой-то важный пакет…
ГАРСКИЙ (внимательно осматривает пакет). О-о! Это что-то чрезвычайно важное! Знаешь что?
ТАНЯ. Что?
ГАРСКИЙ. Я его возьму…
ТАНЯ (испуганно). А я… погибну?
ГАРСКИЙ (подумав). Тогда бежим сейчас же! Этот пакет колоссальной важности…
ТАНЯ. Я не могу бежать…
ГАРСКИЙ. Тогда я… (Хочет уйти.)
ТАНЯ (испуганно). Юрий! Отдай, иначе я закричу!

Входит ШАЙКИН.

ТАНЯ (вскрикивает). Ах, боже мой!
ШАЙКИН. Извиняюсь… Я хотел спросить, Татьяна Константиновна, скоро вернется товарищ Сорокин?
ТАНЯ. Я же вас просила не входить без предупреждения.
ШАЙКИН. А что — у вас секреты?
ТАНЯ. Вам какое дело?! Это безобразие… Я пожалуюсь коменданту…
ШАЙКИН. Вы не сердитесь, Татьяна Константиновна, я хотел записать у товарища Сорокина заграничный адрес… Я вам напишу туда письмо. Нужно будет ремонт делать в вашей квартире или нет…
ТАНЯ. Об этом пустяке вы могли потом спросить…

Стучат.

Войдите…

Входит ШУРКА, злобно оглядывает ГАРСКОГО, а ШАЙКИН хитро смотрит на ШУРКУ.

ГАРСКИЙ (расшаркиваясь, подходит к Тане, целует руку). Я тороплюсь, Татьяна Константиновна! А на аэродром я приеду проводить вас. Этот пакет передайте Николаю Алексеевичу. Всего наилучшего…
ТАНЯ. Будьте здоровы…

ШАЙКИН уходит, за ним ГАРСКИЙ. Шурка мнется.

ТАНЯ (смущенно). Николая Алексеича… нет дома…
ШУРКА. Это к чему?
ТАНЯ. Вы к нему?
ШУРКА. Нет, я к вам…
ТАНЯ. Что угодно?..
ШУРКА. Таня! Зачем такой тон? Я пришел сказать, что Сорокин, вероятно, не поедет заграницу…
ТАНЯ (гордо). И что же?
ШУРКА. Не лучше ли нам объявить ему, что мы любим друг друга и…
ТАНЯ. Товарищ Ниточкин! Сорокин стар, но он… фигура… имя… вывеска… а вы? Прошу оставить меня в покое… Я не комсомолка в красненьком платочке…
ШУРКА (мрачно). Тогда я… застрелюсь…
ТАНЯ (дает револьвер). Пожалуйста, стреляйтесь…
ШУРКА. Ах, вы так? Пусть Тарские стреляются, а мы еще нужны для партии…
ТАНЯ. При чем тут Тарские?
ШУРКА. Я знаю все, Татьяна Константиновна… Вы хотите вокруг юбочки крутить всех? Не удастся… Имейте в виду, товарищ, заграницу вы не поедете!..
ТАНЯ (испуганно). Как, не поеду? Кто вам сказал?..
ШУРКА. Товарищ Сорокин, ваш официальный муж…
ТАНЯ (успокоившись, притворно). Значит, буду жить своим трудом в Москве… Сяду за машинку…

Входит СОРОКИН.

СОРОКИН (возбужденно к Тане). Пакет у тебя?
ТАНЯ. Вот он… (Отдает.)
СОРОКИН (кладет в портфель). Нужно беречь его как зеницу ока… (К Шурке, резко.) Уважаемый дон-Жуан! Я тебя вытащил в Москву из благодарности к твоему отцу. Он многим устраивал побеги в ссылке. Я и хотел воспитать достойную смену. А ты… Вызубрил одну книжку политграмоты и за чужими женами волочишься?
ШУРКА (растерянно). Как, за чужими? Я… я…
СОРОКИН. Больше здесь не сметь показываться! Марш!

ШУРКА уходит.

