Б.М.
Стихотворения
Призыв
Я звал тебя в те дни счастливых
детских грёз,
Чарующих надежд и светлых упований,
Когда мои глаза ещё не знали слёз,
Душа ещё не ведала страданий.
И ты явилась мне в сиянье золотом,
В венке из алых роз, в одежде серебристой —
Вечерней звёздочкой на небе голубом,
Голубкою невинною и чистой.
И говорила мне ты, весело смеясь:
«Смотри, как чуден лес, как
тихо дремлют нивы,
Как с ветерком по их изгибам, золотясь,
Бегут огней вечерних переливы…
Смотри – и плеск ручья, и эхо дальних гор,
И кроткий луч звезды, и роз благоуханье
Как бы сливаются в один волшебный хор
Лучей и звуков, красок и дыханья…
Смотри, как тихо всё и ясно вкруг тебя,
В гармонии живой, в согласном,
стройном клире…
Ты послан в этот мир прекрасный,
чтоб, любя,
Учить любви живущих в этом мире…»
Ты лиру мне дала… С отвагою живой
По трепетным струнам персты зашевелились —
И струны грянули, и звонкою струёй
Чарующие звуки покатились…
Я звал тебя, когда в груди моей впервой
Проснулись бурные порывы и стремленья,
Нахлынул мрачных дум и чувств
зловещих рой —
И шевельнулись первые сомненья…
И ты явилась мне – спокойна, но бледна;
Две капли слез в очах задумчивых застыли;
Какой-то кроткий блеск, святая тишина
По всем твоим чертам разлиты были…
И, голову свою склонив к моей груди,
Ты говорила мне с любовью, утешая:
«Чтоб светел был твой путь, ты веруй и люби,
Других любви и вере поучая…»
И жадно я душой ловил слова твои…
И новая струна на лире появилась —
И зазвучала песнь о вере и любви,
И сила в ней могучая таилась…
Я звал тебя, когда в рядах святых бойцов,
За правду и любовь подняв святое знамя,
Я стал изнемогать под натиском врагов, —
Когда кругом губительное пламя,
Клокоча и шипя, сжигало всё, что мне
О правде, о любви, о счастье говорило, —
И ты явилась мне, святая, вся в огне…
Невинное чело обвито было
Венком из терний… Кровь
струилась по щекам…
Но и́скрилась в очах таинственная сила…
И, долгий, скорбный взор поднявши к небесам,
Ты с грустью затаённой говорила:
«Ты видишь эту кровь?.. О, будь же, как и я,
Неустрашим, будь чужд холодному сомненью
И, веруя, любя, страдая и терпя,
Учи других страданью и терпенью!..»
И в хоре вещих струн еще одной струны
Раздался звук – глухой,
протяжный и печальный,
Как темной ночью плеск объятой сном волны,
Как стон последний в песне погребальной…
С тех пор минули дни и годы протекли —
И всё, что в глубине души моей смирялось
Волшебной силою надежды и любви,
Терпением упорным подавлялось, —
Всё поднялось со дна души больной
Угрюмым облаком, грозою закипая…
И я теперь опять зову тебя с тоской,
В отчаянье молясь и проклиная!
Явись, явись ко мне!.. Не стало больше сил…
Неволя и вражда мне сердце истерзали!..
Я верен был тебе, я искренно любил,
Но на любовь мне смехом отвечали!
Я верил – но кругом так тьма была густа…
Всё чистое и всё святое погибало…
И из груди змеёй холодной на уста
Невольное проклятье выползало!..
В тоске тяжёлой я все струны перебрал
На лире золотой, вручённой мне тобою, —
И за струной струна рвалась, и замирал
Последний звук под трепетной рукою…
Явись же мне теперь! Со словом ли любви,
В терновом ли венце, мечом ли потрясая…
Явись и научи, каким путём идти…
Явись, явись, великая, святая!..
