– Значит, закономерностей для мужчин не существует?
– Смеешься? Закономерность есть всегда! Вот назови известный тебе мужской тип.
– Ммм… мачо, например.
– Так и знал, что тебе нравятся жеребцы.
– Вовсе нет, – обиделась Серафима, – просто слово интересное.
– Ну хорошо. Мачо скорей всего выберет фужерные или, по-другому, папоротниковые ароматы. В них переплетаются терпкий запах леса после дождя, травянисто-древесные аккорды и мягкие землистые нюансы. Они яркие, я бы даже сказал – хрустящие. Как раз для альфа-самца. Хороший пример «Cool Water» от Зиновия Давыдова. Он, кстати, уроженец Украины. Став Davidoff, дядя начал выпускать сигары, коньяк и часы. Поняла теперь, почему его одеколон для мачо?
– Поняла. А состав?
– Верхние – голубая мята, морская вода и зеленые нотки. В сердце играют аккорды герани, нероли и сандала. База – разумеется, мускус, зеленый мох, табачный лист и, кажется, кедр.
– Табачный лист? Ничего себе! Холодный аромат.
– Сидорова, ты в школе английский учила?
– Ну… так. А что?
– «Cool Water» в переводе – холодная вода, двоечница!
– Так я и говорю.
Верстовский закатил глаза.
– Ну а если не мачо, а, например, интеллектуал, – торопливо сказала Серафима.
– Интеллектуал всегда хочет, чтобы его ум дамы непременно заметили, поэтому выбирает композицию из древесных и восточных ароматов. Тут могу порекомендовать что-то теплое, проникновенное, в котором чувственность ненавязчива.
– Что конкретно?
– Ну… «The Оne» от Дольче-Габбана. Не разочарует. Для особо продвинутых в переводе означает…
– Первый. Уж не такая я и тупая.
– Порадовала. Хотя сердцееды тоже вряд ли от него откажутся. Он довольно харизматичен и контрастен. Там много цитрусовых, восточные пряности. Это верхние. В сердце – более деликатные лилия и жасмин. Они не про секс, смягчают дерзость. Ну а в финале – табак, амбра и кедр делают палитру дорогой и глубокой. Интеллектуал излучает уверенность и опыт.
Верстовский искоса посмотрел на сосредоточенное лицо Серафимы. Запоминает. Неужели появился тот, для кого она хочет выбрать парфюм? Не замечал. Где она могла подцепить мужика? В местном супермаркете? Или это бывший ее разыскал и просится обратно? Это было бы совершенно некстати. Впрочем, присутствие любого мужика в жизни Серафимы ему совершенно не нужно. Или речь идет о случайном знакомстве?
– Ты, наверное, хочешь узнать, какой аромат подойдет для хорошего парня? – спросил он, пытливо глядя ей в лицо.
– Для кого?
Серафима взглянула рассеянно.
– Ну… для мужчины, который может стать хорошим другом, не более того.
– Хочу, конечно.
– Ищи те, где цитрусовые и древесные ноты именно в шлейфе.
– А почему мачо выбирают холодные ароматы?
– Холодный снаружи, жгучий внутри, вот почему. Хотя… В России все иначе. Альфа-самцы считают, что и пахнуть должны, как жеребцы. Поэтому часто выбирают кожаные ароматы, а еще – животные и копченые ноты.
– Колоритненько.
– Еще как!
– Константин Геннадьевич, можно я побегу? В лаборатории шкаф забыла закрыть. Как бы Барбос не полез разнюхивать.
– Убью. И тебя, и собаку.
– Не успеете.
Серафима показала ему язык и умчалась.
Итак, про парфюм для хорошего парня она слушать не стала. И что это значит? Не привлекают ее дружеские отношения, вот что это значит. Мачо ее интересовал больше всего. Скорее всего, она все еще о бывшем думает. И почему это простодушным колхозным девкам тупые самцы нравятся? Ведь ясно как божий день, что поматросят и бросят – брутальным мужикам такие, как Серафима, нужны только для коллекции трофеев.
– Дура ты, Симка, – вслух сказал Верстовский и пошел проверять, не раскокала ли зловредная собачища какую-нибудь колбу. С нее станется.
Серафима между тем помчалась вовсе не в лабораторию. Слушая Верстовского, она вдруг поняла, что совершенно не понимает, к какой группе отнести Княжича. То ли мачо, то ли интеллектуал. Внешне очень похож на просто хорошего парня. Но… парфюм подбирают вовсе не к внешности, а к характеру. Еще к тем чувствам, которые человек хочет вызвать у окружающих. Вряд ли она хочет, чтобы Княжич демонстрировал, что он для нее просто друг. Или, еще хуже, сосед. Нет! Этого она точно не переживет! Наверное, ему подойдут холодные ароматы. Он весь такой закрытый, застегнутый, спрятанный. Но она чувствует всем сердцем, что внутри он теплый и мягкий. Нежный даже. И тонкий. И… чувствительный. Как все это можно соединить в одном флаконе? Даже если она пупок надорвет, все равно не получится. А вот кожаный запах ему, пожалуй, подошел бы. Она вспомнила, как здорово пахло у него в машине, как сексуально лежали на руле его руки, какое спокойное и уверенное было у него лицо, когда они мчались по шоссе, почти ничего не видя за сплошным дождем, как…
Тут у Серафимы так сильно сперло дыхание, что пришлось даже остановиться. Оказалось, она стоит у калитки Княжичей и уже тянется к кнопке.