ТАНЯ (кидается в объятия Сорокина). Любимый мой! Тебя нервируют здесь все… Уедем поскорей отсюда… Там ты отдохнешь…
СОРОКИН (отстраняя). Дела неважны… Тарского предложено немедленно убрать… Какого ценного работника лишаемся. Воронин действует быстрее, чем я ожидал. Теперь все созданное мною рушится… пойдет все прахом… Так у нас во всем… Одно не кончив, мы хватаемся за новое… А концов не видно никогда… И особенно не видно никакого конца…
ТАНЯ (нежно гладит). Ты устал, милый…
СОРОКИН. Да, Таня, устал… Невыразимо сильно устал…

Занавес.
Действие четвертое
Ткацкое отделение фабрики. При открытии занавеса шум, выкрики, готовится экстренное собрание партийного коллектива.

ЛАРЕЧКИН (вставая). Товарищи! Экстренное собрание фабричного партколлектива считаю открытым. Товарищи! На паросиловых установках за полгода семь авариев! Сегодня ночью шандарахнула восьмая… От разрыва водогрейных труб нижнего ряда… взрыв котла. Вопрос обследован, и вот какая получается тут категория: хоть дисциплинка у нас и слаба, но рабочие не виноваты в аварии. Сознательной контрреволюции и вредительства со стороны наших спецов тоже не предвидится. Корень зла опять в тресте. Кто-то там пошаливает… Трест купил эти трубы у частника. Это полбеды, но кто-то их в тресте испытывал, кто-то принимал, а у нас какой-то дурак поверил тресту. И вот трубы лопаются и лопаются… Пока лопалась мелочь, мы думали — случайные аварии. Но вот сегодня… полфабрики остановилось, а остальные, беспартийные рабочие, поддаются на удочку, хотят устроить забастовку…
ГОЛОСА. Позор! Гнать в шею, кто до этого доводит!..
КРЫМОВ. Я дам разъяснения!
ГОЛОС. Довольно, мы наслушались! Это тебе не пройдет!.. Бюрократ! Подхалим сорокинский!
2-й РАБОЧИЙ. Вызвать трестовиков! Сорокина подать сюда! Шахтинцы там у них сидят!..{304}
ЛАРЕЧКИН. К порядку! Я даю слово для подробной информации директору Крымову…
КРЫМОВ. Товарищи! Я хочу сказать, прежде всего поменьше демагогии и уклончиков! Я, всадить бы мне все семь патронов, тоже слесарь! Брать меня на пушку не дело, товарищи! Это прежде всего отмечу. Теперь насчет происшествия и угрозы забастовкой… Я должен заявить категорически, целиком и полностью: ни я, директор фабрики, ни фабком, ни техперсонал не виноваты в этих трубах. Вот документы! Трубы приняты трестом, трест произвел испытание, трест уплатил за них сорок тысяч!
ГОЛОСА. А вы их проверяли?
КРЫМОВ. Трест их проверял, а директор фабрики Крымов здесь ни при чем. Вы, пожалуйста, с уклончиками здесь не распространяйтесь! Забастовку делать я вам не позволю…

Шум. Появляются ГЛУХАРЬ, СОРОКИН и ВОРОНИН.

ЛАРЕЧКИН. К порядку, товарищи!

ГЛУХАРЬ разговаривает шепотом с ЛАРЕЧКИНЫМ.

Товарищи! Слово имеет товарищ Глухарь, председатель рай-ка-ка.
ГЛУХАРЬ. Давайте, товарищи, поговорим начистоту. Дело текстильного треста разбухало и разбухает ежедневно. Из разных источников все больше и глубже вскрывается гниль трестовского аппарата, который мы должны безжалостно прочистить… железной скребницей… Вот, например, сегодняшний номер газеты. (Показывает.) Он для нас тоже материал… В газете вы видите портрет товарища Сорокина. Под портретом интервью. Что же оно гласит, это самое, с позволения сказать, интервью? А вот что. (Читает.) «Завтра улетаю заграницу… Перспективы нашей текстильной промышленности в следующем квартале блестящи…» Ну как тут не поверишь, когда в органе печати даются такие заявления ответственного товарища? Заплачешь, а поверишь… А на деле оказывается: нет сырья для нашей фабрики… На деле через месяц доведется лавочку закрыть с тремя тысячами рабочих, а сейчас организуется, я слышал, забастовочка…

Тишина и возгласы: «Позор!»
Шум.

