Перебрав почти всё, что предлагало ему литературное поприще, Андрей Николаевич решил попробовать себя в церковно-религиозной публицистике. Муравьёв не только сближается с иерархами православной церкви, но и переходит на службу в Священный синод, где делает себе вполне успешную карьеру.
Почувствовав, наконец, под собой твёрдую литературную почву, он много сил отдаёт составлению писем о богослужении, пишет книгу о Великом посте и Святой Пасхе, о святых таинствах и их обрядовой стороне.
Муравьёв был истовым блюстителем церковного благочестия, его громадная фигура с неизменными чётками на левой руке наводила ужас на священнослужителей, опасавшихся даже в какой-нибудь мелочи нарушить порядок ведения службы. Самолюбие, властность и холодная педантичность делали Муравьёва человеком совершенно невыносимым в общении. Недаром он носил прозвище «Андрей Незваный», «Святоша» и «Светский архиерей».
Пушкин не успел увидеть превращение мешковатого юноши в тщеславного самодура. В те дни, когда Александр Сергеевич умирал от пули Дантеса, Муравьёва только избирали в действительные члены Российской академии, как официально было заявлено – «за заслуги в области российской словесности». Конечно, не за «Тавриду» и не за книгу о своих странствиях, а за духовные сочинения, которые в высшем обществе были приняты и получили благожелательный отклик. Неизвестно, чем бы закончилась история с ответной эпиграммой от Муравьёва, получи её Пушкин не в 1827 году, а десятилетием позже. Одно дело – не-склёпистый увалень, а совсем иное – ядовитый ханжа. Пушкин не выносил ханжей.
Стихотворения печатаются по книге: А. Муравьёв. Таврида. Москва. Типография С. Селивановского. 1827 г.
Таврида
Земли улыбка, радость неба,
Рай Черноморских берегов,
Где луч благотворящий Феба
Льёт изобилие плодов,
Где вместе с розою весенней
Румянец осени горит,
Тебе – край светлых впечатлений,
Таврида! – песнь моя гремит!
Природа на твои долины
Обильных не щадит даров,
Ты выплываешь из пучины
Под покрывалом облаков,
Как в полдень Нимфа молодая
Выходит из седых валов,
Рукой стыдливой облекая
Красу в завистливый покров.
Кто впечатление живое
В горящих выразит речах,
Когда в нас чувство неземное –
Горит, как солнце в небесах;
Когда невольно все желанья
Слились в один немой восторг
И самые воспоминанья
Сей миг – из сердца нам исторг!
Ах! чувства сладкого отраду
Я сердцем пламенным вкушал,
Когда в тени олив – прохладу
Под небом Крымским я впивал;
Когда я черпал жизни сладость
В гармонии небес, земли
И очарованному радость
Природы прелести несли!
Передо мной шумели волны
И заливали небосклон; –
И я, отрадной думы полный,
Следил неизмеримость волн –
Они сливались с небесами, –
Так наша жизнь бежит от нас
И упивается годами,
Доколе с небом не слилась!
Арфа
На арфу опершись рукою,
Я отголоску струн внимал
И отягчённою главою
Склонясь – в виденьях засыпал.
Передо мной мелькали тени
Моих утраченных друзей,
И в сонм знакомых привидений –
Все близкие душе моей,
Казалось, медленно летели,
С прощаньем горьким на устах,
И на меня они смотрели…
Проник невольный в сердце страх, –
Слеза на арфу покатилась,
Как капля звонкого дождя,
И по струне она спустилась,
Звук заунывный пробудя.
Проснулся я – сны изменили! –
Но голос вещий струн узнал, –
Вы все, которые любили, –
Скажите – что ж он предвещал?
Пётр Иванович Шаликов
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
Перед певцом со трепетом держал.
Вдруг мальчик наш заплакал, запищал.
«Вот, вот с кого пример берите, дуры!» –
Он дочерям в восторге закричал. –
«Откройся мне, о милый сын натуры,
Ах! что слезой твой осребрило взор?»
А тот ему: «Мне хочется на двор».
Пётр Иванович Шаликов (Шаликашвили) происходил из семьи обедневших грузинских князей. Получив неплохое домашнее образование, Пётр поступает на военную службу сначала в артиллеристы, а затем переходит в кавалерию. Гусарским офицером Шаликов принимает участие в войне с Турцией, штурмует Очаков, сражается против инсургентов в польской кампании.