Прометею
«И дал мне Господь две скрижали каменные… А на них все слова, которые изрёк вам Господь на горе из среды огня…»
Я внимаю мучительным стонам твоим,
И с глубокой тоскою в груди
Я гляжу на громады скалы роковой,
На тяжёлые цепи твои…
О, Зевес был жестокий, безжалостный бог,
Беспощадный во власти своей!..
Но умолкни на миг, жертва мести слепой,
Посмотри на меня, Прометей!
Не украл я у бога святого огня,
Не украл: он мне сам его дал,
И нести его к людям, в мир рабства и тьмы,
И беречь и хранить завещал!
Не украл я у бога святого огня
И не даром его получил:
И слезами своими, и кровью своей
Я за этот огонь заплатил.
И доныне ещё я плачу за него
И слезами, и кровью своей,
И не коршун один грудь больную клюёт —
Сотни коршунов, тысячи змей
В беззащитное бедное сердце впились,
Рвут кровавые раны мои…
О, что значат, в сравнении с мукой моей,
Все страданья, все муки твои?!.
Дума
Для нас отчизна только там,
Где любят нас, где верят нам.
Вы вновь звучите мне, забытые мотивы, —
И дышат сладостной прохладой на меня
Зелёные луга и палевые нивы,
И, в сени мирные приветливо маня,
Кудрявой головой дремучий лес качает
И грёзой тихою мне душу обвевает…
Молчит моя печаль, утихло в сердце горе,
Все боли улеглись, душа чиста, светла…
А песнь растёт, растёт, как в час
прилива – море,
Исполнена надежд, и света, и тепла…
И слышатся мне в ней, полны любви и ласки,
О счастии былом чарующие сказки…
Вот бедный уголок, где песней соловьиной
Катились дни моей исчезнувшей весны…
Всё снова предо мной стоит живой картиной,
И – мнится мне – среди глубокой тишины
Седая вечность мне кивает головою,
И тени прошлого беседуют со мною…
И говорят они про юность золотую,
Про веру тёплую, и грёзы, и мечты,
Что волновали ум и душу молодую
Пред светлым образом добра и красоты…
Я жадно внемлю им душой своей тревожной,
И радость для меня вновь кажется
возможной…
И вечно бы хотел я слышать эти сказки,
Забыв, что больше нет уже тех чудных дней,
Когда вокруг меня всё полно было ласки,
И смело называл я родиной своей
Те горы и поля, где – полный юной силы —
Цветами убирал отцовские могилы.
В надежде сладостной, в ликующих порывах
Не внемля голосу души моей больной:
«Не возвратить вовек тебе тех дней счастливых,
Как не поднять кустам, нависшим над рекой,
Росинок, что с ветвей украдкою скатились
И с мутною волной навек соединились…»
«Горячих слёз бушующее море…»
Горячих слёз бушующее море
Кипит и стонет предо мной,
И бой ведёт в нём на просторе
Моё отчаянное горе
С моей больной, измученной душой…
Стихает бой и снова закипает…
Бойцы ко дну идут – и там
Душа в бессилье замирает,
А горе… горе выплывает
И с хохотом несётся по волнам.
Сонет(Надпись на портрете)
Перед тобою храм с закрытыми дверями.
Суровый ли чернец в безмолвной полумгле
Невольно задремал и бледными лучами
Играет блеск лампад на мертвенном челе?
Весталка ль юная, отдавшись буйной власти
Проснувшейся души, стоит перед огнём?
Полна отчаянья, полна безумной страсти,
Молитву ли творит в безмолвии ночном,
Иль шепчет злобные проклятья и укоры?
Кто скажет это нам? Железные затворы
Молчат, безмолвен храм, ответа не даёт…
Так не ищи ж в чертах, без
жизни, без движенья,
Ни смысла тайных дум, ни
скрытого значенья
Того, что в глубине души моей живёт.
