Сразу выяснилось, что высокие во всех смыслах технологии требуют и повышенных расходов. Привезённая немецким механиком смета росла как на дрожжах, а требовавшиеся материалы были весьма экстравагантны для той эпохи. Одни запрошенные изобретателем объёмы серной кислоты и железных опилок, предназначенные для получения водорода, потянули на 100 тысяч рублей – на эту сумму можно было купить приличное имение с множеством крепостных. Впрочем, война требовала не считаться с расходами, и через пару недель в переписке царя с губернатором Москвы промелькнёт характерная фраза: «Уже выдано 130 тысяч рублей, но если удаётся предприятие, то можно не пожалеть и миллиона…»
Вскоре в секретной мастерской Леппиха трудилось свыше сотни работников – внушительное число для фабричного производства той эпохи. В целях секретности среди любопытствующих пустили слух, что в бывшем фельдмаршальском имении разместился завод по производству зарядов для пушек.
Губернатор Ростопчин, после личного знакомства с изобретателем, явно проникся всеобщим увлечением воздушным проектом. «Машина мне стала дорога, точно дитя… – писал московский градоначальник царю. – Сие изобретение сделает бесполезными войны, освободит человечество от адскаго разрушителя Бонапарта и сделает Вас судьей царей и царств и благодетелем рода людского…»
Тем временем Наполеон наступал в глубь России, в августе пал Смоленск, неприятель двигался к Москве. Леппих обещал первый образец бомбардировщика к августу, но работы затягивались. Впрочем, немец отнюдь не был банальным жуликом – не лишенный авантюрной жилки, он явно верил в свой проект, верил истово. Согласно отчётам Ростопчина военным летом 1812 года рабочие под началом немецкого «механика» трудились по 17 часов в день, а сам Леппих «встаёт первым и ложится спать последним».
По дошедшим до нас данным, задуманный бомбардировщик выглядел внушительно – подвесная гондола в форме широкой лодки размером 20 на 10 м и над нею огромный аэростат, по форме напоминавший рыбу, длиною почти 60 м. С боков располагалось по «веслу», каждое заканчивалось тремя упругими металлическими «рессорами» с 36 лопастями, работающими по принципу клапана. Каждое «весло» посредством механических шарниров приводилось в движение 18 гребцами. В момент «гребка» закреплённые на «рессорах» лопасти жёстко упирались, толкая воздух, а во время заноса весла перед гребком оказывали минимальное сопротивление воздушному потоку за счёт частичной подвижности. Именно в этих «рессорах» с лопастями и заключалась суть конструкции Леппиха, с помощью которой он пытался повторить работу маховых перьев на крыльях птиц.
«Потребовалось какое-то особенное железо…»
210 лет назад создание подобной конструкции требовало малодоступных материалов. Технологической проблемой стало даже получение водорода, достаточного для наполнения рыбообразной оболочки аэростата объёмом около 10 тысяч квадратных метров. Требовались особо плотная ткань и особый лак для пропитки оболочки аэростата. В Москве 1812 года непросто было отыскать и самую лёгкую древесину, сушившуюся не менее пяти лет, для изготовления гондолы и каркаса полужёсткой «рыбы».
Особые трудности возникли со сталью для «рессор». Губернатор Ростопчин позднее так писал о попытках решить эти проблемы: «Опыты не удавались… Рессоры ломались при первых ударах вёсел. Леппих сваливал вину на дурное качество железа, я доставил ему лучшее английское, которое ломалось также. Наконец он потребовал железа, из которого делаются математические инструменты; скуплены были все такие инструменты, какие только можно было найти, и опыт точно так же был неудачен…»
Тем не менее к августу 1812 года в верхах Российской империи всё ещё надеялись на бомбардировщик. Ведь в проекте его вооружение смотрелось очень эффектно – помимо пороховых фугасов, сбрасываемых на цель через люк в центре подвесной гондолы, на «воздушную машину» Леппиха планировали установить даже первые образцы ракет! Словом, в подмосковном дворце, казалось, созревал настоящий бомбардировщик-ракетоносец.
Любопытно, что в окружении Александра I категорически сомневался в возможностях создания подобной «машины» лишь Аракчеев, жёсткий бюрократ, опытный артиллерист и военный администратор, отвечавший тогда за всё тыловое снабжение. Дошло до того, что в целом сдержанный и вежливый даже со слугами император поругался со своим мрачным фаворитом, раздражённо бросив в ответ на его сомнения по поводу аэростата: «Ты глуп!»
