«Понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть только можно…» – писал тогда в донесении царю Барклай-де-Толли, будущий герой 1812 года. Сегодня читатель без труда может открыть карту и оценить безумную отвагу ледяного маршрута через Ботнический залив. Не случайно тот конфликт стал последней войной Швеции против России. Повторим, примеров подобному в военной истории человечества более не было.
Собственно, все упомянутые в данной статье эпизоды – от зауральских лыжных походов князя Петра Ушатого до ледяного похода генерала Барклая через Балтику – не имеют аналогов у наших соседей по планете. Пожалуй, в иных странах о каждом таком подвиге сочиняли бы многочисленные эпосы и легенды, снимали бы фильмы – у нас же эти высоты доблести и воинского мастерства не только не нашли художественного отражения, а в сущности забыты обществом, похоронены в обширном архиве русских побед.
Утешает одно – в грядущих битвах за Арктику нам есть чей пример вспоминать.
Глава 2. Новгородский язык и забытые войны
«Где кого утепут», или Битва за первую каменную крепость русского Севера
Всё же средневековые новгородцы эпохи самостийности были не только компрадорской олигархией (в «либеральном» изводе – свободолюбивой республикой), но еще и разговаривали на новгородском языке… Из всех русских диалектов XIV–XV веков именно новгородский самый непонятный и заковыристый!
Приведём пример. Есть такая, хорошо известная историкам и правоведам, Уставная грамота 1397 года от сына Дмитрия Донского, великого князя Василия I, для Двинской земли – краткий судебник, утвержденный московской властью для только что отколовшегося от Новгорода северного края – будущей Архангельской области. Вот там по тексту грамоты хорошо видно, что писано на московском русском языке, а что на языке новгородском.
Почитаем внимательно, начнём с первых строк. «Се яз, князь велики Василеи Дмитриевичъ всеа Руси, пожаловал есмь бояр своих двинских…» – ну вроде русский, явно москвич писал… Конец там тоже вполне русский-понятный: «А через сю мою грамоту кто их чем изобидит, или кто не имет ходити по сеи грамоте, быти ту от мене, от великого князя, в казни».
«Быти от князя в казни…» – что ж тут непонятного, великий и могучий русский язык как есть, as is. Но вот 1-й пункт Двинской Уставной грамоты составлен явно не на русском, а на новгородском языке: «Оже учинится вира, где кого утепут…»
«Утепут» – это убьют на новгородском.
А еще там есть «нолны до чеклово татя». Эти «нолны» историки вообще не расшифровали, ссылаются на нечеткость и исправление в оригинале текста. Ну хоть известно, что «чеклый тать» на новгородском языке – это изобличённый преступник.
Расчеты по тексту грамоты ведутся в рублях, белках и куницах. Это явно новгородские единицы, но хорошо известные и в Московской Руси. Тут мимоходом напомним читателю, что счётных систем в допетровской Руси существовало аж целых две – купеческая и государственная. В купеческой торговле по старой новгородской традиции счет обычно шёл на рубли, полтины (50 копеек), полуполтины (25 копеек), гривенники (10 копеек) и копейки. А в финансовых документах государства Российского аж до эпохи Петра I использовался «московский счёт», происходивший ещё из Золотой Орды, – всё считали на «алтын» и «деньгу», никогда не используя копейку.
Термины «алтын» и «деньга» татарского происхождения, первое означает «шесть», второе – «монета». Алтын равнялся 3 копейками или 6 «деньгам» (полукопейкам). Соответственно 1 рубль по московскому счёту – это не 100 копеек, а 33 алтына и 2 «деньги».
Но вернёмся к Двинской Уставной грамоте 1397 года. Там в налоговых и таможенных расчетах присутствует ещё и такая специфическая единица измерения, как «пуз»: «А сотскому пошлинка с лодьи по пузу ржы…»; «с лодии на Устюзе наместником два пуза соли, а с воза две белки…»
«Пузо» или «пуз» – это чисто новгородская мера сыпучих тел. «Пуз» ржи равнялся 2,5 пуда, а один пуз соли – 4,5 пуда.
Кстати, судебная пошлина, «хоженое» на языке той эпохи, зависела не от размеров иска или сложности дела, а от отдалённости местности, куда выезжал уполномоченный для судебного разбирательства. Если обычная судебная пошлина на реке Двине это «белка», то самая большая – «тридцать бел» – для Уны, то есть Унской губы Белого моря. Это и ныне край света, только самолётом малой авиации от Архангельска… А шесть веков назад много недель на лыжах или собачьих упряжках, и всё за тридцать белок!
И завершая спич про Двинскую грамоту и русско-новгородский язык, резюмируем, что таки новгородцы тоже были русскими людьми. Ибо самая интересная юридическая статья грамоты повествует про драки и ссоры на пьянках!
По очередности, а для той эпохи значит и по важности, это прямо третья статья, после убийств и наездов на власть. Процитируем: «А учинится бои в пиру, а возмут прощение, не выида ис пиру, не взяти ничего; а вышед ис пиру возмут прощение, ине дадут по кунице шерьстью».