На родине
Я вновь пришёл к тебе, родная сторона;
Пришёл измученный, с поникшей головою,
Но радостью немой душа моя полна,
Той тихой радостью, той светлой тишиною,
Что веют в полумгле румяных вечеров
С обрывов и низин днепровских берегов,
Где в светлой глубине души моей впервые
Два звука родились, согласные, родные,
Как два подземные ключа, —
И песня первая, свежа и горяча,
Зажглась в моих устах, вскипела под перстами
И брызнула со струн звенящими струями…
О родина моя, недаром же душой
Стремился я к тебе… Я помню вечер ясный,
Когда лишь в первый раз
прощался я с тобой, —
Безбрежной пеленой, цветущей и прекрасной,
Лежали вкруг меня родимые поля;
Широкого Днепра зеркальная струя,
Озарена вдали румяною зарею,
Звенела под горой, и сетью световою
Ложился отблеск золотой
От лёгкой зыби вод на скат береговой;
Сирень цвела; роса вечерняя сверкала, —
Всё миром, тишиной и негою дышало…
То был ли шёпот волн, то грёза ли была?
Я помню – всё во мне мгновенно
встрепенулось,
И звуки, стройные, как мерный шум крыла
Орлицы молодой, – души моей коснулись…
Родимый уголок мне тихо говорил:
«Прощай, дитя моё!.. Я много, много сил
Вскормил в твоей груди… Иди без сожаленья,
Куда влекут тебя заветные стремленья, —
Бойцом свободы и добра;
Живи, борись, люби!.. Когда ж придёт пора
И ты, измученный тяжёлою борьбою,
Поникнешь бедною, усталой головою, —
Тогда вернись ко мне…» О родина моя,
Прими меня, прими дитя своё больное!
Ты много сил дала, – по капле, как змея,
Их высосала скорбь и горе роковое.
Я за себя страдал, боролся за себя —
И устоял в борьбе, страдая и любя,
Но горе, новое, неведомое горе,
Безбрежное, как мир, бездонное, как море,
Из тысяч стонущих грудей
Проникло в грудь мою; в больной душе моей
Безумный, страшный крик
отчаянья раздался, —
И заглушить его напрасно я старался…
Но я вернулся к вам, родимые поля,
И божья благодать живительной волною
Струится в грудь мою… Полна душа моя
Той тихой радостью, той светлой тишиною,
Что веют в сумраке душистых вечеров
Со скатов и низин днепровских берегов…
Шуми, шуми же, Днепр,
прохладой вод зеркальных
Обвей больную грудь и бурю дум печальных
В уме тоскливом утиши!
Зажгись, заря, во мгле измученной души, —
И пусть я встану вновь, на бой
врагов скликая,
Страдая и любя, молясь и проклиная!..
Иеремиада
Уноси мою душу в ту синюю даль,
Где степь золотая легла на просторе —
Широка, как моя роковая печаль,
Как мое безысходное горе.
Разбужу я былые надежды мои,
И тёплую веру, и светлые грёзы —
И широкой волной по раздольной степи
Разолью я горючие слёзы.
И по звонким струнам я ударю звучней,
И хлынут потоком забытые звуки;
Разом выльет душа все созревшие в ней
Бесконечные, тяжкие муки…
Уноси мою душу в ту чудную даль,
Где степь золотая лежит на просторе —
Широка, как моя роковая печаль,
Как моё безысходное горе!..
В капище
Торжественней звучит жрецов унылый хор;
Стихает баядер неистовая пляска;
Усталым пламенем горит их дикий взор,
И гаснет на щеках горячечная краска.
Уж каплет медленней душистая смола
Из вазы бронзовой на уголь раскалённый,
И тихо крадется таинственная мгла
По нишам и углам божницы золочёной…
А в нишах по стенам сидит недвижный ряд
Гранитных идолов. Их каменные очи
Сквозь сумрак на меня загадочно глядят.