Каемся, товарищи! Мы в этом тоже малость виноваты. Мы — рай-ка-ка. Пустить три тысячи рабочих на биржу не блестящая перспектива, товарищ Сорокин! (Возбужденно.) Втереть очки партии блестящими перспективами, а назавтра сказать: «Ах, извиняемся, ошиблись, просчитались, контрольные цифры с потолка и т. д.» Это, дорогой товарищ, палка о двух концах. Сегодня ты ударишь производство, а назавтра партия тебя за это так звезданет, что в башке замутится! Я и приехал, товарищи, сюда поговорить на партколлективе о непосредственных виновниках трестовских безобразий!.. Нам нечего скрывать, товарищи. И этого дела теперь не скроешь. Аппарат треста прогнил, начиная с головки. Рвачество, подхалимство, кумовство, разгильдяйство — вот какой воздух в аппарате треста!.. Кто рвал крупные взятки за негодные трубы, от которых происходят у вас аварии?.. Коммерческий директор Гарский…

Шум.

СОРОКИН. Клевета! Сплетня! Гарский — честнейший, культурнейший специалист… Немецкой выучки! Где факты?..
ГЛУХАРЬ. Факты? Показания самого Гарского…
СОРОКИН. Какие показания? Разве он арестован?
ГЛУХАРЬ. К вашему огорчению, да, товарищ Сорокин, арестован у вашего подъезда… Гарский, оказывается, совсем и не был спецом! Он был просто жуликом и аферистом! Ловким Хлестаковым… Только к Сорокину такой негодяй мог въехать прямо в рот, с калошами вместе. (К Сорокину.) У тебя партийной ноздри не стало. Ты перестал чувствовать, кто друг, кто враг!.. (Сорокин протестует.) Около тебя вонючее окружение прохвостов, подхалимов!.. Вот ассигновка в двадцать три тысячи на покупку квартиры… Кому столь дорогая квартирка потребовалась? Высококвалифицированному аферисту Гарскому…
СОРОКИН. Клевета!..
ГЛУХАРЬ (подает бумагу). Тогда посмотри: может быть, твой штемпель кто-нибудь подделал?
СОРОКИН (смотрит). Это штемпель мой… Но в то время всем специалистам мы покупали квартиры…
ГОЛОСА. Аферистам, а не специалистам!
ГЛУХАРЬ. А ты видел квартиры других специалистов: Миронова, Вульфа, Сахарова?
СОРОКИН. Такими пустяками заниматься?..
ГЛУХАРЬ. Почему же у Гарского хватало времени бывать?..
СОРОКИН. Что ж тут особенного?..
ГЛУХАРЬ. Нарочито банкетики устраивались для тебя? Усыпляли, убаюкивали…
СОРОКИН. Не для меня, а обычно, как и все мы устраиваем, ради отдыха…
ГЛУХАРЬ. С выпивкой и с заграничными командировочками? Потом никто в них не отчитывается? Даже паршивенький секретаришка Сорокина оказался вредителем. В течение целого года бросал важные пакеты треста в шкаф! И для чего, вы думаете? Для того, чтобы марки слизывать с них. Около трехсот пакетов найдено в шкафу. Все не отправлены по назначению. Это что такое?

Среди рабочих шум.

