Слишком много информации в одной фразе. Старски видел моих родителей. Мертвыми. А аджюдан Трюк начал расследование. Зачем?
– Расследование?
– Да. Его кое-что смущало в обстоятельствах случившегося…
– В обстоятельствах? Вы, должно быть, что-то перепутали. Мои родители погибли из-за наледи на дороге.
– Возможно.
– Так написали в газете, – настаиваю я.
Он смотрит на меня, садится и нажимает на клавишу Enter.
– Ну что же, вернемся, как говорится, к нашим баранам. К нашим старым баранам! У вас есть хоть какая-нибудь идея насчет личности человека, который звонит родственникам обитателей этого дома?
– Нет.
– Между тем за несколько последних недель анонимные звонки участились вдвое. Вы не заметили ничего аномального на вашем рабочем месте?
– Мои бабушка с дедушкой… они знают, что после аварии было начато расследование?
– Как их зовут?
У него глаза, как у кузнечика. Зеленого, каких много летом, они больно кусаются, если брать их в руки. Кажется, самки этого вида безжалостно пожирают самцов после соития. Откусывают им головы.
– Неж. Арман и Эжени Неж.
– Не думаю, что им сообщили, это осталось внутренним делом.
– Ну и?
– В каком смысле?
– В смысле расследования. Был результат?
– Нет. Дело закрыли. Я выяснил, что вы берете много дополнительных часов. Это так?
В его взгляде угадывается презрение. Как будто он вдруг почувствовал, что от меня плохо пахнет. Наверное, налетчики, грабящие банки, симпатичнее служащих, работающих сверхурочно «за так».
– Мне нравится работать в «Гортензиях»… А вы можете показать мне дело… о гибели моей семьи?
Он театрально вздыхает, как артист в плохом чешском или немецком детективе, и заявляет:
– Если найдете для меня местного Ворона.
Выйдя из бюро жандармерии, я направляюсь прямиком в «Гортензии», не заходя домой. Хочу видеть Элен. Мне нужно поцеловать ее, вдохнуть аромат кожи и почувствовать себя лучше. Как в конце долгого пути.
Бегу в гардероб, чтобы переодеться. Дежурство сегодня начинается в 17:00, потому что я согласилась поменяться с Марией.
У двери комнаты № 12 слышу голос мадам Дрейфус, она зовет меня. Наверняка хочет услышать новости о «толстом котике», огромном уличном котище, которого она подкармливала, прежде чем оказалась в «Гортензиях». Три раза в неделю я хожу туда, где стоит его миска, и насыпаю сухой корм. Обещаю, что завтра сниму мохноногого «Поляроидом».
Звонит Я-уж-и-не-помню-как. Он как будто специально никогда не называет своего имени, говорит: «Это я».
У меня ночная смена, «увидеться» сегодня вечером не получится. «Ок, приеду за тобой утром. Я освобождаюсь в шесть, буду ждать у Гортензий в 06:05…»
Мне хочется согласиться – впервые в жизни человек моложе восьмидесяти лет собирается где-то меня ждать, – но я отвечаю «нет». После ночных дежурств мне необходимо вернуться домой и побыть одной.
Глава 30
Аннет родилась в Стокгольме в 1965-м. Жюль сохранил ее паспорт. На фотографии она похожа на белокурую певицу из группы ABBA по имени Агнета. Я не сомневаюсь, что именно по этой причине моя мать, которую звали Сандрин, выбрала ее в 1977 году в качестве подруги по переписке, когда училась в коллеже. Она была фанаткой шведского квартета, что может показаться странным, поскольку пели они по-английски. Аннет же хотела переписываться с француженкой, потому что именно во Франции витражи занимают самую большую площадь, 90 000 м2, а она собиралась стать мастером по изготовлению стекла.
Жюль сохранил всю корреспонденцию за семь лет. Сначала девушки описывали свои комнаты, рассказывали, чем любят заниматься, что предпочитают из еды, сколько детей планируют иметь, хвастались домашними любимцами – котом и золотой рыбкой. Из всех поездок каждая посылала подруге открытку.
Вообще-то переписка должна была сойти на нет сама собой еще в коллеже, у студенток много занятий поинтереснее, но Аннет и Сандрин оказались не совсем обычными девушками. Они начали писать в 1977-м, а их личная встреча случилась в 1980-м, после чего они виделись каждый год, а потом умерли вместе, в один день.
С годами послания становились все более содержательными и откровенными. Обе писали о своих семьях, возлюбленных, разочарованиях и желаниях, отправляли друг другу фотографии, в основном поляроидные, – мы с Жюлем поделили их между собой, а некоторые даже разрезали, чтобы каждый взял интересующую его половину.
Благодаря Аннет я узнала о своей матери то, что никто другой не сумел бы мне рассказать, потому что ее детство прошло в комнатушке консьержки в доме на улице Фобур-Сен-Дени. Консьержкой была ее мать, отца она никогда не видела. В письмах мама рассказывала подруге о житье-бытье в этом доме, о жильцах, владельцах, тесном пространстве комнатушки, где она танцевала под музыку групп ABBA – Gimme! Gimme! Gimme![31]; Майкла Загера – Let’s All Chant[32], The Korgis – Everybody’s Got to Learn Sometimes[33], Visage – Fade to Grey[34].
