Серафима, выросшая в деревне, оценила ухоженность участка. Кто, интересно, тут горбатится? Кто-кто? Жена, конечно! Этот… как его? Батюшки! Она даже имени не спросила! И сама не назвалась! Вот тетеха!
– Простите, – сделав светское лицо, сказала Серафима. – Я не представилась. Меня Серафимой зовут, а вас?
Серафима – значит «огненная» и «жгучая». Надо же! А ведь так и есть!
Она смотрела на него и чего-то ждала. Михаил спохватился:
– Михаил Княжич. А это мой сын Димка. Так вы собаку ищете? Выходит, это ваш пес?
Надо же, дошло. Быстро ты соображаешь, Михаил.
– Мой. Вот зову, а он не откликается. Димка сказал, что в ваших огурцах можно найти, – сохраняя светский тон, ответила Серафима, хотя ее распирало от смеха.
И с чего у него такая физиономия очумелая? Как будто пыльным мешком из-за угла огрели. Неужели ее испугался? Или у него жена ревнивая? Увидит на своей территории постороннюю барышню и скандал закатит? Тогда надо быстрее сматываться!
– Барбос! – крикнула она.
За теплицей послышался топот, Барбос выскочил и кинулся к ней. Морда у него была сонная.
– Так ты дрых в огурцах и не слышал? – догадалась Серафима, нагнулась и потрепала пса за ушами.
Михаил, взгляд которого невольно уткнулся в ее ноги, поспешно отвел глаза.
– Пошли домой, гуляка. Я кашу сварила с мясом.
– Туки-туки, Салик! – крикнул Димка и захохотал, довольный собой. – Я тебя жаштукал!
Барбос подбежал к малышу и ткнулся мордой в шею. Тот обнял собаку, не удержался на ногах, и они вместе шлепнулись на землю, Михаил с Серафимой суетливо кинулись поднимать их, столкнулись лбами и разом охнули.
Наконец, куча-мала развалилась, Серафима взяла Барбоса за ошейник и двинулась к выходу. Димка немедленно заревел, оставшись без товарища по пряткам.
– Так ты приходи к нам, Димуль. У нас тоже интересно. Если мама отпустит, конечно.
Серафима весело взглянула на Михаила и увидела, что его лицо словно одеревенело. Только что улыбался, потирая лоб, и вдруг стал серьезным.
Неужели что-то не то ляпнула по дурости?
– У него мамы нет, поэтому некому запрещать.
– Ой, простите меня, пожалуйста.
Серафима так сильно покраснела, что веснушек стало не видно за залившей лицо и шею краской.
– Да ничего. Пустяки. Я целый день работаю, ему скучно одному. Ваша собака кстати оказалась. Развлекла его.
– Так давайте я Барбоса каждый день к вам отпускать буду! Или Димку брать, если вы не против. У меня… бывает свободное время. А если занята, так с собакой и у нас играть можно. Места много.
Только бы Верстовский не был против. А то разорется, что его цветы потоптали. Ну ничего. Попробуем его уговорить. В самом деле, надо же помогать соседям! А играть можно и за домом, там, где будка.
На этой вдохновляющей мысли Серафима с Барбосом попрощались с новыми знакомыми и убрались, наконец, с чужого участка.
Подойдя к калитке, оба обернулись.
«Странный какой этот Михаил», – подумала Серафима, глядя, как, припадая на одну ногу и немного кренясь вправо, Княжич, держа за руку сына, направился за дом.
«Жаль, мало поиграли», – подумал Барбос, вспомнив, какой вкусной косточкой его угостили новые друзья
Другой запах
Однажды Верстовский решил, что пора от слов перейти к серьезному делу и допустить к нему Серафиму.
Дело заключалось в создании готовых продуктов для косметических салонов Петербурга. Судя по объему того, что изготавливал в своей лаборатории Верстовский, его эфирные масла, эссенции и экстракты пользовались успехом.
Когда Серафима поняла, что от теории придется перейти к практике, она немного струхнула. Одно дело нюхать ароматы и угадывать состав, совсем другое – попробовать сделать что-то самой. Как бы не опозориться!
Тут ведь без ста грамм, как говаривал папка, не разобраться!
Чего стоит один анфлераж. Оказывается, это способ получения эфирных масел, да не как-нибудь, а путем экстракции говяжьим жиром. И ведь как этот анфлераж делают! Жир наносят на основу, на него пахучие части растений (ужас какой!) и ждут, когда жир впитает эфирное масло. Потом эти части меняют на новые, и так до тех пор, пока из жира не получится (блин!) ароматическая помада! И все это называется «сублимацией твердых ингредиентов»! И запомнить-то непросто, а уж сделать…
И главное, когда она с грехом пополам освоила анфлераж, оказалось, что этот способ Верстовский применяет крайне редко, потому что долог и дорог! А использует паровой генератор, который производит дистилляцию, после которой получается экстракт!
Ну как-то так!
Активное участие в дистилляции произвело на Серафиму сильное впечатление. Во всяком случае, ей понравилось. Теперь дело за малым: придумать в голове композицию, а потом смешать разные запахи, чтобы получился готовый продукт с эксклюзивным – слово ей очень нравилось – ароматом. Именно за него так ценились работы Верстовского. Это было сродни волшебству, потому что не поддавалось никакому анализу, и невероятно трудно.
