– Что, насовсем.
– Не надейся! Отойдёт немного и заговорит, как миленький.
– А неплохо было бы… – разочарованно протянул чернявый.
– А ну, рот закрой! – взревел Чекист. – Он твой боевой товарищ, понял? Ещё раз услышу – вон из отряда!
Мессер явно не ожидал столь бурной реакции.
– Да ты чего, начальник. Я ж в натуре…
– В натуре кум в прокуратуре! А начальники на зоне остались. А ну, смирно и обратиться по форме!
Проштрафившийся боец вскочил, как встрёпанный, сделал попытку приложить ладонь к пустой голове, отдёрнул и выпалил единым духом, без пауз:
– Виноватащкмандирбольшнеповтрится!
– То-то же… – Чекист удовлетворённо кивнул. – Три наряда тебе по кухне, чтоб знал. А сейчас, бойцы – давайте думать. Мехвод прав: нам этот коридорчик никак не обойти…
Яцек встал с рюкзака, оттолкнул руку Егора и, шатаясь, направился к ближайшей двери. Егор двинулся за ним, следом потянулись остальные.
Оказавшись в комнате, Яцек сначала ткнул пальцами в дюралевую конструкцию, оставшуюся от подвесного потолка, потом – в покрытые пушистой плесенью провода, тянущиеся вдоль плинтусов, и под конец сложил пальцы в виде решётки.
«Партизаны» озадаченно следили за этими манипуляциями.
– В натуре не врубился, братан…. – начал Мессер, но Яцек не дал ему договорить: возмущённо замычал, схватил кончик медного провода, ткнул им сначала в решётку под потолком, потом в металлическую оконную раму. И – видимо для убедительности – постучал согнутым пальцем по лбу.
Чекист обернулся к Егору.
– Слышь, Студент, может, он от того?..
И покрутил пальцем у виска.
– Да всё с ним в порядке! – Егор с облегчением рассмеялся и взял у поляка провод. – Ну, Яцек, ну голова! И как же я сам не сообразил, а ещё физик…
Он повернулся к «партизанам», по-прежнему пребывающем в тяжком недоумении.
– Слушайте сюда, бойцы. Ставлю задачу…
– И-и-вместе!
Егор, Мессер и Сапёр подхватили доски, к которым была привязана решётка, скрученная из алюминиевых реек кусками проволоки – и передвинули на несколько шагов вперёд. Из дальнего конца коридора, где бугрились серые туши хорхоев, сверкнули один за другим три разряда. И – бессильно потухли в передвижной преграде. Пахнуло грозовой свежестью, Егор почувствовал, как волосы у него зашевелились, а по коже пробежались микроскопические мураши, жалящие, как тысячи ядовитых иголок.
– И-и-еще! Таня, Яцек, осторожно! Подальше от заземления!
За решёткой волочился по полу жгут, скрученный из оголённых проводов. Егор самолично прикрутил его к трубе отопления – по счастью, стальной, а не пластиковой.
– Мехвод, заводи шарманку! Решётку стволом не задень, убьёт!
Пулемёт загрохотал, гильзы посыпались на бетон золотистым дождём. Ствол влево, струя свинца перерезала одну их реек. Полетели брызги кусочки дюраля.
– Полегче, твою мать! Развалишь– нам всем кранты…
Разряд. Ещё один. И ещё. Короткие лиловые молнии бессильно вязнут в «молниеуловителе».
Серые туши, искрящиеся зловещими огоньками, всё ближе.
Разряд.
Разряд.
Разряд.
– Студент, кажись, они выдыхаются!
Егор кивнул – действительно, молнии стали бледнее.
– И-и-вместе! Ещё метров пять!
Разряд.
Разряд.
«…вроде, треск стал потише? Не разобрать – уши заложены от этой адской какофонии…»
– Стоп, бойцы! Оружие к бою! Все вместе, целься… пли!
Пулемёт в руках Мехвода бьётся, как припадочный. Чекист водит «папашей» туда-сюда, словно брандспойтом, поливая электрических гадин длинной, на полдиска струёй свинца. Татьяна прищуривается и добавляет к общему концерту короткие очереди «Маузера».
Пули рвут продолговатые, напичканные электричеством, мешки. – Прекратить огонь! Всё, нет больше хорхоев, спеклись!
X
Посреди стола исходило ароматным паром большое блюдо. Сергей принюхался.
– Грибное рагу?
Ева кивнула.
– Да, с бараниной, челноки доставили из Петровского. Кстати, они и сидра привезли. Будешь?
– Спрашиваешь!
Сидр из фермерского сельца Петровское, расположившегося по соседству с главной Обителью друидов, славился по всему Лесу. Баранина же считалась деликатесом – практичные лесовики предпочитали оленину и мясо диких кабанов.
Женщина вышла и вернулась с большим глиняным кувшином. Поставила между блюдом с рагу и глиняными тарелками, добавила к натюрморту миску с зелёным луком и пару высоких пивных кружек.
Пёс, уютно устроившийся под столом, принюхался, шумно втягивая носом воздух, выбрался, уселся – и изобразил на морде умильную улыбку, переводя взгляд с Евы на миску и обратно.
– А ну, кыш отсюда! – женщина сделала вид, что замахивается полотенцем. – Распустил тебя Витя! Что за манера – клянчить за столом? Вот выставлю наружу, будешь знать…
Пёс тяжко вздохнул и полез обратно под стол. Но не целиком – высунул кончик морды и преданно уставился снизу вверх на Сергея: «Хоть ты пожалей изголодавшееся животное…»
Егерь тем временем, завладел одной из кружек.
