Забытые пьесы 1920-1930-х годов — страница 16 из 27

(Информация о первых постановках)

Майская Т.

«Россия № 2», 1922

Публикуется впервые — по машинописи б.в.д., хранящейся в фонде Научной библиотеки СТД РФ. «С вымарками, сделанными по цензурному экземпляру» — надпись красными чернилами в верхнем правом углу первого листа машинописи. При публикации эти вымарки обозначены квадратными скобками. Полужирным курсивом переданы реплики и фрагменты текста, вписанные чернилами автором. Авторская правка уточнена по экземпляру: РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830. 21 января 1927.

История создания пьесы неизвестна. Имеются три экземпляра машинописи: два, переплетенные, в фондах Научной библиотеки СТД РФ, датированные годом смерти Майской (1940); третий — в фонде Главреперткома в РГАЛИ. Последний экземпляр сохранился в связи с позднейшим обращением автора в ГРК (РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830). Как оказалось, пьеса, снятая в Москве сразу после премьерного показа, шла по провинции — такова была практика тех лет. Но в 1927 г. ее вновь запретили, и автор, пытаясь возвратить пьесу на сцену, обращается в Главрепертком с заявлением:

«Узнав о том, что моя пьеса „Россия № 2“, комедия-буфф в 3-х действиях, впервые поставленная в Москве в театре Революционной Сатиры в 1922 г. и шедшая с тех пор во многих городах РСФСР, теперь запрещена к представлению на сцене, прошу вновь рассмотреть этот вопрос, тем более что в Репертуарном комитете не имеется ни одного экземпляра пьесы, а запрещение ее последовало по впечатлению от постановки (1922 г.), что не всегда отвечает замыслам автора.

Предлагаю экземпляр пьесы, разрешенной к постановке Военно-Политической цензурой и Политконтролем ГПУ от 16/ VI-22 г. и 21/VI 22 г. и от 25/VII 1922 г. за № 759 и соответствующими печатями и подписями.

К вышеизложенному должно прибавить, что после снятия пьесы „Россия № 2“ с репертуара Художественным отделом МОНО был назначен закрытый просмотр пьесы в присутствии Театрального совета и представителей Губполитпросвета, ОГПУ и других заинтересованных организаций, после чего пьеса была вновь разрешена к постановке (без всяких изъятий — безусловно) и, как значится на постановлении: „К постановке в театрах может быть допущена и даже желательна“ (выделено автором. — В. Г.).

Ввиду вышеизложенных обстоятельств прошу вновь рассмотреть пьесу и разрешить ее к постановке».

Татьяна Майская.

(Ф. ГРК. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830. Л. 1. Пришло из: Архив НКП. «Россия № 2». Д. 11. Оп. 1. № 1607. 1927 г.)

На л. 6-м документа приведена резолюция: «Разрешена военно-политической цензурой МГ ОГПУ и к постановке в театрах может быть допущена и даже желательна. 16.VI.22 года. [А. Луначарский]», а также отзыв замначполитконтроля ГПУ Медведева от 25 июля 1922 г.: «К представлению пьеса „Россия № 2“ Т. Майской разрешается, и препятствий к тому со стороны Политконтроля ГПУ не встречается».

Но в 1927 г. прежнее решение не представляется верным, и, истребовав с автора плату «за просмотр и гербовый сбор», полит-редактор ГРК пишет:

«Почти все показанные в пьесе герои <…> мечтают о России, презирают эмигрантов с их политическими планами монархической реставрации. Наконец, они направляются в Россию. Муж арендует завод, а все прочие приезжают к нему в гости. При этом эмигранты эти из породы „ничему не научившихся“. Как только они попадают в Россию, так начинается брюзжание на новые порядки, обывательское зубоскальство по поводу бытовых особенностей советского строя. <…> Все они ничего не умеют делать. Понять Россию не могут. Перемениться — тоже. По приезде в Россию — они остаются теми же парижскими хлыщами.

