«Однажды был такой обед»
Однажды был такой обед,
Где с хреном кушали паштет,
Где пирамида из котлет
Была усыпана корицей,
Где поросёнок с чечевицей
Стоял обвитый в колбасах,
А гусь копчёный – весь в цветах.
А вот обед, где ветчина
Была с изюмом подана!!!
Вот редька горькая с сметаной!!!
Вот с черносливом суп овсяный,
С лавровым листом колбаса,
С ершами – соус из морошки,
С брусникою – телячьи ножки!
Обед – веселье, а не бремя,
Он нас не должен утомлять:
Мы, в наше нравственное время,
Едим, чтоб жить, не с тем, чтоб спать.
Мы пьём не с тем, чтоб упиваться,
Чтоб отуманивать наш ум.
Мы пьём, чтоб чувством наслаждаться,
Чтоб искрить пену наших дум.
Николай Иванович Надеждин
Седой Свистов! ты царствовал со славой;
Пора, пора! сложи с себя венец:
Питомец твой младой, цветущий, здравый,
Тебя сменит, великий наш певец!
Се: внемлет мне маститый собеседник,
Свершается судьбины произвол,
Является младой его наследник:
Свистов II вступает на престол!
Кто-кто, а Надеждин сам напросился. Ведь писал же: «…Ежели певцу Полтавы вздумается швырнуть в меня эпиграммой – то это будет для меня незаслуженное удовольствие». И получил от Пушкина даже не одну, а несколько. Только вот удовольствие – вряд ли от этого получил.
Н. И. Надеждин. Гравюра на стали. Литературный музей, Москва. Автор неизвестен
Надеясь на моё презренье,
Седой зоил меня ругал,
И, потеряв уже терпенье,
Я эпиграммой отвечал.
Укушенный желаньем славы,
Теперь, надеясь на ответ,
Журнальный шут, холоп лукавый,
Ругать бы также стал. – О, нет!
Пусть он, как бес перед обедней,
Себе покоя не даёт:
Лакей, сиди себе в передней,
А будет с барином расчёт.
«Зоил» и «барин» – это, понятно, Каче-новский, ну, а всё остальное, выходит – На-деждин.
Но Николай Иванович Надеждин – личность достаточно противоречивая, ограничиться пушкинским эпиграмматическим определением его сути будет крайне опрометчиво и несправедливо.
Надеждин происходил из семьи священника, и начало его деятельности не давало никаких поводов увидеть в нём будущего литературного критика и учёного-философа. Он окончил Рязанское духовное училище и семинарию, затем Московскую духовную академию, после которой преподавал в семинарии словесность и немецкий язык. Но более двух лет в духовном звании он не продержался и попросил о своей отставке.
С этого начался новый период в его жизни – он переезжает в Москву, сближается с литераторами, составляющими круг авторов «Вестника Европы», и, разумеется, с самим Ка-ченовским, редактором одиозного журнала. Но писал Надеждин не только для «Вестника», он сотрудничал с журналами Погодина и Павлова, а также основал свой журнал «Телескоп». Новый журнал наделал много шума после публикаций в нём «Философических писем» Чаадаева, за что Надеждина как его издателя и редактора высылают в Усть-Сысольск.
«Телескоп» и «Молва», прилагающаяся к основному журналу, замечательны были не только своей последней публикацией. Надеждин печатал там многие свои статьи, отличающиеся остротой мысли и тонким анализом дел литературных, подаваемых столь расширительно, что автору удавалось затронуть весь строй современной ему действительности, во всей её сложности и неоднозначности. Надо сказать, что кроме сочинения критических и публицистических статей, Надеждин преподавал в Московском университете теорию изящных искусств, археологию и логику. Его лекции производили на слушателей глубокое впечатление мастерством импровизации и сложными логическими построениями. Он выступал с идеей отрицания всей современной литературы, обвинял её в недостатке содержания, связывая такое положение вещей с отсутствием хоть сколько-нибудь серьёзной общественной жизни.
Журнал Каченовского, в котором немало потрудился Надеждин, воспринимался большинством думающих людей как рупор архаики, прославляющий невежество и бездарность. Оттого Пушкин не сразу разобрался в сущности Надеждина-критика, Надеждина-публициста. После ряда злых и обидных для Николая Ивановича эпиграмм, Пушкин меняет к нему отношение и публикует в надеждинском «Телескопе» свою полемическую статью под псевдонимом Феофилакта Косичкина. (За псевдонимом «Ко-сичкин» явно угадывался Пушкин. Пушкин обычно появлялся в театре в сопровождении сразу всех трёх сестёр Гончаровых. «Вон, Пушкин со своими косичками», – обычно доносилось из зала. И Пушкин эти реплики хорошо слышал).
