Однако, когда летом 1917 года начались массовые сдачи в германский плен, тот же Керенский возмущенно высказывался в адрес новых пленников кайзера: «Неужели обманутая Родина должна помогать и им?»
«Научная основа» с кониной и пивом
Такое отношение к плену привело к тому, что Россия последней из стран Антанты наладила практиковавшийся в Первую мировую обмен больными и искалеченными пленными. Окончательное соглашение с Германией об обмене инвалидами подписали лишь в начале марта 1917 года, когда возникло новое препятствие – за годы войны в лагерях вспыхнула настоящая эпидемия тогда неизлечимого туберкулёза, и нейтральные страны Скандинавии, через которые предполагался обмен, просто испугались принимать у себя массы туберкулёзников…
На фоне всех дискуссий в России о плене и пленных немцы методично выстраивали свою политику по использованию Kriegsgefangenen. Еще весной 1915 года по поручению военных властей профессор А. Бакхаус, директор Кенигсбергского сельскохозяйственного института, разработал «научную основу» питания военнопленных. Отныне на каждого пленника полагалась дневная норма в 2700 калорий, из которых 85 г составлял белок, 40 г – жиры и 475 г – углеводы.
В 1916 году, по мере нарастания продовольственных трудностей, эти нормы пересмотрели: неработающему пленному теперь полагалось 2100 калорий, а занятому на тяжелых работах – 2900. В том же году любое употребление мяса пленными сократили до одного раза в неделю. В королевстве Вюртемберг на юго-западе Германии местные власти распорядились в качестве мяса для русских пленных использовать исключительно конину, ссылаясь, что попытки ввести конину в меню для французских пленников, «более восприимчивых к качеству пищи», вызвали решительные протесты.
«Сумрачный тевтонский гений» особенно проявился в январе 1917 года, когда любое мясное было исключено из рациона пленных полностью и навсегда. Чтобы компенсировать это решение, германские власти распорядились по воскресеньям, вторникам и пятницам выдавать каждому пленнику по пол-литра пива. Так что популярный у нас в 90-е годы минувшего века пошловатый анекдот про «пил бы баварское», в годы Первой мировой войны немцы реализовали буквально и принудительно.
«Наиболее хорошими работами считались крестьянские…»
Немцы не были бы немцами, если бы не попытались рачительно использовать пленных в военной экономике. С начала 1916 года к принудительным работам стали привлекать даже русских унтер-офицеров, что полностью противоречило положениям Гаагской конвенции.
В конце 1917 года германский Генштаб, в преддверии мирных переговоров в Бресте, подготовил статистическую справку о русских пленных, содержащихся в лагерях Второго рейха. Из более чем 1,2 миллионов русских пленников 650 тысяч (54 %) использовались на работах в сельском хозяйстве, 230 тысяч (19 %) – в промышленности, 205 тысяч (17 %) – на работах в прифронтовой зоне. Оставшиеся 115 тысяч (около 10 %) составляли офицеры и нетрудоспособные солдаты.
«Наиболее хорошими работами считались крестьянские…» – вспоминал один из пленников. И это подтверждается мемуарами большинства очевидцев. К 1917 году массовые мобилизации оставили германские села без мужчин самого трудоспособного возраста, а даже в промышленно развитой Германии той эпохи сельское производство всё ещё основывалось на ручном труде. Русские пленники, большинство из которых составляли крестьяне, оказались удачным подспорьем для немецкого сельского хозяйства.
Попасть на работы в деревню было удачей и для пленника. На селе, ближе к плодородной земле, в условиях острого дефицита местных мужчин и высокого спроса на мужские рабочие руки (и не только руки), пленник был застрахован от голода, мучившего города и лагеря. В отличие от гитлеровской эпохи, немцы Первой мировой войны хотя и воспринимали русских как «варваров», но ещё не были тотально заражены идеологией расового превосходства. Поэтому нередко между селянами и пленными устанавливались вполне человеческие отношения, что зачастую становилось поводом для возмущения прибывших на побывку германских солдат и даже немецких газет.
Так Koelnische Volkszeitung в январе 1917 года разразилась целым фельетоном по этому поводу: «Русские идут! – и всё население деревни бежит, чтобы их увидеть. Молодые девушки спорят, кому достанется самый красивый. Старшее поколение рассчитывает на рабочую силу. И хотя она тоже требует оплаты, прежний работник обходился гораздо дороже. Поэтому военнопленных стараются содержать как можно лучше, чтобы они не жаловались и не бежали. И вот русский становится господином: салат он отвергает со словами – „это для скотины“. А кофе он наполовину разбавляет молоком…»
Едва ли реальность была столь буколической, но вполне сносное и даже порой вольное существование в оставшихся без мужчин немецких деревнях нередко подтверждается воспоминаниями русских пленных.