Единственный мотив, который их влечет в Россию, — это березки, „каких нет в Италии“ да воспоминание о туго заплетенной косичке девочки „в деревне у бабушки“. А политическое отношение по-прежнему одно и то же. Мотивы притяжения к России оправдывают этих героев „по человечеству“ и оставляют тем самым действенным и их недовольство, и их зубоскальство по адресу сов. власти и сов. общественности.

Кроме этого, и сами герои, и автор глубоко убеждены, что Россия нуждается в каждом лишнем работнике, человеке, даже таком, как они. Едут они в Россию с полной уверенностью в то, что они здесь нужны, что Россия без них не обойдется. Это интеллигентское хамочванство (так! — В. Г.) и устранение из пьесы мотива раскаяния эмигрантов — решительно бросается в глаза как вывод. <…> Никаких оснований тащить на сцену эту смесь булгаковской идеологии („ошибка хороших людей“) с изобразительными средствами Лидии Чарской <…> — нет».

(РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830. Л. 2–2 об. Отзыв без подписи и даты).

Далее следует лаконичное резюме политредактора ГРК: «Пьеса сменовеховская. Запретить» (л. 3).

Мелодраматические перипетии пьесы и впрямь происходили с субъективно искренними, любящими Родину «хорошими людьми». Елена Аргутинская (Лолот), ее кузен Николай (Коко) и жених Георгий Алмазов иронизировали по поводу остающихся в Париже генералов и промышленников, мечтали работать в новой России. Не случайно речь одного из персонажей, Николая, изобилует пословицами и поговорками — автор акцентировал бесспорную «русскость» героев, их органическую близость родине. В фабуле «России № 2» причудливо соединялись элементы любовной мелодрамы ушедшего века с остро актуальной идеей примирения эмиграции и новой России, неприемлемой большевистским верхам.

Пьеса была поставлена в московском Театре революционной сатиры (Теревсате) режиссером Е. О. Любимовым-Ланским в 1922 г. Премьеру увидели 1335 зрителей (см.: Репертуарные списки московских драмтеатров за сезоны 1919/20 — 1926/27 гг., составленные А. И. Могилевским и В. А. Филипповым на основе материалов Московского статистического отдела // Театры Москвы. 1917–1927. Статьи и материалы. М.: ГАХН, 1928. Театральная секция. Вып. 4. С. 183). На следующий же день спектакль был снят, а сам театр закрыт. Но пьеса много шла по стране — в драматических театрах Баку, Екатеринбурга, Казани, в Театре музыкальной комедии Петрограда и пр.

Рецензии на премьеру в московском Теревсате появились в «Правде», «Известиях ВЦИК», «Рабочей Москве», «Вечерних известиях».

Рецензент «Правды» писал:

«„Россия № 2“, поставленная в театре революционной сатиры, произвела на меня впечатление не революционное. Ее политический пафос<…> „от лукавого“, от сменовеховства. Ее политический лейтмотив: „Ленин поправеет, мы (белая эмиграция) — полевеем“. И эта идеология возведена здесь в перл создания. <…> А „самый умный“ (из героев. — В. Г.) развязно балансирует на ходулях некоего „скепсиса“ — и по адресу белых, и по адресу красных, хорошо знакомая претенциозная поза обанкротившегося интеллигента.

В результате крайне соблазнительно, чтобы не сказать, контрреволюционно, звучали обильно рассыпанные в пьесе шуточки, остроты и „бонмоты“ на темы революции и революционного быта.

Пьеса безусловно не наша. Пьеса — Нэпмана: характерно, что среди персонажей нет ни одного представителя промышленного капитала: буржуазию автор как будто намеренно „щадит“».

(Выделено автором. — В. Г.)

Но даже этот строгий критик констатировал: «Пьеса имела совершенно исключительный успех — с требованиями „Автора на сцену!“, с криками „Спасибо!“, с речью автора. И так принимала пьесу публика высокой революционной квалификации — едва ли не ползала, заполнившие зал военные курсанты и комсомольцы. <…> Политический Совет Теревсата был совершенно прав, сняв эту „чужую“ пьесу с репертуара.