Мне жутко в этой мгле, мне
душно, – но нет мочи
Уйти от взора их: какой-то тайный страх
Уста мои сковал. Без мысли и без слова
Гляжу на лица их, померкшие сурово, —
Гляжу, и мнится мне – на мёртвых их устах
Улыбка жалости и едкого презренья
Зазыблилась слегка, застыла без движенья,
И шёпот медленный, как мерный шум дождя
В безветрии ночном, души моей коснулся:
«…Безумный человек, безумное дитя!..
От этих стен, как цепь, далёко протянулся
Столетий ряд: звено последнее лежит
На паперти того сияющего храма,
Где ярким пламенем иной алтарь горит,
Клубятся облака иного фимиама;
И бог иной царит в могучем храме том, —
Не идол каменный, объятый мёртвым сном,
Без власти и без сил, без ласки,
без ответа, —
Но вечный и живой, взирающий кругом
С улыбкой благостной участья и привета,
Бог мира и любви, бог истины и света.
Не правда ль, перед ним и жалок, и смешон
Весь этот ветхий мир, весь блеск, и шум, и звон,
И наши алтари, и гимны, и куренья?..
Но там, у вас, скажи, умолк ли плач и стон?
Рассеян ли кошмар бессилья и сомненья?
О, да! Кому ж грустить, кому же
плакать там,
Где всё, что истинно, правдиво и прекрасно,
Так близко разуму, так дорого сердцам,
А взорам так светло, отчетливо и ясно?
О, там – не правда ли? – и
радости светлей,
И нет там ни тоски, ни гнева, ни печали?
Скажи, – ведь люди там давно уже познали,
Чем сделать жизнь свою и шире, и полней?
Какие ж там должны поля цвести! Какие
Долины зеленеть, сады благоухать
И песни звонкие, свободные, живые
В тех рощах и полях рождаться и звучать!
Скажи… Но что с тобой? Зачем в тоске бесплодной
Ты голову склонил, вздыхая и грустя?
Ты стонешь… Где? Пред кем? Ты,
гордый и свободный,
Ты слёзы льёшь… На что? На
камень наш холодный?..
О, бедный человек! О, бедное дитя!..»
В Украйне
В степи привольной без дороги
Брожу один порой ночной.
Вдали днепровские пороги,
Полны неведомой тревоги,
Грохочут громкою волной.
Унылый явор чутко дремлет;
Курганов сумрачную цепь
Глубокий, мирный сон объемлет,
И шуму волн днепровских внемлет
Кругом темнеющая степь.
Но чу! над старою могилой
Мелькнула искра в мгле ночной…
В кустах пронёсся шум унылый…
Певца Украйны образ милый
Проходит тихо предо мной:
Глубокий, скорбный взор, мерцая,
Скользит задумчиво по мне;
Струна бандуры, замирая,
Как на заре струя речная,
Дрожит и стонет в тишине.
Звенит струна, дрожит, рыдает,
И звонкий, острый, жгучий стих
Из волн созвучий выплывает
И знойным блеском наполняет
Холодный сумрак дум моих.
Звучит бандура… В мраке тонет
Курганов сумрачная цепь;
К могилам вербы ветки клонят,
И – мнится – тихо, тихо стонет
Кругом темнеющая степь…
Вестники весны
Посмотри, в лазури ясной,
Шумной радости полны,
Снова стаей суетливой
Реют вестники весны.
Суетливой стаей вьются,
И щебечут, и шумят.
Снег последний быстро тает.
Громы первые гремят.
Чьи-то звуки; чьи-то песни
Льются с радужных высот.
Чей-то голос, нежный, милый,
В даль звенящую зовёт…
Слушай, слушай!.. Эти звуки
С нив, долин, лесов и гор…
Ах, уйти, уйти бы в поле,
В степь, на волю, на простор!
Сны последние развеять,
Цепь последнюю порвать…
Крикнуть, свистнуть, грянуть песней,
Засмеяться… зарыдать!..