Моя мать всегда обожала музыку – всю, любую! – так что, встретив отца, конечно же, влюбилась в него.
Она играла в театре под названием «Райское перышко» и, думаю, была забавной и веселой – на любом снимке она неизменно выглядит чуть смешливее остальных. Сандрин была невысокой, пухленькой брюнеткой с волосами до плеч и голливудской улыбкой.
В 1983-м, в год их восемнадцатилетия, Аннет и Сандрин отправились в поход по Кассису[35]. Поставили палатку в кемпинге недалеко от бухточки в двадцати минутах от порта, плавали дни напролет и объедались яблочными оладьями.
У Жюля есть короткий дневник Аннет, в котором она записала много фраз на шведском. Мы перевели их с помощью онлайн-сервиса:
– Свет – белый.
– Кажется, что кто-то начистил дома отбеливателем – пятен не бывает никогда.
– Хорошо пахнет.
– Мы сохнем, не вытираясь полотенцами.
– Оладьи посыпаны сахаром.
– Насекомые поют.
– У меня никогда не было солнечного удара, это похоже на затянувшуюся оплеуху.
Шесть дней спустя, покупая в порту мороженое, они встретили братьев Неж, Алена и Кристиана.
Читаем в дневнике Аннет:
– Я сразу заметила разницу между парнями: один все время смотрел на меня, другой – нет.
– Они уезжают завтра.
– Они уезжают послезавтра.
– Они уезжают на той неделе.
– Они остаются с нами до конца каникул.
Через год Сандрин и Аннет встретились с Кристианом и Аленом во время летних каникул. На вокзале Лион-Перраш близнецы ждали девушек в зеленом кабриолете с откидным верхом на две лошадиные силы, что ужасно их насмешило.
После Кассиса они виделись, но не все вместе.
Кристиан неоднократно бывал на улице Фобур-Сен-Дени. Ален дважды ездил в Стокгольм. Познакомился с родителями Аннет, жил в их доме. После второго визита попросил руки девушки, что она нашла весьма романтичным, но несколько поспешным. В конце концов, ей было всего девятнадцать.
Тем не менее она решила учиться витражному делу во Франции и нашла мастера-наставника в Маконе, в ста километрах от Лиона. Сандрин тоже отправилась в этот город с Кристианом, так что им оставалось снять квартиру на четверых и поселиться в ней дружной компанией.
Оба близнеца учились в коллеже на музыковедческом факультете и твердо намеревались стать композиторами и торговать грампластинками. Кристиан должен был добывать всякие редкости, а Ален сочинял треки (помимо основной деятельности, то есть учебы).
Из Лиона они на своей зеленой малолитражке добирались до Милли дня за три. Город и деревню разделяло всего 170 километров, но Аннет при виде каждой новой церкви кричала: СТОП!
Она осматривала и фотографировала витраж, а трое ее спутников выпивали за столиком на террасе.
Десятки церквей спустя, когда машина наконец припарковалась у ворот, наступило 14 июля[36]. Мальчишки запускали петарды на тротуарах.
По радио по кругу гоняли песню Smalltown Boy группы Bronski Beat[37].
Отец моего соседа-фокусника рассказывал, что все они были необыкновенно хороши, но ничто не могло сравниться по красоте с белокурыми волосами Аннет. И ее лицом. Он говорил, что никогда не встречал подобной красавицы «вживе», только в глянцевых журналах и по телевизору. Я была совсем маленькой, когда услышала от него: «Она была очень ладненькой, твоя тетя…» Я не поняла, что это значит, и почему-то подумала о пироге, который пекла бабуля. О малиновом рулете.
Они вышли из машины, распевая Runaway, turnaway, runaway, turnaway[38] и подражая голосу Джимми Самервилла[39], и расцеловались с бабулей. Ну, не совсем так. Близнецы ее поцеловали, а она пожала руки Аннет и Сандрин. Потом четверка устроилась в беседке (так «громко» называли четыре столба, крытые сводом из высокого тростника и ивовых прутьев).
Бабуля выставила на литой металлический столик бутылку портвейна, ведерко со льдом и шесть стаканов, сказав, что Арман скоро будет.
В тот день бабуля приготовила кускус с морепродуктами. Вообще-то в нашей семье это блюдо не принято подавать 14 июля, но близнецы настояли.
Глава 31
Зимнее время.
– Здравствуйте, мадам Миньо, этой ночью мы перешли на зимнее время. Нужно перевести ваш будильник на час назад.
– Знаете, душечка, для меня здесь всегда одно и то же время.
Глава 32
Сегодня самое безумное воскресенье с тех пор, как я начала здесь работать. Жо и Мария со мной согласны. Это отразилось даже на трансляции мессы: в 11:00 перед экраном телевизора не оказалось ни одного человека.