Агасфер и Сатурн(новогодняя фантазия)
Я был один в своей убогой, мрачной комнате, один в тот вечер, когда люди обыкновенно ищут общения между собою, чтобы с бокалом в руке встретить момент наступления так называемого Нового года, то есть одного из тех бесчисленных годов-пузырей, которые Сатурн выдувает из пены моря Вечности, – этих блестящих мыльных пузырей, которые лопаются и исчезают едва ли не в самый момент своего появления…
– Который час? – подумал я.
– «Который век?» – отдалось неожиданно в моей душе, – ия увидел пред собою его – этого мрачного героя древней легенды: изможденного, истерзанного и все еще живого, и все же бессмертного – Агасфера…
«Из мрачного, пустынного ущелья,
Едва дыша, выходит Агасфер.
Две тысячи годов уже промчались
С тех пор, как он по всем странам земли
Скитается, не ведая покоя…
Из мрачного, пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходит Агасфер;
Из черепов, у ног его лежащих,
Берёт один и гневно со скалы
Бросает вниз – и вслед за ним другие
Летят туда, а Вечный Жид глядит
В отчаянье и горько восклицает:
Вот этот был отец мой, эти вот —
Жена моя и дети, и родные!
И все они – все умереть могли,
И только я, отверженец проклятый,
Обязан жить!..
Жить – годы, века, тысячелетия… Жить, переживая все муки, придуманые и вновь придумываемые людьми для людей; жить, оплакивая и хороня последнюю мечту, последнюю надежду, чтобы, возвратившись с кладбища, начать питать кровью своей, потом и слезами своими, новую грёзу, новую мечту, новую – увы! – несбыточную надежду… Ты спрашиваешь: который час? – Который век? – скажи мне… скажи! Я вижу на твоём столе изображение Сатурна, опирающегося на скалу, в которую вделан механизм, показывающий часы, минуты и секунды… Секунды, минуты, часы! Да я давно и годы перестал считать, перестал считать столетия. В последний раз я слышал звон косы Сатурна в тот год, когда корабль Санта Мария бросил якорь у берегов Нового Света, а десятки кораблей у берегов Испании спешили поднять паруса, чтобы увезти в изгнание целый народ. С тех пор я перестал узнавать время по часам и календарям. Который час, – который год, – который век, – не всё ли равно?… О, взгляни на меня: разве тот я, каким меня рисовала эта наивная старая легенда? Нет, нет!
Я не смерти, не могилы —
Жизни, жизни я ищу!
Света, радости я жажду,
Мира, воли я хочу!..
Не за смертью, – нет, от смерти
Я бежал из края в край;
В сердце, кровью истекавшем,
Я носил не ад, а рай;
Светлый рай труда и мысли
Грёзе радужной сиял,
Он в душе моей скорбящей
расцветал, благоухал…
Расцветало, наливалось
грёзой дивное зерно…
Сколько лет, веков минуло,
Сколько… Ах, не всё ль равно!..
Не всё ли это равно для меня, Вечного скитальца, для которого все, придуманные досущими людьми, деления времени и пространства слились в одном мрачном, угрюмом образе этого бога Времени со взором жёстким и холодным, как тот металл, из которого отлито его изображение? Если терзающая меня теперь жажда жизни и свободы так же бесплодна и бесцельна, как и снедавшая меня некогда жажда смерти; если и ВЕКА ничего почти не изменили в моей горькой и постыдной доле, то какое значение для меня может иметь какой-нибудь ГОД?
Я был один в своей убогой, мрачной комнате.
Я сидел за столом перед молчаливым и неподвижным изображением Сатурна… Я глядел на суровые черты этого бога, и мне казалось, что он своим неподвижным, холодным взором проникал в глубину моей омрачённой души… Как угрюмо морщился его высокий лоб, как сурово насупливались седые брови над холодными глазами. Эти мёртвые глаза с выемками вместо зениц будто ещё глубже уходили в свои металлические орбиты, а эти сухие и холодные бронзовые губы, казалось, шептали:
– Я гений Времени; я дух,
Царь Вечности седой;
И всё, что день за днём вокруг
Проходит чередой, —
Всё, всё подвластно одному
Движенью моему:
Косы моей единый взмах —
Всё мигом тлен и прах.
Что сила, юность, красота,
Блеск мысли, песен звон!
Всё в жизни бред и суета,
И всё пройдёт как сон.