Fata morgana
Не там, где небеса палящим пышут зноем,
Исполнены немой, безжизненной тоски;
Где красной пеленой, объятые покоем,
Безбрежно стелются горячие пески;
Не там, где караван, томимый
жаждой жгучей,
Уныло тянется по россыпи горючей,
И смуглый сын степей, угрюмый бедуин,
Пытливый, чуткий слух напрасно напрягает
И, каждый звук ловя, с тоскою озирает
Безжизненную ширь сверкающих равнин, —
Не там, но в тихий час под бледною зарёю,
В прохладной, сочной мгле
пестреющих долин,
Под небом севера, мне грезится порою
Воздушный сонм теней и
призрачных картин…
Прощайте все, с кем пил я чашу круговую
За славу шумную, венки и алтари:
От грёз моих былых иду я в даль немую,
Иных ищу цветов, я жду иной зари…
Иная грезится мне Слава – там, за далью
Неведомых равнин… Не пламенем и сталью,
Не силой куплена, жестокой и слепой;
В скрижалях мудреца, в созвучиях поэта
Великой вестницей добра, свободы, света
Является она пред чуткою толпой.
Венок её сплетен не из цветов могильных,
Не над обломками возносится она,
Есть слуги у неё, но нет рабов бессильных,
Молитва есть без слёз, веселье без вина…
Не шумен пир её, но вольная дорога
Ведёт к её столу. Не спрашивают там:
Где родина твоя? В какого веришь бога?
Кому служил твой меч, курился фимиам?..
Придите все, кто жил, со злом и
тьмою споря,
Кто, к истине стремя все помыслы свои,
Хоть каплю счастья влил в поток
людского горя,
Хоть малое свершил для правды и любви!..
В сумерках
– Ты устала, дорогая!
Труден был тревожный день.
Но, над миром пролетая,
Тихо стелет ночь немая
Освежающую тень,
Тихим сном головку клонит,
Веет отдыхом в тиши.
Что ж покой желанный гонит
От измученной души?…
– Брат мой! Божий мир огромен,
Он прекрасен, он широк;
Отчего ж так тих и тёмен
Наш укромный уголок?
Были дни… О, где те сказки,
Что текли из уст твоих?
Столько света, столько ласки,
Столько счастья было в них!
О, взгляни: все та же вечно
Молодая Красота
Беспредельно, бесконечно
Над вседённой разлита,—
Тут поёт волна речная,
Под вечерней полутьмой
Сонный берег опеняя
Белоснежною каймой.
Там, обвеяны прохладой,
Сквозь разливы синей мглы
В даль уходят колоннадой
Сосен стройные стволы,
И в бору, бору зелёном
Струйки плещут в темноте,
Древней саги тихим звоном
Вторя дремлющей мечте…
Сколько неги, сколько ласки,
Сколько чар волшебных в них!..
Где ж те песни, где те сказки,
Что текли из уст твоих?…
– Где те песни? Друг мой милый!
Лепестками вялых роз
Над забытою могилой
Ветер буйный их разнёс.
Тускло светит мой вечерний,
Мой пугливый огонёк.
Из колючих, старых терний
Я сплетаю свой венок…
О, что делать мне, родная,
Если, сердцем проникая
В ту глубокую печаль,
Что свинцовыми волнами
Заливает перед нами
Затуманенную даль,
В этой тьме глухой, пустынной,
Я не вижу ни единой
Ярко блещущей звёзды,
Ни единой силы, смело
Призывающей на дело,
На заветные труды?
Сколько сил, под властью рока,
Неповинно и до срока
Пало в сумрак гробовой —
От беспутья ли глухого,
От безвременья лихого,
От неволи роковой!..
Друг мой, тёмен, тих и тесен
Уголок наш… A вокруг…
Нет, усни, усни без песен,
Бедный друг!..