Сам царь в преддверии генерального сражения, похоже, не сомневался в близкой возможности управляемого полёта и даже написал Ростопчину подробную инструкцию: «Как только Леппих окончит свои приготовления, составьте ему экипаж для лодки из людей надежных и смышленых, и отправьте нарочного с известием к генералу Кутузову… Я уже сообщил ему об этом предприятии. Но прошу внушить Леппиху быть очень внимательным, когда он будет опускаться первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки неприятелю. Необходимо, чтобы он согласовал свои действия с действиями главнокомандующего… Скажите ему также, чтобы был осторожен, спустившись на землю, дабы он не был окружен и изучен любопытными армейцами, среди которых может оказаться какой-нибудь вражеский шпион…»
Не удивительно, что за четыре дня до битвы у Бородино фельдмаршал Кутузов написал губернатору Ростопчину: «Государь император говорил мне об еростате, который тайно готовится близ Москвы. Прошу мне указать, можно ли им будет воспользоваться и как его употребить удобнее. Надеюсь дать баталию, чтобы неприятелю ход к Москве воспрепятствовать…»
Заражённый царским оптимизмом Ростопчин даже приготовил объявления-афиши, предупреждающие москвичей об испытательном полёте аэростата – «чтобы, увидя его, не подумали, что это от злодея». Увы, но аэростат так и не полетел – он дважды отрывался от земли, но тяги не хватало на тяжелую гондолу с экипажем из десятков гребцов при грузе пороховых ракет и бомб, а «рессоры» с лопастями, призванные воспроизводить механику и аэродинамику птичьего полета, постоянно ломались. К тому же при том уровне техники даже наполнение водородом огромной «рыбы» занимало более недели.
Кутузов так и не увидел «еростат» над Бородино. За сутки до вступления Наполеона в Москву губернатор Ростопчин в заметном отчаянии писал царю: «С прискорбием извещаю о неудаче Леппиха… Последовали бесконечные затруднения. Потребовалось какое-то особенное железо, крылья оказались слабыми. Большая машина не готова, и, кажется, надо отказаться от надежды на успех. Менее всего, конечно, можно пожалеть об истраченных деньгах. Леппих – сумасшедший шарлатан, а Алопеус слишком был увлечен своим финским воображением…»
«Чудовищный воздушный шар…»
Заметим, что провал потерпели не только потуги создать бомбардировщик, но и все попытки сохранить тайну. Вопреки стараниям Ростопчина, дворянские и купеческие нравы той эпохи просто не позволили это сделать. Студент Московского университета Василий Шнейдер (кстати, в том 1812 году репетитор Грибоедова, будущей величины нашей литературы) оставил мемуары о том, как без больших трудов проник к месту постройки аэростата. Студент жил в доме купца, выгодно поставлявшего материалы для изделия Леппиха, и, движимый любопытством, упросил домохозяина захватить его с собой в эпицентр секретности.
«Мы проехали несколько караулов… – писал Шнейдер позднее. – Я оказался в доме, великолепные залы которого были превращены в мастерские и по роскошным паркетам разбросаны были разные материалы и инструмент. Перед окнами на дворе висела гондола и какие-то большие крылья…»
Студент был явно не единственным, кто смог тем летом удовлетворить своё любопытство. Так что в армии Наполеона знали про «чудовищный воздушный шар» – именно так определил секрет Александра I адъютант французского императора Филипп де Сегюр. Дипломат из наполеоновской свиты Коленкур прямо пишет, что накануне Бородинской битвы Наполеону «сообщили много сведений о зажигательном воздушном шаре, который, как уверяли, должен был погубить французскую армию, внести в её ряды беспорядок и разрушение».
Когда русские войска оставили Москву, отряд французских жандармов по приказу Бонапарта осмотрел дворец, недавно служивший мастерской. Обнаружили сотни ёмкостей с «купоросом» для приготовления водорода и сожжённую при эвакуации гондолу. Пропитанную ценным лаком огромную оболочку по приказу Ростопчина, несмотря на его разочарование провалом, всё же успели вывезти подальше от захватчиков. На 136 телегах, вместе с Леппихом и его работниками, её той осенью доставили в Нижний Новгород.
Тем временем в окрестностях бывшей воздушной мастерской французские жандармы похватали несколько десятков первых попавшихся крестьян. Но каких-то толковых сведений про «чудовищный шар» от малограмотных селян не добились – и несчастных быстро расстреляли, объявив «поджигателями» Москвы. Ушедшему с русскими Леппиху повезло куда больше. Уже в конце 1812 года он добрался до Петербурга, где ещё год доказывал, что его проект возможен – надо только облегчить гондолу, подобрать нужную сталь для «рессор» и т. п. Царь Александр I какое-то время колебался, всё ещё не желая отказаться от столь желанной идеи воздушного бомбардировщика. Но осенью 1813 года накануне грандиозной битвы под Лейпцигом (где с обеих сторон сошлись более полумиллиона солдат!) подчинённый скептическому Аракчееву генерал Дмитрий Вындомской, главный аудитор русской армии, убедил царя, что война и так слишком дорога, чтобы в преддверии окончательного разгрома Наполеона продолжать тратить деньги на сомнительные опыты.
Леппих покинул Россию без славы, но явно с каким-то капиталом – по окончании войны он купил поместье в Баварии, где еще пять лет, до самой смерти, упорно пытался соорудить свой управляемый крыльями аэростат. У нас в стране про его эпопею забыли, лишь спустя десятилетия Лев Толстой в романе «Война и мир» написал несколько едких строк о том, как Пьер Безухов накануне Бородинского сражения «для того, чтобы развлечься, поехал смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага…»