Всё, всё подвластно одному
Движенью моему:
Косы моей единый взмах —
И вмиг всё тлен и прах…
– Ты ждёшь, – говорили эти мёртвые уста, – наступления нового года – новой ничтожнейшей частицы бесконечного, того бесконечного,
В котором властен я один
Немой, но грозный исполин…
Так шептал Сатурн, стоя недвижно и и бесстрастно облокотившись на старый часовой механизм, с его методическим и бесстрастным тик-так, напоминавшим медленное падение водяных капель – падение секунд и минут в бездонное море Вечности…
Но по мере приближения полночного часа я стал испытывать какое-то странное чувство – чувство какой-то жуткой, но сладкой тревоги, беспокойного, но отрадного ожидания.
Раздался бой часов. Ровно, медленно последовали один за другим двенадцать звонких ударов. И едва замер звук последнего удара.
…………………………..
Исчезли старые стены… Всё пространство наполнилось сказочным голубым светом, нежной, милой свежестью, и в это светлое пространство ворвался дивный хоровод сильфид и эльфов с цевницами и свирелями, амуров с золотыми луками и серебряными колчанами, гениев с факелами и гениев с пальмовыми ветвями, крошек-психей на спинах лебедей и аистов…
Эта пёстрая толпа окружала стройного отрока с чистым челом и ясными глазами, который шёл к тому месту, где стоял, опираясь на скалу, старый бронзовый Сатурн. Прямо и спокойно глядели ясные очи отрока на суровое, холодное лицо старого бога, царя Времени, кротко и доверчиво улыбались его свежие уста… И когда отрок приблизился к Сатурну, зазвенели цевницы и свирели, и хор сильфид, эльфов, гениев, психей запел нежными, дивными голосами:
Когда Земля свершит свой ход
Вкруг вечного светила, —
Собрав наш пёстрый хоровод,
На землю нас тогда влечёт
Таинственная сила.
Из горных стран, из чудных стран
Нисходит отрок милый, —
Беспечен взор и строен стан,
Грудь дышет юной силой.
Земле, владычице людских
Порывов, дум, желаний,
Приносят с высей неземных
Плоды заветной дани.
И верят люди, верят вновь,
Что вечно в поднебесной
Всесильна лишь одна любовь
С трудом и мыслью честной;
Что и средь бед тяжёлых лет,
От самой колыбели,
Весь род людской идёт к святой
Великой славной цели…
И близко Правды торжество
И с ним конец ненастья…
Благослови, отец, его
На труд, на жизнь, на счастье!..
Так пел этот воздушный хор, и – о, чудо! – Сатурн, старый, угрюмый Сатурн отделился от своей мрачной, жёсткой и холодной скалы и, наклонившись к отроку, запечатлел на его светлом челе долгий, нежный поцелуй…
Спиридон Дрожжин
Спиридон Дрожжин
При составлении использованы издания:
Дрожжин С.Д. Стихотворения С.Д. Дрожжина 1866–1888. Третье, значительно исправленное и дополненное издание. С портретом и записками автора о своей жизни и поэзии. Москва. Типолитография И.Н. Кушнерев и Кº. 1907 г.
Поэт крестьянин Дрожжин Спиридон Дмитриевич. Его жизнь и песни. М.; Л. Государственное издательство. 1923 г.
Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.
«Поэт и пашен соловей…»
Спиридон Дмитриевич Дрожжин родился в 1848 году в деревне Низовка Тверского уезда, умер в 1930 году там же. С двенадцатилетнего возраста жил в Петербурге и прислуживал в гостиницах и трактирах, работал продавцом в табачной лавочке и книжном магазине, лакеем, служащим на табачной фабрике (в Ташкенте) и на железной дороге, а с конца 1870-х годов занимался земледельческим трудом. Тогда же он стал постоянно помещать свои стихотворения в различных журналах и приложениях.
Первый сборник его стихотворений вышел в Москве в 1889 году. При жизни поэта вышли в свет 33 отдельные его книги и брошюры (включая переиздания). В «Автобиографии» (Москва, 1923) Дрожжина много свидетельств об интересе поэта к народным песням, которым он сознательно подражал. На тексты его писали музыку малоизвестные композиторы, большинство из которых также требуют особого упоминания в издании, наподобие этого – «Забытые ноты, забытые имена».
Поэзия Дрожжина посвящена труду, быту и чувствам простого крестьянина, испытала сильное влияние песенного фольклора.
Надо сказать, что многочисленные публикации Дрожжина в столичной печати встречали множество благожелательных откликов и поддержку влиятельных литераторов, таких, например, как Иван Суриков, Николай Некрасов и Лев Толстой.
Однако скудные литературные гонорары не позволяли ему жить в Петербурге и им было принято решение опять вернуться в Низовку. Да и отношение к нему, как человеку из низов, сильно задевало поэта, негативно влияло на его мироощущение. Можно привести, к примеру, один характерный эпизод, произошедший с ним в 1881 году, по которому можно составить представление о том, как ему приходилось в столице с его социальным статусом, не соответствующим общественным представлениям о поэте.