СОРОКИН. Я сам выгнал секретаря и прошу демагогией не заниматься.
ГЛУХАРЬ. Демагогия! Хорошо, бросим демагогию… Начнем с серьезного. Чья это записка? (Читает.) «Ваше назначение принципиально Колей одобрено. Нужно вам попросить его личного секретаря Зернова устроить две-три аудиенции у Коли, и все будет оформлено. А к нам заходите само собой, я ему буду напоминать… Таня».
СОРОКИН (вскрикивает). Откуда эти гадости раскапываете? Я не в Контрольной комиссии! Прошу допросов не учинять! Я — хозяин треста и приехал сюда выслушать доклад о происшествии…
ГЛУХАРЬ. У тебя запор мысли и понос слов. Ты довел рабочих до забастовки, а теперь приехал «выслушать доклад»!.. Поздно, товарищ, выслушивать доклады. Нужно пресечь немедля ваши безобразия, выяснить рабочим подлинных виновников и сказать: «Товарищи, забастовку делать вы вправе, но нужно делать ее, только использовав все средства…» Я и заявляю здесь партийным и беспартийным рабочим: трестовское гнилье мы сметем… Мобилизуем все средства к восстановлению нормальной работы фабрики… А таких руководителей, как Сорокин, притянем к партийной ответственности…
СОРОКИН. Я отдал всю жизнь рабочему классу! И не позволю издеваться над собой… Вы хотите обвинить меня в каких-то преступлениях? Не удастся, товарищи! Я — чист. Сплетни о буржуазном окружении можно возвести вокруг всякого ответственного работника! Но это только сплетни…
ГЛУХАРЬ. Ты каждый год мотаешься по заграницам отдыхать.
СОРОКИН. Но разве я не заслужил перед революцией этого права?!
ГОЛОСА. Ага! Вексель предъявлять революции?
СОРОКИН. Никаких векселей я не предъявляю, но раздувать это дело могут только такие демагоги, как Глухарь!.. (Кричит.) Они некультурны и безграмотны. И гордятся этим. Они думают: мы без Европы все построим сами! Они щеголяют российским бескультурьем! Я боролся всю жизнь за идеи социализма, товарищ Глухарь, за коммунизм! И неужели я не имею права сказать «устал» и ехать заграницу?
ЛАРЕЧКИН. Устал?! Вздремнуть хочется?
1-й РАБОЧИЙ. А возле тебя царского городового поставить?
2-й РАБОЧИЙ. Чтоб покараулил пока!
ГОЛОСА. А мы не устаем! Все устали!
ЛАРЕЧКИН. Ты не устал, а разжирел! Если бы ты помнил, чем был раньше наш рабочий класс и чем стал теперь…
ГЛУХАРЬ. Он на холостом ходу работает… Оторвался и от масс, и от партии… Связь с бесхребетным элементом!..
СОРОКИН. Здесь пытаются инсценировать суд рабочего класса надо мной. Но я, товарищи, заявляю: приехал я сюда выслушать доклад о происшествии. И если мне не удастся достигнуть этого, я… вынужден уехать…

Хочет уйти, но его задерживают.

1-й РАБОЧИЙ. Товарищи! Мы ответственных видим только на Октябрьских торжествах! А Сорокина и тогда не бывает.
2-й РАБОЧИЙ. Убрать директора Крымова.

Входит делегация беспартийных рабочих.

ДЕЛЕГАТ. Рабочие требуют сейчас же дать полное разъяснение по всем больным вопросам!..
ГОЛОСА. Сырье! Жилищный вопрос… О сырье давай!
СОРОКИН (останавливается). Я поручаю заместителю, товарищу Воронину, дать исчерпывающие объяснения, а мне некогда…
ВОРОНИН. Я сделаю доклад, но зачем же ты бежишь? Потребуются твои разъяснения.
СОРОКИН. Я не бегу. (К Глухарю.) Но подсудимым у тебя быть не желаю и не буду… Как не стыдно взвинчивать рабочих гнусной демагогией?! (Кричит.) Это — травля! (К Глухарю.) Я еду в це-ка-ка! Там поговорим.

Уходит.
Шум. Крики.
— Куда, куда?!
— О сырье!..
— Не выпускать!..

