– Не флакончик, а имя художника столько стоило.
– Так он известный был?
Верстовский посмотрел на нее, как на ископаемое.
– Я только хотела сказать: зачем художнику еще и парфюмом заниматься. Денег, что ли, мало было? – быстро сказала Серафима и покраснела.
Верстовский только вздохнул.
Во время экскурсии она заметила, что среди пустых флаконов были и те, в которых находились духи. Среди них, в углу, подальше от света стоял большой флакон, название на котором было написано по-русски. Серафима сначала удивилась, а потом присмотрелась и все поняла. «Иней» – вот что было написано на этикетке.
Когда она раздумывала, как обратить на себя внимание Манина, идея надушиться его духами показалась оригинальной и очень разумной. Дальнейшее было делом техники. Она проследила, куда Верстовский спрятал ключ от шкафа – не так уж сложно, – стащила его и перелила часть духов в пробник. Вуаля!
ерстовский, кажется, ничего не заметил.
Презентация новых духов от Фрагонар была организована, как и следовало ожидать, в очень шикарном месте: старинном особняке на берегу Фонтанки. Серафима немного сомневалась, что ее вот так запросто впустят на мероприятие, но оказалось, что вход свободный. Во всяком случае, ее, нарядную и на каблуках, никто не остановил. Охранник мазнул по ней профессионально цепким взглядом и кивнул, пропуская.
Серафима незаметно вытерла вспотевший лоб и с гордым видом прошла внутрь. Ей и в самом деле было жарковато. От одной мысли, что направляется разоблачать безжалостного убийцу, можно сказать, к крокодилу в пасть, она взопрела еще в метро.
В холле почти никого не было, но сверху доносился возбужденный гул голосов. Серафима поняла, что мероприятие еще не началось, и проскользнула в дамскую комнату. Отдышавшись и вымыв вспотевшие руки, она несколько успокоилась и достала крошечный флакончик.
– Надеюсь, свои духи он узнает, я его вычислю.
Она брызнула «Иней» на запястья и чуть-чуть на сгиб локтя. Все. Больше не надо.
Она постояла, внутренне собираясь, в последний раз бросила взор в зеркало и удивилась. Там стояла совсем не та бойкая, неунывающая девчонка, какой она была год назад. Строгим и напряженным взглядом на нее смотрела взрослая женщина. Серафима несколько секунд вглядывалась в показавшееся незнакомым лицо.
– Я смогу, – пообещала она.
И быстро пошла к двери.
На пороге огромного сверкающего зала ее решимость чуть было не рухнула. Мгновенно она увидела бесчисленные зеркала, вычурную позолоту на стенах, красивых людей в дорогих нарядах и струхнула. Чтобы вдохновиться на подвиг, а не рвануть с перепугу восвояси – а очень хотелось, – Серафиме пришлось призвать на помощь всю имеющуюся в наличии колхозную наглость и деревенскую беспардонность, о которых так часто говорил ей Верстовский. Она немного постояла и неторопливо двинулась по залу. Сначала даже смотреть по сторонам было страшно, но где-то ближе к середине она почувствовала, что силы возвращаются. Для верности она схватила с подноса услужливого официанта бокал с шампанским, залпом выпила, взяла еще и двинулась по синусоиде, стараясь проходить мимо как можно большего числа людей.
Поскольку Манина она никогда не видела, то расчет был только на то, что он почует аромат «Инея» и подойдет к ней сам.
Он должен услышать запах своих духов. Не может быть, чтобы не услышал.
Серафима дефилировала по огромному пространству и не могла сообразить, как угадать того, ради кого приперлась на презентацию. Она обошла зал несколько раз, но никто из присутствующих так и не бросил на нее потрясенного или испуганного взгляда. Некоторые мужчины смотрели – что скрывать? – но с симпатией и благосклонно. Один даже подмигнул, когда она взглянула ему в лицо. Серафима сразу отвернулась, делая вид, что увидела интересное в другой стороне зала.
Ей казалось, что взгляд Манина она почувствует мгновенно, всем существом. Однако ничего подобного не происходило, и Серафима решила, что переоценила свои способности.
А если Манин вообще не чувствует запахи? Он ведь тоже перенес коронавирус. Почему она решила, что его нюх восстановился? Только потому, что эти духи придумал он сам?
Она устала безрезультатно путешествовать по забитому людьми пространству и, отойдя к окну, повернулась ко всем спиной.
Ну и что можно еще придумать? Не кричать же на весь зал: «Где ты, сволочь! Покажись!»
Она всматривалась в петербургские огни, пытаясь придумать, что может ей помочь, и вдруг заметила в стекле чье-то напряженное лицо, такое же, как у нее самой. И недоуменный, вопросительный взгляд.
Она резко обернулась и ничего не поняла. Человека, лицо которого она увидела в отражении, не было. Не веря своим глазам, Серафима стала шарить взглядом по сторонам. Никого похожего.
Кто это был и куда мог деться?
Ей вдруг стало так страшно, что кровь буквально бросилась в лицо. Не разбирая дороги, она кинулась к выходу, выбежала в узкий коридорчик перед входом в зал и наткнулась на высокого мужчину в смокинге и ослепительно-белой рубашке. Налетев на него, Серафима подняла глаза и… вдруг узнала. Неизвестно как, но именно узнала.