У Верстовского, однако, получалось, и это смущало Серафиму необычайно. Он же сказал, что утратил способность быть «носом». Может, врет?
– То, чем я занимаюсь, ремесленничество. Для этого великий талант не нужен. Кроме того, все запахи у меня в голове, – наконец пояснил он однажды, видя, что Серафима пялится на него с подозрением.
Она кивнула и подумала, что ей и до ремесленничества, как до луны. А возможно, новые умения вообще никогда не понадобятся! Почему Верстовский не говорит, чего от нее добивается? Хочет, чтобы они делали этих экстрактов в два раза больше? Только и всего?
Или он чего-то от нее ждет?
Знать бы, чего именно…
В перерывах между теорией и практикой Серафима улучала моменты пообщаться с соседями. Случалось это обычно вечером, когда Верстовский оставлял ее в покое и уходил к себе в комнату. Избавленная от его придирчивого контроля, она быстренько заканчивала дела и смывалась.
Себя она уверяла, что ей нравится возиться с малышом Димкой. Как-никак, она – женщина, а значит, материнский инстинкт у нее есть. Но вечером, ложась спать, все чаще думала о Димкином отце.
Было в нем то, что ее тревожило и смущало. Денис – да что Денис! Никто раньше не вызывал в ее голове такую смуту и вихревой поток из мыслей, чувств и ощущений. Это было ново и довольно неожиданно. А ведь общались они всего ничего, несколько недель.
За это время наговорили едва ли на пару часов чистого времени. Да и то о каких-то пустяках. Трепались просто. И ни разу, ни разочка не дотронулись друг до друга. И вообще – общались на пионерском расстоянии, как будто боялись: стоит приблизиться друг к другу, их притянет, как магнитом, да так, что потом не оторвешь. Зато куда бы ни направлялась Серафима, когда бывала у них, где бы ни находилась, его взгляд всюду следовал за ней и обнаруживал, казалось, в любом закутке.
От этих взглядов у Серафимы начинали слабеть коленки, потеть шея, чесаться нос и колотиться сердце. Ничего подобного с Денисом она не испытывала, даже когда была уверена в своей непоколебимой и вечной любви.
К Димке она привязалась быстро и крепко. Барбос тоже. Они повадились играть и шалить втроем, и это было очень весело. Глядя на хорошенькое личико и смышленые глазенки Княжича-младшего, Серафима пыталась отгадать, как случилось, что они остались без мамки. Мысль о том, что она, как и жена Верстовского, умерла, была нестерпимой – ведь Димка еще так мал, – но никакая другая версия ей в голову не приходила. Вернее, приходила, но она гнала ее от себя. Не может такого быть, чтобы мать бросила своего ребенка!
У Михаила спрашивать она стеснялась. Что-то в его лице наводило на мысль о бесперспективности подобных разговоров. Ни он, ни Димка никогда о матери не вспоминали, и Серафима поняла: ей тоже не следует касаться этой темы.
Однако перестать думать о неизвестной ей женщине она не могла. Наверное, потому, что все чаще представляла себя на ее месте. Особенно когда смотрела, как Михаил обнимает и целует сына. Вот бы и ей хоть немного его любви и нежности!
Однако время шло, а никаких попыток к сближению Княжич не делал. Как смотрел, так и продолжал смотреть! Вот олень! Самой ей, что ли, предложиться?
Ну уж дудки! Чтобы Серафима Сидорова кому-то на шею вешалась? Да не родился еще тот богатырь!
Растравив себя обидой и злостью на недогадливого Княжича, она возвращалась к своим грядкам.
Может, ему повод какой-нибудь нужен? Шанс, так сказать!
Наконец такой шанс представился.
По поручению Верстовского Серафиме нужно было съездить в райцентр. Набравшись смелости, она попросила Михаила ее отвезти. Он сразу согласился, и Серафима воспрянула. Нарядившись в лучший сарафан и новые босоножки на каблуках, она павой подплыла к машине Княжича и отворила переднюю дверь.
– Извини, – тут же услышала она, – тут коробки со стеклом. Сядь сзади. У меня в автомастерской грузовая «Газель» сломалась, запчасти пришлось на своей забирать. В багажник не поместились. Они хрупкие, пришлось пристегнуть на переднем сиденье. Сзади ремень безопасности барахлит.
Она обернулась и увидела соседа, отворяющего заднюю дверь.
Это он нарочно коробки спереди поставил, чтобы она не села рядом, решила Серафима, надулась и всю дорогу молчала.
На Михаила все же поглядывала, особенно когда была уверена, что он внимательно смотрит на дорогу. Ей нравилось, как он держит руль, чуть нахмурясь, бросает взгляд в зеркало заднего вида, как… Короче, ей нравилось в нем все.
За небольшим исключением.
Было совершенно непонятно, почему он не делает никаких шагов навстречу.
Даже знака не подает.
Дурак!
Однажды во время совместных трудов по варению мыла Верстовский совершенно неожиданно завел разговор на волнующую ее тему.
– Если тебя интересует, как относятся к парфюму мужчины, то в отличие от женщин – интуитивно. Ну, то есть женщины выбирают аромат сознательно. Они точно знают, что хотят продемонстрировать и подчеркнуть.