ГЛУХАРЬ (к делегации). Сейчас я выйду. Поговорим о всех больных вопросах…
ЛАРЕЧКИН. К порядку!
1-й РАБОЧИЙ. Товарищи! Мы должны поставить вопрос перед рай-ка-ка о снятии с работы Крымова!
ГОЛОСА. Правильно! И Сорокина!
2-й РАБОЧИЙ. Заслушать доклад о сырье!..
ГЛУХАРЬ. По этому вопросу мы сегодня вынесем свое жесткое постановление… У кого имеется добавочный материал, гоните срочно мне.
1-й РАБОЧИЙ. О Сорокине и Крымове поставить вопрос! Нужны они партии или нет?
ГОЛОСА. Правильно!
ГЛУХАРЬ. Сегодня мы и поставим!

С делегацией и ВОРОНИНЫМ уходит.

КРЫМОВ (1-му рабочему). Вопрос: кто больше нужен партии. Ты или я?..
ЛАРЕЧКИН. Товарищи! Бюро партколлектива предлагает принять такую резолюцию. (Читает.) «Партколлектив фабрики „Красная Заря“ предлагает соответствующим парторганизациям председателя треста Сорокина и директора фабрики Крымова с работы снять и передать материал об них в це-ка-ка».

ГОЛОСА. Правильно! Нет, неправильно! Мы не можем ставить вопроса о Сорокине! Нет, можем!

КРЫМОВ просит слова у ЛАРЕЧКИНА, тот отказывает.

ЛАРЕЧКИН. Ну хорошо. Наговорился ты… Я голосую… Кто за предложенную резолюцию, прошу поднять руки. Кто против? Раз, два, три… десять… Кто воздержался? Пятеро! Принято!
ВСЕ. Правильно!
КРЫМОВ (просит слова у Ларечкина). Я протестую против Ларечкина! Слова не дал перед голосованием… Я хочу сказать важное…
ЛАРЕЧКИН (Крымову). Не о чем тебе говорить… (К собранию.) Товарищи! Просит слова Крымов.

Шум.

ГОЛОСА. Довольно! Пусть выйдет к беспартийным. Они зажимщику покажут… Дать слово!..
ЛАРЕЧКИН. Ну, пусть скажет. Только покороче!

Собрание затихает.

КРЫМОВ (вкрадчиво). Так травить нашу старую гвардию, старых партийцев, которых можно сосчитать по пальцам, не дело, товарищи. (Кричит.) Это не самокритика, а травля, всадить бы вам все семь патронов! О себе не говорю я. Может быть, я заслужил. Я не хочу увиливать! (К Воронину.) Во многом виноват… И я уйду отсюда сам… Осточертело… Но с товарищем Сорокиным так обращаться (вскрикивает) партия вам не позволит!
ГОЛОСА. Опять зажим! Рот затыкаешь?
КРЫМОВ. Охлестывать старую гвардию помоями на потеху обывателя могут только контрреволюционеры! Тут не самокритика, а самооплевывание!
ЛАРЕЧКИН. Товарищ! Не грози, пожалуйста! Говори по существу.
КРЫМОВ. По существу: сейчас поеду в це-ка-ка. И обо всем там заявлю. Но вас спрошу, товарищи: а где же были Глухари и Ларечкины до сегодняшнего дня? Что они смотрели? Разве Глухарь не знал, что в тресте гниль? А ежели не знал, то кто же должен знать? Кто гадил в тресте?! Ясно: не Сорокин — аппарат. (К Ларечкину.) Что же вы теперь всё хотите валить на голову Сорокина? Что, он воровал? Брал взятки? Растрачивал? Ни одного факта нет! Он чист как хрусталь. А за что позорим мы его?! За что издеваемся?! Глухарь — ежовый человек, но так отыгрываться на голове старого партийца… (Волнуется.) Их мало осталось, товарищи! Мы дорожить ими должны, а не губить. Чем может кончиться вся эта музыка? (Волнуется сильно.) Сорокин этого не выдержит! Я знаю его честную натуру, знаю прежнего «Луку», учителя и друга. И вам прямо заявляю: вы заставите его покончить жизнь! (К Ларечкину.) Этого вам нужно с Глухарем?! Тогда у вас все по-хорошему пойдет?!

Шум. Происходит перелом в настроении собрания.

ГОЛОСА. Переголосовать! Вычеркнуть Сорокина из резолюции! Сорокин не виноват! Окружение! Аппарат разогнать… Переголосовать!