Интересно, чего ее сюда принесло? Она сморщила нос, вспоминая. Ах да! Ей нужно немедленно взглянуть на него. Ворваться внезапно и посмотреть, пока он не успел состроить непроницаемую физиономию и закрыться от нее. Если застать врасплох, то она сразу все поймет про него и его парфюм с первого взгляда. Точно!
Серафима решительно прошагала за дом и поискала глазами. Ни Димки, ни Княжича видно не было. Она вернулась к крыльцу, взбежала по ступенькам и дернула ручку двери. Как всегда, не заперто.
Она стремительно пронеслась по коридору, вбежала в кухню и замерла.
Михаил с Димкой сидели за столом и уплетали суп. У Димки в руке была котлета, насаженная на вилку, а Княжич откусывал от огромного куска хлеба. Вразнобой стучали ложки. Увидев застывшую Серафиму, оба оторвались от увлекательного занятия и уставились на непрошеную гостью. У Димки по подбородку потекла суповая капля. Михаил отложил ложку, вытер рот тыльной стороной ладони и спросил:
– Макароны будешь?
И этого человека она собиралась записать в мачо. Или в интеллектуалы. Все равно. Какая же она дура!
Ей почему-то стало так обидно, что на глазах выступили слезы. Михаил сразу испугался и стал вылезать из-за стола.
– Что-нибудь случилось, Серафима?
Она с трудом собрала себя в кучу, шмыгнула носом и буркнула:
– Масла подсолнечного взаймы не дадите?
Михаил оглянулся в поисках масла, подошел, взял почти полную бутыль и протянул.
– Бели, мы не жадные, – сказал Димка, откусывая от котлеты.
– Спасибо. Я верну.
Серафима развернулась и бросилась прочь.
Михаил нагнал ее у калитки.
– Постой, Серафима!
Он взял ее за рукав и повернул к себе.
– Что случилось?
– Да ничего!
Серафима выдернула рукав и сделала шаг назад. Он шагнул за ней и снова взял за руку.
– Не ври. Я же вижу: ты сама не своя.
Серафима уставилась на свои пыльные туфли. Ну и как ему объяснить, что ее так расстроило? Не получится, как ни старайся, потому что она сама не понимает. Просто она думала…
Серафима не успела додумать, чего там она думала. Сильные руки притянули ее и прижали так, что, захоти она, все равно не смогла бы вырваться. Она, правда, хотела и даже собралась об этом сказать, но ничего не получилось, потому что рот оказался закрыт его губами, которые отрезали путь не только словам, но даже восклицаниям.
Серафиму никто никогда не целовал ТАК. Если бы ее спросили, как ТАК, она ни за что не смогла бы объяснить, но всем своим существом чувствовала, что он целует ее иначе, чем другие. Она словно переливалась в него и растворялась внутри. А он обволакивал ее и заключал в кокон, мягкий, но такой плотный, что создавалось впечатление, будто мир за его пределами перестал существовать.
Потом она не могла вспомнить, хотя бы приблизительно, сколько времени они простояли у калитки. Целую вечность, вот как она сказала бы, если бы нашелся желающий спросить. Но вокруг никого не было. Даже вездесущий Димка не мешал.
– Он после обеда сразу засыпает. Если не уложить в кровать, заснет прямо за столом, – шепнул ей в ухо Княжич, и она поразилась, потому что ничего не сказала, только подумала.
Он был твердый весь, но очень теплый, и она сразу почувствовала себя подтаявшей и размякшей. Это было ново. Денис обнимал ее редко, только в самом начале. Его объятия помнились совсем другими: он был будто деревянный и прижимался торопливо, слабо, нехотя. Она и не просила. Не считала важным. А сегодня вдруг поняла, что вот так, просто обнявшись, могла бы простоять всю жизнь.
От него не пахло парфюмом. Ни древесным, ни фужерным, ни даже кожаным. Стружками (стругал доски для скамейки), детским мылом (они с Димкой на двоих покупают), супом (картофельный с тушенкой) и ржаным хлебом (настоящим, из печи). Еще пахло потом от рубашки и Димкой. И все эти запахи показались такими приятными, правильными и родными, что она назвала себя не просто дурой, а набитой и безнадежной.
Никакой парфюм к нему не приладится, потому что он ему не нужен. Самый лучший на свете – его собственный запах.
Запах любимого мужчины.
Теперь она знала это точно.
Скелеты в шфу Михаила Княжича
Вокруг биатлонистов, да и вообще спортсменов, девушки ходили кругами. В прямом и переносном смыслах. Первый круг состоял из спортсменок, медсестер, массажисток и штатных помощниц всех мастей, то есть тех, которые рядом двадцать четыре часа в сутки и, что немаловажно, похожи на тебя самого. Менталитет, установки, цели – все совпадало. Да и отношение к любви в целом отличалось мало. Она рассматривалась прежде всего как способ разрядки и расслабления. Для сохранения здоровья то есть. В этом случае между любовью и сексом ставился знак равенства. По крайней мере, до тех пор, пока не придет время уходить из спорта и создавать семью. Ну или если накатит незапланированно. Прижмет, одним словом. Девушки первого круга были понятные и родные, но влюблялись в них редко. Женились – чаще, но потом.