«Это были живые скелеты…»
Для русских плен Первой мировой заметно отличался от плена в гитлеровской Германии. Как на любой войне, в 1914–1918 годах хватало фактов жестокости и даже садистских проявлений, но в целом при кайзере ещё отсутствовала система и идеология уничтожения унтерменшей. Однако и в ту эпоху был плен, становившийся смертельным.
В самое тяжелое положение попадали те, кому не повезло оказаться на прифронтовых работах, где трудиться заставляли надрывно и много, кормили плохо, а конвой был особенно зол в силу близости линии фронта. Нередко русских пленных немцы отправляли работать ближе к Западному фронту на оккупированную территорию Франции, где все попытки пленников обратиться к французам приравнивались к подготовке побега и карались расстрелом.
Попавший в плен фельдшер 10-го Сибирского стрелкового полка А. З. Захарьев-Васильев вспоминал подобную ситуацию: «Нас повезли на работы к Вердену, на постройку железных дорог. Первая рабочая рота из нашей партии работала в непосредственной близости от рвущихся французских снарядов… Умирали от поносов и отеков. Умирало очень много, иногда по 2–3 человека в день, особенно на 4–5-м месяце работы, от истязаний, непосильных работ, голода и холода. Люди были, как тени, не могли стоять, не могли говорить, ноги были опухшие. Температура у умирающих была 35 градусов и ниже – это были живые скелеты…»
В разгар боёв под Верденом с обеих сторон за сутки погибало до 70 тысяч человек. В таких условиях едва ли кого-то из немцев волновала судьба и состояние русских пленников.
«Со своим Фёдором поедет в Россию…»
И всё же, повторим, в той Германии, при всех жестокостях войны, всё ещё отсутствует тотальная идеология высшей расы. Поэтому газеты и судебные архивы кайзеровского рейха сохранили немало колоритных и порою трагикомичных фактов. Так, в 1916 году суд приговорил к штрафу некую Хедвигу Рихтер, служанку, влюбившуюся в русского пленного и всюду повторявшую, что после войны «со своим Фёдором поедет в Россию».
Нашумел в Германии и случай, когда некая 39-летняя фрау сбежала от мужа в Голландию с 20-летним русским офицером, прихватив немалую сумму из семейного сейфа. Солдатская жена Марта Вебер была задержана на границе Австрии вместе с беглым русским солдатом, на суде простодушная женщина так озвучила мотив помощи в побеге: «добраться с пленным до России, получить там от него обещанные продукты и вернуться назад».
Бывали и случаи, отдающие трагическим водевилем. Например, в конце войны некий зажиточный бауэр застрелил из охотничьего ружья работавшего у него русского пленного – убийство произошло, когда немец выяснил, что русский умудрился лишить невинности двух его дочерей. Зафиксированы и обратные случаи – русский военнопленный в приступе гнева зарубил немку, отвергшую его ухаживания со словами «с такой свиньей не будут иметь ничего общего».
Показательно, что в кайзеровской Германии отсутствовали какие-либо наказания для русского военнопленного за сам факт добровольной интимной связи с немецкой женщиной. Тогда как немкам за такую связь сначала полагался штраф, а с 1917 года и короткое тюремное заключение.
В этом смысле Второй рейх заметно отличался от Третьего. Однако ростки расовой идеологии уже зрели и готовили благодатную почву для Гитлера. «Если задуматься, насколько высокий процент русских чиновников и офицеров имеет немецкое происхождение после почти полного уничтожения русского дворянства Петром Великим, то становится без дальнейших пояснений понятно, что русский должен видеть в немце своего господина и легко примиряется с ролью слуги…» – глубокомысленно писал в 1916 году некий германский чиновник, составлявший для высшего командования официальную аналитическую записку с характерным названием «Отчет о военнопленных в саксонских лагерях в форме их представления о государственном строе, народности и расе».
Увы, для высокомерия по отношению к русским у подданных Второго рейха имелись не только расовые измышления или факты о слишком высоком проценте остзейских немцев среди царского офицерства, но и куда более основательные показатели. По сравнения с немцами, а также с пленниками из Англии и Франции, в среде рядовых военнопленных из России был разительно высок процент неграмотных. Накануне Первой мировой войны, по официальной статистике в Русской императорской армии на тысячу новобранцев приходилось 617 неграмотных, в то время как в германской армии один неграмотный приходился лишь на 3 тысячи призывников.
«Вы здесь настоящие гости Германского Императора…»
«Не думайте, что вы здесь простые пленные, вы здесь настоящие гости германского императора… Германское правительство в настоящей войне имеет союзником мусульманский халифат и борется вместе с ним против врагов ислама, против России, Англии и Франции. И оба они, германское правительство и халифат, борются за сохранение ислама…» – так 23 июня 1915 года обращался к аудитории имам в лагере военнопленных у городка Цоссен под Берлином.
В официальных документах этот лагерь носил претенциозное имя Halbmondlager, «Лагерь Полумесяца». Здесь собирали пленных-мусульман, как из России, так и из колониальных войск Британии и Франции.