– Откуда такой раритет?
– Дядя Вова презентовал. Заходил дня три назад – вот, оставил.
– Солидная вещь! – Сергей с нескрываемым удовольствием рассматривал массивную, пузатую, толстого прозрачного стекла, посудину. Её гранёные бока уже покрылись капельками влаги – сидр был ледяной. Сергей причмокнул от удовольствия, представив, как отхлебнёт сейчас этой райской амброзии, как будет ломить от холода зубы…
– А вот я их уже не застал. Правда, что раньше они были в каждой пивной?
Ева кивнула.
– А ещё в них квас из уличных бочек наливали. А вообще, бестактно с твоей стороны напоминать даме о её возрасте. А я, между прочим, всего на восемь лет старше тебя!
Сергей удивлённо посмотрел на женщину. Он только заметил, как сильно изменилась «лекарша»: и раньше энергичная, подтянутая «лекарша», она сбросила десятка полтора лет. Кожа лица, ранее изборождённая морщинами, разгладилась, налилась девичьей упругостью, глаза живо блестели.
«.. вот что делает регулярная половая жизнь! Ну, Виктор, ну ходок…»
– Кстати, а где хозяин?
– Это ещё надо посмотреть, кто тут хозяин! – ухмыльнулась женщина. – Да ты пей, пока не степлился. А Витя сейчас наверху, с Седриком.
– Как он вообще? Седрик?
– Жить будет. Но ослеп навсегда – ферменты Пятна выжгли и глазные яблоки и сами глазницы. Остальному тоже досталось – ни губ, ни щёк…
Егерь вспомнил, как она, закусив губу, снимала заскорузлые, пропитанные кровью тряпки с месива, в которое превратилось лицо сетуньца. Как клочок за клочком срезала присохшие к сожжённым кистям рук бинты.
Ева села напротив и наполнила кружки.
– Что же ты белку не послал от набережной? Мы с Витей вышли бы навстречу, помогли. А то здесь, на болотах, всякие твари водятся…
Егор вспомнил схватку «палочника» и крокодилоподобного гада.
– Видел, довелось. А насчёт белки – я хотел, но Яська почему-то не ответила. А первой попавшейся я доверять не могу. Дело такое… деликатное.
– Что именно – не скажешь, конечно?
– Извини, пока не могу. Потом узнаешь, клык на холодец!
Ева понимающе кивнула. Она, как и сам Сергей, относилась к уважаемому в Лесу сообществу егерей. Члены этого замкнутого братства славились тем, что могли забраться в любой, самый дремучий, самый дремучий, самый недоступный уголок, разгадать самую головоломную загадку, одолеть любую, самую опасную тварь. К егерям обращались, когда требовалось выполнить особо головоломное поручение, за которое не взялись бы ни челноки, ни барахольщики, ни даже профессиональные отморозки, вроде охотников-сетуньцев. И егеря, как правило, справлялись, не болтая лишнего ни о личности заказчика, ни и сути задания. Профессиональная этика, ничего не попишешь…
Скрипнули ступеньки лестницы на второй этаж.
– Сергей, поднимись. – позвал Виктор. – Тебе тут хотят что-то сказать.
Хотя Нора и считалась общим владением егерей, ни у кого из них не было здесь апартаментов, комнат – словом, персональной территории. Исключение составляли, разве что, отгороженные уголки обширного подвала, где они держали необходимое в егерьской жизни барахло и всякий милый сердцу хлам, который таскать с собой несподручно, а оставлять, где попало, жаль. Навещая Нору, они ночевали в меленьких, на двоих, комнатках (их имелось на втором этаже башни целых четыре), а в дни общих сборов, когда места всем на хватало – довольствовались топчанами на полу в общем зале.
На этот раз Сергей оказался единственным посетителем – Ева была не в счёт, она часто неделями просиживала в своей подвальной лаборатории, так что Седрика уложили в одной из гостевых комнат.
– Он почти не может говорить. – шепнул Виктор, пропуская егеря вперёд. – Я всё утро с ним просидел, пытался хоть что-нибудь понять.
Егерь пододвинул табурет и сел. Сетунец, видимо, услышал посетителей – марлевую маску прорезала чёрно-багровая щель, оттуда донёсся клокочущий хрип, в котором едва угадывалось что-то осмысленное.
– Хр-р-р… п-пич… … ты…
– Он это, он… – Виктор наклонился к лежащему. – Бич. Что хотел-то?
– …хф-ф… пичш-ш… хофел фаст-ф-фелиться… палть-тсефф… неф-фт…
– Говорит: «хотел застрелиться, но нечем». – тихонько пояснил Виктор. – Пальцев нет потому что.
Егерь кивнул. Когда Седрик угодил в Пятно, кистям рук, не защищённым даже перчатками, досталось особенно сильно. Агрессивный фермент сожрал кожу, мясо, связки, даже хрящевую ткань – и когда они стали снимать повязки, разъеденные до кости фаланги пальцев отваливались вместе с бинтами, оставляя кровящие огрызки.
«… может, и правда, лучше было дать ему умереть? Без рук, без глаз, почти без голоса – разве ж это жизнь для гордого лидера Сетуньского Стана?..»
– х-фр-р… леш-шакх-офф… позф-фать..… п-пич..… офеш-шали… помоч-ш-ш,… еф-фсли ш-што….
– Он это всё время повторяет. – прошептал смотритель, наклонившись к плечу Сергея. – Просит позвать лешаков – вроде, они обещали ему помочь. А чем– я так и не понял.