Входит ГЛУХАРЬ.

ГЛУХАРЬ. Товарищи, внимание! Из це-ка-ка мне позвонили, чтобы я весь материал о тресте сейчас же представил туда. Я вынужден, товарищи, уехать… А вы идите к беспартийным, дайте полную, правдивую информацию… Невзирая на лица… Настроение рабочих переломилось…
ЛАРЕЧКИН (Глухарю). И у нас тут переламывается!..
ГЛУХАРЬ. Сорокин бой дает!.. Предъявил в це-ка-ка письмо Иванова за границу… Вот дипломат!.. Надо ехать.
ЛАРЕЧКИН. И в це-ка-ка не пощадят! Сидят там люди из одного же с нами теста!
КРЫМОВ (вызывающе). Посмотрим, дорогой товарищ!

Занавес.
Действие пятое
Аэродром. В глубине сцены ангар, из которого РАБОЧИЕ выкатывают на авансцену аэроплан «Юнкере» и поворачивают боком к публике. ЛЕТЧИК и БОРТМЕХАНИК делают последние приготовления к полету. Вокруг пассажиры: ТОЛСТЫЙ, ТОНКИЙ и ДИПКУРЬЕР, окруженные ПРОВОЖАЮЩИМИ и с багажом. Тут же стоят весы.

ЛЕТЧИК. Граждане! Прошу взвеситься… Кто первый? Становитесь…
ДИПКУРЬЕР. Я — по дипкурьерской привычке… (Становится на весы.)
ЛЕТЧИК (записав). Шестьдесят четыре кило. Багаж?

ДИПКУРЬЕР кладет сумку на весы.

Двадцать килограмм… Следующий.

Становится на весы 2-й ПАССАЖИР.

Пятьдесят кило… Багаж?.. Восемнадцать кило! Следующий!..
1-й ПАССАЖИР. Я… (Становится на весы.)
ЛЕТЧИК (взвешивает). О-о!.. Сто двадцать восемь килограмм!

Все смеются.

Багаж?
1-й ПАССАЖИР. Вот.

Взвешивает багаж.

ЛЕТЧИК. Ого! Пятьдесят кило! Это, гражданин, очень много… Ваш вес за двух человек да багаж пятьдесят кило… А багажу допускается не больше двадцати кило…
1-й ПАССАЖИР. Как же мне быть?
2-й ПАССАЖИР. Сбавить вес с себя и с багажа!

Смех.

ЛЕТЧИК. Сходите в контору, выясните, как вам быть…

1-й ПАССАЖИР уходит. Появляются ТАНЯ и СЕКРЕТАРЬ.

ТАНЯ (ко всем, весело). Здравствуйте, товарищи!
2-й и 3-й ПАССАЖИР (вместе). Здравствуйте!..
ТАНЯ. Кто с нами летит, разрешите спросить?
2-й ПАССАЖИР. Я… Разрешите познакомиться… Тверинский. (Здоровается за руку.)
ТАНЯ. Сорокина…
ДИПКУРЬЕР. И я… дипкурьер. (Кланяется.)
ТАНЯ. Сколько осталось до… полета или, как сказать, до вылета?
ЛЕТЧИК. Восемь минут…
ТАНЯ (к летчику). Можно, товарищ, сесть?
ЛЕТЧИК. Можете совсем усаживаться… Ваш билет?

ТАНЯ отдает билет.

Но только нужно взвеситься.

ТАНЯ взвешивается.

Пятьдесят пять кило.

СЕКРЕТАРЬ кладет вещи.

Девятнадцать кило.
ТАНЯ. Ну, Коля, до свиданья! Пиши…
СЕКРЕТАРЬ (целует руку). Мне страшно хочется за границу… Но не удастся, вероятно, никогда…
ТАНЯ. Успеешь… Ты еще молод. Все у тебя впереди…

Быстро подходит 1-й ПАССАЖИР.

1-й ПАССАЖИР (тревожно). Уже? Посадка? Я все устроил. Вот бумажка. Деньги уплатил.
ЛЕТЧИК. Тогда разрешите получить ваш багаж.