П. И. Шаликов. Портрет О. А. Кипренского
Ещё будучи в армии, Шаликов начинает печатать стихи. Сначала в журнале «Приятное и полезное препровождение времени», затем в «Иппокрене», «Вестнике Европы», «Сыне отечества», альманахе «Аониды»… После выхода в отставку в 1799 году поселяется в Москве и целиком посвящает себя служению литературе.
Его сентиментальные стихи тепло были встречены московской публикой, он становится фигурой заметной в московском обществе, причём заметной буквально. Гуляющие часто видели куда-то бегущего человека, который вдруг останавливался, замирал на месте и что-то судорожно записывал себе в блокнот. «Смотрите, смотрите! – перешёптывались меж собой москвичи, наблюдая за необычным поведением чудаковатого князя. – Вон, Шаликова настигло вдохновение!»
Судьба не баловала князя яркими впечатлениями, событий в его жизни являлось мало, и он часто досадовал на отсутствие «живейших лучших удовольствий жизни». Зато любое, даже самое заурядное происшествие, становилось питательной и благодатной почвой для его сочинений. Что уж тут говорить о поездке в Малороссию, в результате которой возникла целая книга, с примечательным эпиграфом: «Кто ещё не заперт в клетку, кто может, подобно птичкам небесным, быть здесь и там, там и здесь – тот может ещё наслаждаться бытиём своим и может быть счастлив». Князь радовался этой поездке, хоть была она вызвана вполне прозаическими соображениями – получением наследства.
Но наследство мало поправило его дела – князь всё равно нуждался в деньгах. Будучи сильно стеснённым в средствах, Шаликов даже не смог выехать из захваченной Наполеоном Москвы, и стал единственным русским литератором, видевшим своими глазами пожары древней столицы и ужасы от пребывания в городе французов. Однако он не любил низменных проявлений человеческой природы и ограничился небольшой брошюрой «Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года».
Профильный портрет князя Петра Шаликова в рукописях А. С. Пушкина
Финансовое положение князя пошло на поправку лишь после назначения его редактором «Московских ведомостей», газеты политического характера, а значит издания, критикуемого с разных сторон и по разному поводу. На этом посту Шаликов просидел четверть века, заслужив обидное прозвище «Князь вралей». Князю ничего не прощали: ни похвалы в чей-либо адрес, ни неведения в каком-либо вопросе, ни даже то, что он, в свои пятьдесят лет, молодится и продолжает влюбляться…
Параллельно с «Московскими ведомостями» Шаликов редактирует свой собственный «Дамский журнал». Дамских журналов в то время издавалось великое множество, но век их был недолог – едва появившись, они исчезали, не успев запомниться читателю. Пушкин не видел в выпуске подобных журналов никакого смысла, считая даже оскорбительным издавать что-либо специально для женщин, точно для неразумных детей, требующих особенной, облегчённой литературы. Но князь Шаликов, видно, так не считал и не только «выдавал на гора» первый в истории России женский «глянец», но и снабжал журнал богатым иллюстративным материалом нарядов, шляпок и женских аксессуаров. Как бы то ни было, но обязательно надо упомянуть о благотворительной стороне издаваемого журнала – на его страницах всегда были размещены объявления о сборе средств в пользу нуждающихся вдов, сирот, обедневших ветеранов войны. И такие объявления редко оставались безответными, случалось даже, что богатые дамы сами посещали с благотворительными целями указанные в журнале адреса.
Пушкин ценил благородство и душевную щедрость Шаликова, не забывая, конечно, в своём дружеском кругу посмеяться над его щеголеватым внешним видом, неизменным цветком в петлице и дурашливым поведением. Но во многом князь был симпатичен поэту: «Он милый поэт, человек, достойный уважения, и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна».
На этом и мы распрощаемся с любвеобильным князем.
При составлении использованы издания:
Журналы
«Вестник Европы». Часть XIV. ¹ 5. 1804 г.
«Вестник Европы». Часть XIV. ¹ 6. 1804 г.
«Вестник Европы». Часть XXI. ¹ 9. 1805 г.
Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.
Романс
В убогой хижине моей
Я бедности не знаю –
За тем, что с милым сердцу в ней
Все чувства разделяю.
Любовь и он – мне всякий труд
В забаву обращают;
Меня с наградой нежной ждут
И радостью встречают.
Ах! кто на свете не один,
Тот счастлив в каждой доле;
Над тем и рок не властелин;
Тому ничто он боле.
Любовь, любезный и покой –
Вот всё, чего желаю;
К чему стремлюсь всегда душой,
Что счастьем называю!
«“Ах! как она мила!”
«Ах! как она мила!» – Я долго сам с собою
Тихонько говорил – и не спуская глаз,