Прямо перед ней стоял Александр Манин.
От неожиданности Серафима вдруг растеряла все слова. Кровь, пульсирующая в голове, не давала сосредоточиться, а воздух словно закончился. Так, с беззвучно открывающимся ртом она стояла перед убийцей, не произнося ни слова, а он смотрел на нее так, словно пытался что-то понять и не мог.
Мимо, о чем-то щебеча вполголоса, прошли две женщины и поздоровались. Манин кивнул им и будто очнулся.
– Вы кто? – спросил он и неожиданно стиснул ее запястья. – Дочь? Жена? Любовница?
– Чья? – спросила Серафима и закашлялась.
– Верстовского. Или вы не от него? Хотя, что я говорю! Конечно, от него. Что вам надо?
Серафима попыталась выдернуть руки, но Манин только крепче сжал их и посмотрел с такой ненавистью, что Серафима зажмурилась.
Что она мямлит? Почему не бросит ему в лицо те обвинения, которые так упорно повторяла про себя весь день? Почему он смотрит на нее так, словно имеет право? Или собирается убить ее прямо сейчас, чтобы нанести Верстовскому новый удар? Как же надо завидовать человеку, чтобы настолько его ненавидеть?
– Вы кто? – повторил Манин.
– Никто. Просто, – просипела Серафима.
Что она несет, идиотка!
– Тогда почему на вас «Иней»? Откуда вы его взяли?
Серафима все же выкрутила запястья и выпрямилась.
– Я надеялась, что вы узнаете свои духи, господин Манин.
– Свои духи? – повторил он и уставился черными глазами. – Что вы несете?
– Ну вы же не станете отрицать, что сочинили этот аромат двадцать лет назад для Инги.
Серафима чувствовала, как с каждым словом к ней возвращаются уверенность и злость.
– Вы проиграли тогда и не смогли этого простить ни Инге, ни Верстовскому. Вы хотели отомстить и отомстили. Смерть Инги не была случайной. Это вы убили ее, а потом заразили друга вирусом, после чего он потерял обоняние и перестал быть «носом». Я знаю все. Вы до сих пор завидуете ему и приехали сюда, чтобы довести до конца свое черное дело. Хотите убить бывшего друга, а теперь, возможно, и меня. Но я вас не боюсь! И не позволю совершить последнюю подлость! Не знаю как, но к Константину Геннадьевичу я вас не подпущу!
Она бросала слова, как камни из пращи, и каждый из них – она видела – попадал прямо в цель. Лицо Манина на глазах становилось все бледнее. Оно просто закостенело то ли в испуге, то ли удивлении.
Ей было уже все равно. Она собиралась сказать самую главную фразу и уже открыла рот, но тут в коридорчик, где они стояли, вылетели две профурсетки в полупрозрачных платьях и защебетали по-французски. Серафима поняла только «месье» и то, что они называли Манина на свой манер – Мани, с ударением на конце.
Манин слушал, но, казалось, плохо осознавал, чего от него хотят. Пронзительным взглядом он смотрел на Серафиму, словно пытаясь понять что-то важное. Наконец профурсетки, облепив с обеих сторон, стали тянуть его в зал. Серафима почувствовала, что пахнет от них обворожительно. Наверное, это и есть новый парфюм, который презентует Манин. Какой дивный аромат! Воздушные цветочные ноты вверху, в сердце – миндаль и ваниль, а шлейф шелковый, как шарфик, обвивающий тонкую женскую шею…
«Не нюхай!» – приказала она себе и злобно, словно он был виноват в том, что духи произвели на нее впечатление, посмотрела на Манина.
Продолжая сверлить Серафиму взглядом, он нехотя пошел с девицами, но у входа обернулся и плохо слушающимися губами произнес:
– «Иней» придумал Верстовский.
В зале раздались аплодисменты. Мимо стоящей столбом Серафимы быстро пронеслись какие-то хлопцы в белых фраках, потом два официанта с подносами, а она так и осталась стоять, даже не пытаясь посторониться.
Что он сказал? «Иней» – духи Верстовского? Не может быть! Ведь тогда получается, «Негу» создал Манин? И что из этого следует: Инга выбрала холодный «Иней»? Но Верстовский сказал, что все было наоборот. Зачем он соврал?
Она потрогала лоб. Рука сразу стала мокрой. Он вытерла ее о платье. А если соврал не Верстовский, а Манин? Но зачем? Запутать ее? Какой смысл?
Серафима спустилась с лестницы и направилась к выходу, не слыша звуков и голосов, раздававшихся за спиной. На автомате она вышла на крыльцо и села на холодную ступеньку.
Ерунда какая-то получается. Может, Верстовский просто напутал?
Она хмыкнула.
Как можно перепутать название духов, которые сам придумал? С другой стороны, что меняет тот факт – «Негу» создал Манин, если, конечно, он не врет?
Серафима сморщила нос, сдвинула брови и уперлась указательными пальцами в виски.
Просветление не наступало.
Надо просто спросить у Верстовского, вот и все. Она решительно поднялась и, чеканя шаг каблуками лаковых лодочек, направилась к метро. Все выяснится. Этот Манин просто хотел сбить ее с панталыку.
Не на ту напал, месье Ман