Берет багаж и устраивает.

1-й ПАССАЖИР. Хорошо, хорошо… Все будет устроено…
ТАНЯ. Коля! Иди сюда к нам… Попробуй! Посиди! Такая прелесть!
СЕКРЕТАРЬ. Не стоит… Скоро Николай Алексеевич будет…
ТАНЯ. Посмотри, как я великолепно устроилась! Подойди же, не бойся…

СЕКРЕТАРЬ, оглядываясь, входит в кабинку.

БОРТМЕХАНИК (летчику). Контакт!
ЛЕТЧИК. Есть контакт!

Пропеллер ревет. Испуганный секретарь выпрыгивает из кабинки. Общий смех. Пропеллер умолкает.
Подходит торопливо ШАЙКИН.

ШАЙКИН (запыхавшись). Здравствуйте, товарищи! Не улетели еще? А я торопился! Если бы трамвай не наскочил на извозчика, я давно уж был бы здесь… А товарищ Сорокин не прибыл еще?..
ТАНЯ (смотрит на часы). Сию минуту будет…
ШАЙКИН. Благополучно кончилось дело в це-ка-ка?
ТАНЯ. Разумеется… Сейчас Сорокин звонил.
СЕКРЕТАРЬ. Сколько шуму из-за пустяков…
ТАНЯ. Воронин эту гадость подстроил, а Глухарь раздул.
СЕКРЕТАРЬ. Наоборот: Глухарь подстроил, а потом уже раздул Воронин.
ТАНЯ. Коля, сбегайте, пожалуйста, к телефону… Выехал он или нет?
СЕКРЕТАРЬ. Сию минуту!

Убегает.

ЛЕТЧИК. Садитесь, граждане!
ТАНЯ. Я не знаю, мне одной садиться или дождаться товарища Сорокина?..
ЛЕТЧИК. Конечно, садитесь… Вас ремнями или без?
ТАНЯ (боязливо). А разве нужно?
ЛЕТЧИК. Как желаете…
ТАНЯ. Тогда с ремнями…
ЛЕТЧИК (бортмеханику). Бак проверен?..
БОРТМЕХАНИК. Проверен.
ШАЙКИН (прощается с Таней). Вы мне, Татьяна Константиновна, привезите какой-нибудь заграничный подарочек… А я здесь без вас окончу свои воспоминания. Потом вам прочитаю вслух…
ТАНЯ. Великолепно… А что вам нужно в подарок?

Садится в кабинку.

ШАЙКИН. Заграничную ручку с самопишущим пером.

Прибегает СЕКРЕТАРЬ.

СЕКРЕТАРЬ. Выехали с Крымовым на аэродром…
ЛЕТЧИК. Мы уже опаздываем на две минуты…
СЕКРЕТАРЬ (летчику). Едут, товарищ! Сию минуту будут…

ЛЕТЧИК и БОРТМЕХАНИК садятся на свои места.
Подбегает КРЫМОВ.

СЕКРЕТАРЬ. Вон Крымов и Воронин.
ТАНЯ (к Крымову). А где Николай Алексеич?
КРЫМОВ (нехотя подходит к Тане). Там…
ТАНЯ. В це-ка-ка остался?!
КРЫМОВ. Да… задержался малость…
ТАНЯ. Почему?
КРЫМОВ (притворно спокойно, оглядываясь). Затянулось дело… в партколлегии голоса разделились: большинство за строгий выговор, меньшинство — за исключение… Перенесли на секретариат…
ТАНЯ (вскрикивает). Даже за исключение были голоса?
КРЫМОВ. Да, да… Мне строгий выговор с предупреждением.

Появляется ВОРОНИН с письмом.

ТАНЯ. Товарищ Воронин! Что случилось с Николаем Алексеичем?
ВОРОНИН. Ничего особенного…
КРЫМОВ (Воронину). Вот тот дипкурьер…
ТАНЯ. Развяжите ремни! Товарищ летчик!.. (Вылезает из кабинки.)