Перевод и суть просты – если подерутся на пиру, но помирятся до окончания пира-пьянки, то никто не виноват, ни с кого штрафы не берут; а вот если подерутся на пиру и до конца пьянки не помирятся, то тут уже полагается штраф драчунам… Ну это ж истинно по-русски, без разницы Новгород то али Москва!
P.S. Стоит напомнить, что совершенно забытые ныне «Двинские войны» Москвы и Новгорода за «Заволочье» и «Подвинье», огромные северные земли меж современными Вологдой и Архангельском, длились более века. От Ивана Калиты до Ивана III. И борьба была жестокой и кровавой, тяжкой и упорной – достаточно сказать, что на Двине в самом конце XIV века москвичи даже специально построили каменную крепость Орлец. Построили на месте отбитой «частновладельческой» крепостицы одного из новгородских посадников. Возвели из камня – то есть озаботились очень продвинутым и безумно дорогим для той эпохи фортификационным строительством – и велось оно специально против новгородцев.
Но в 1398 году восемь тысяч новгородской рати, как гласит летопись, «поидоша на князи великого волости на Белоозеро, и взяша белозерские волости на щит, повоевав и пожгоша, <…> и Кубенские волости повоеваша, и около Вологды воеваша, и Устюг город повоевав и пожгоша, и стояша на Устюге 4 недели… И оттуда поидоше по Двине к Орлецу городку, воюющи волости князя великого, и придоша к Орлецу городку и стояша под городком 4 недели, поставиша порокы и оступиша городок, и начаша бити порокы…»
С помощью сложной осадной техники за четыре недели новгородцы таки взяли и разрушили построенный москвичами первый каменный кремль на Северной Двине. Как сообщает летописец: «А у двинян за их преступление и за их вину воеводы и вои новгородские взяша 2000 рублей, да 3000 конев, а городок разгребоша…»
Короче, награбили о-очень богато по меркам эпохи! – да и край то был северный, пушной, богатый… Тогда ещё и казнили многих двинских бояр, переметнувшихся к Москве, включая родного сына одного из новгородских посадников и племянника одного из архиепископов Великого Новгорода. И это только один эпизод из той нами забытой столетней войны на севере Руси! Москва и московская партия на Двине тоже в долгу не оставались…
Словом, то была огромная эпопея, ещё и с массовым участием северных пиратов-«ушкуйников». Там промосковский новгородец, боярин-отморозок Анфал Никитин, легендарный предок знаменитых уральских Строгановых, чего стоит!
Славянская Москва тогда победила славянский Новгород, в том числе и за счёт своих «восточных», евразийских союзников и сателлитов. В этом смысле сегодняшний чеченский «Ахмат» на киевском или донецком направлении совсем как касимовские татары царевича Данияра в походе Ивана III на Новгород пять с половиной веков назад… Всё в рамках военной истории большой России.
Глава 3. ЧВК Минина и Пожарского
Гражданское общество и народное ополчение эпохи Смуты
Все знают про народное ополчение, освободившее Москву в 1612 году от иностранных захватчиков. Но обычно забывают, что это ополчение было прежде всего хорошо организованным финансовым мероприятием! В реальности «ополченцы» состояли из хорошо оплаченных профессионалов войны. По сути это была, говоря современным языком, ЧВК, частная военная компания – только вместо распавшегося в Смуту государства или каких-то олигархов эту ЧВК Минина и Пожарского финансировало то, что сегодня мы бы назвали «гражданским обществом».
Началось всё осенью 1611 года в Нижнем Новгороде, одном из крупнейших торгово-экономических центров страны. На пике разложения государственности, когда Москвой уже год владели поляки, северо-запад России оккупировали шведы, по стране шатались не уступавшие иным армиям вооружённые банды, а счёт самозваным царям превысил дюжину, в Нижнем Новгороде единственной властью оказался «совет» из местных дворян и торговцев. Неформальным лидером совета стал «выборный человек» Кузьма Минин – сегодня его социальный статус определили бы как директор и собственник мясокомбината.
Нижегородский совет первоначально занимался созданием войск для обороны города, но Минин проявил куда большую общественную активность, призывая озаботиться судьбой всего погибающего государства. Призыв нашёл отклик, при этом торговые нижегородцы хорошо понимали, что сражаться за Россию должны не энтузиасты с топорами и вилами, а хорошо оснащённые профессионалы. Таковых в постоянно воевавшей стране тогда было немало – просто в Смуту они разбрелись кто по глухим деревням, кто по лагерям разных «лжедмитриев».
Осенью 1611 года в Нижнем решили собирать средства для организации «ополчения» из таких профессионалов. «Захотим помочь московскому государству, так не жалеть нам имения своего», – история сохранила слова Минина. Решение было жёстким: каждый нижегородец сдавал треть своего имущества. Уклонявшихся от сборов наказывали полной конфискацией. Сам Минин сдал в общий котёл всё своё «имение», включая драгоценности жены и серебряные оклады с домашних икон.