Талант и прогрессивный характер публицистики Надеждина будет оценён много позднее, как и тот факт, что с его появлением публицистика приобрела новое, интеллектуальное измерение, позволяя формировать в обществе иное, отличное от прежнего, мировоззрение.
В ссылке Надеждин пробыл всего год, причём написав за этот, сравнительно небольшой период, немало серьёзных работ, в том числе около ста статей для «Энциклопедического Словаря» Плюшара. После он переезжает в Одессу, где трудится в «Одесском обществе любителей истории и древностей», совершая длительные поездки по славянским землям в целях сбора материала и исследования языковой и материальной культуры.
К 1843 году Николай Иванович, вернувшийся в столицу уже «окончательно очистившимся» от прежних обвинений, делается редактором «Журнала Министерства Внутренних дел», будучи при этом чиновником Министерства. Сам министр Внутренних дел, граф Лев Алексеевич Перовский, весьма благоволил своему талантливому сотруднику. При его содействии и личной заинтересованности, На-деждин становится экспертом по историческим и религиозно-бытовым вопросам Министерства. Надеждину достаются очень сложные и чувствительные вопросы, касающиеся раскольников, разнообразных ересей, а также проблем этнографического характера. Деятельный участник Географического общества, Надеждин в 1848 году возглавит его Этнографическое отделение, не оставляя другим своих постов редактора «Географических Известий» и «Этнографического Сборника». Его этнографические исследования и работы по исторической географии качественно продвинули эти области знания, однако Николай Иванович Надеждин не был узким и однобоким специалистом. Он был в полном смысле гуманитарным мыслителем своего времени, наряду с Д. В. Веневитиновым, П. Я. Чаадаевым и В. Ф. Одоевским. Этим он нам и интересен.
При составлении использовано издание:
Журнал «Вестник Европы». № 19. Июнь. Москва. Университетская типография. 1829 г.
Публикуемый текст приведён в соответствие с правилами современного русского языка.
Награда поэта
«Возьмите, возьмите, Камены! назад
Ваш дар благодатный!
Персты утомились по струнам летать:
Их звуки невнятны.
Не слышится голос безвестный певца
На торжищах мира;
И хладные камни – бездушных сердца
Не трогает лира.
Не вымолят струны златые у них
Улыбки приветной;
И медленно гибнет гул ропотный их
В глуши безответной.
Так сонное эхо на трель соловья,
В лесах пробудившись,
Теряется, шумным мятежного дня
Жерлом поглотившись».
– Несмысленный смертный! Умолкни! Тебе ль
Роптать и крушиться?..
Ещё ли доселе твой дух не успел
С землёй раздружиться?..
Обрекшись на службу великих богинь –
Не чужд ли ты миру? Не временный ль гость ты средь дольних
пустынь?..
Возьми ж свою лиру!..
Пусть ветры разносят невнемлемый звук
По стогнам мятежным! –
Не ведает зяблик, манит ли он слух
Чириканьем нежным.
Пробудится ль… нет ли – под звон твой, на
час,
Сегодня – беспечность?..
Что нужды!.. Твой вещий, пророческий глас
Подслушает вечность!
Собрание насекомых
Какие крохотны коровки!
Есть, право, менее булавочной головки.
Моё собранье насекомых
Открыто для моих знакомых:
Ну, что за пёстрая семья!
За ними где ни рылся я!
Зато какая сортировка!
Вот Глинка – божия коровка,
Вот Каченовский – злой паук,
Вот и Свиньин – российский жук,
Вот Олин – чёрная мурашка,
Вот Раич – мелкая букашка.
Куда их много набралось!
Опрятно за стеклом и в рамах
Они, пронзённые насквозь,
Рядком торчат на эпиграммах.
Этой эпиграммой мы заканчиваем наше повествование о забытых литераторах, героях пушкинского сатирического пера, хотя, пожалуй, именно с неё бы и следовало начинать наш рассказ.
«Собрание насекомых» было напечатано в 1830 году в «Литературной газете» со звёздочками вместо фамилий, однако это не делало её менее острой. Всяк мог с лёгкостью примерить на себя эти звёздочки, ведь это была эпиграмма на литераторов, современных Пушкину. Возможно, поэтому появилось так много обиженных, оскорблённых посланием поэта. Посыпались неуклюжие «ответ-ки», большей частью из московских журналов, послышались встречные оскорбления и такая предсказуемая дразнилка – «Обезья-нин».
Да, в варианте эпиграммы 1830 года было очень большое пространство для воображения, и фамилий к звёздочкам можно было подбирать великое множество. В нашем же варианте неохваченных энтомологических персонажей осталось совсем мало: российский жук, чёрная мурашка и мелкая букашка.
Начнём с «жука».
Павел Петрович Свиньин имел столько приложений своего творческого «я», что немыслимо все их пересчитать. Его, наверное, справедливее всего было бы назвать артистом, в самом что ни на есть широком смысле