КРЫМОВ заискивающе вертится около ВОРОНИНА.

ВОРОНИН (к дипкурьеру). Вы, товарищ, дипкурьер?
ДИПКУРЬЕР. Да… я…
ВОРОНИН. Вот важный пакет от товарища Иванова за границу… (Разговаривает с дипкурьером.)
ТАНЯ (Воронину). Что случилось с Сорокиным? Этот пакет я видела у него.
ВОРОНИН. Сорокина исключили из партии.
ТАНЯ. Как исключили?!! Надолго?
ВОРОНИН. Окончательно…

Все окружают ТАНЮ.

ШАЙКИН. Исключили?..
СЕКРЕТАРЬ. Исключили?! Это же безобразие!
ТАНЯ. Боже мой! Что я теперь буду делать? (К Воронину.) А он будет здесь или нет?!
ВОРОНИН. Не знаю…
КРЫМОВ. Он просил вас вернуться обратно…
ТАНЯ. Как, просил вернуться?
КРЫМОВ. Да…
ТАНЯ. Но я должна ехать заграницу!
КРЫМОВ. Тогда другое дело…
ШАЙКИН. А деньги и документы у вас есть?
ТАНЯ. Все есть… У меня отдельный заграничный паспорт.
ЛЕТЧИК (Тане). Гражданка, не задерживайте! Идете вы или нет?.. Опоздали уже на шесть минут!

ТАНЯ садится.

БОРТМЕХАНИК. Запускаем! (Поворачивает пропеллер.)
ЛЕТЧИК. Есть контакт!..

Мотор заревел. Рабочие со смехом и криком: «Гоп! Взяли!» — поворачивают аэроплан и катят его в глубину сцены.
Появляется без шляпы СОРОКИН.

СОРОКИН (издали кричит). Стойте! Стойте! Подождите!..
КРЫМОВ. Ты зачем?
СОРОКИН (пробегая мимо Крымова за аэропланом). Таня! Таня! Подожди!
КРЫМОВ. Поздно!

Глядит вслед СОРОКИНУ, идя за ВОРОНИНЫМ.

ТАНЯ. В чем дело?
СОРОКИН. Прошу, я умоляю… На день… на два… Выяснить… И разобраться… Неожиданность… Ты — понимаешь?..
ТАНЯ. Мне нужно лететь…
СОРОКИН. Но я же — видишь ли…
ТАНЯ. Ты исключен, и я должна лететь…
СОРОКИН. Прошу отсрочить — на день… Я сейчас… Мне трудно… Нужно кое-что тебе… Ты понимаешь?
ЛЕТЧИК. Запускаем.
БОРТМЕХАНИК. Контакт?
ЛЕТЧИК. Есть контакт!
СОРОКИН. Таня! Танюша! Умоляю! Капельку сочувствия!

Хочет встать на колени.

ТАНЯ (отвертывается). Прощайте, Николай Алексеевич! Деньги я вам пришлю… Сейчас зашиты… далеко!..
СОРОКИН. Какое безобразие! Какой ужас!..
ШАЙКИН. Успокойтесь, товарищ Сорокин. Бывает… Когда я попал в плен к Махно…
СОРОКИН (вырываясь). Опять один! Отстал от жизни, от борьбы, от миллионов!.. (Ревет.) Десятки лет борьбы стерты росчерком пера! А кто судьи?! Кто вырвал партбилет? (Щупает карман боковой.) Где мой партбилет?..
ШАЙКИН. Успокойтесь, товарищ Сорокин… Пойдем…
СОРОКИН. Где Крымов? Крымов! Крымов!
ШАЙКИН. Крымов ушел с товарищем Ворониным…
СОРОКИН. С Ворониным?
ШАЙКИН. Да… А где ваша шляпа?..
СОРОКИН. Не все ли равно: голова или шляпа?! Где Сорокин — вот вопрос!.. Нет больше Сорокина! Был, и вдруг не стало… (Кричит.) Дайте мне Сорокина!! Дайте!

Занавес.
Александр Афиногенов

Оглавление

К карточке книги