– Позвони Верстовскому и скажи, что поехала навестить двоюродную тетю, чтобы он ничего не заподозрил.
– У меня нет никакой тети, и он об этом знает.
– Тогда подумай, к кому ты могла поехать с ночевкой.
– Если только домой, – неуверенно сказала она.
Княжич удивленно приподнял бровь.
– Ну и отлично. Скажи, что хочешь проверить, все ли там нормально, не влезли ли воры.
– Не прокатит. Он знает, что там живет… один человек.
Серафима быстро взглянула и опустила глаза.
Один человек? Бывший муж? Или не бывший?
Он ничего не спросил, но сразу было видно, что напрягся.
– Миш, не думай ничего плохого. Просто мой дом отжали черные риелторы. Один из них – мой бывший парень. Я тебе потом все расскажу подробно. Ладно?
– Значит, не к кому ехать?
Княжич старался, чтобы его голос звучал спокойно.
Серафима покачала головой, но вдруг, вспомнив что-то, сказала:
– У меня в магазине подружка была. Хорошая девчонка. Недавно замуж вышла. Звала отметить и на мужа посмотреть.
– Ты говорила о ней Верстовскому?
– Да! – радостно кивнула она. – Отпрашивалась даже, но он не отпустил. Сказал, что только в ноябре, когда закончится огород.
– Добрый дядя, – хмыкнул Михаил и показал глазами на сотой. – Звони.
Лирическое отступление
Димка спал на полу среди игрушек. «Бардак пятого уровня», – подумал Михаил, оглядывая территорию. Вообще уровней было семь, так что сегодня – не крайний случай. Видимо, сморило раньше, чем успел довести разгром до победного конца.
Уложив сына, он вернулся к Серафиме, печально сидевшей на краешке стула. Ему очень хотелось ее пожалеть, обнять, поцеловать, сказать что-нибудь ободряющее. Но он точно знал, что сейчас делать этого нельзя, иначе оба рассиропятся и тогда не смогут соображать. А сейчас им нужно крепко подумать. Он без нее не справится. Так же, как и она без него.
– Давай поедим чего-нибудь, а то у меня живот свело, – сказал он обычным голосом, и она сразу встрепенулась.
– Приготовить?
– Я сам.
Он было направился в кухню, но затормозил и веселым голосом сказал:
– А давай! Приготовь! Посмотрю, на что ты годишься! Может, только духи нюхать умеешь!
Серафима вскинула глаза и слабо улыбнулась. Раз шутит, значит, все не так плохо.
Она приготовила ужин из того, что нашла в холодильнике, накрыла на стол и посмотрела выжидательно. Похвалит или нет?
Он похвалил, съел все без остатка и еще раз похвалил. Еще душевней. Серафима немного приободрилась. Оба знали, что им надо многое обсудить, но почему-то ели молча. Серафима чувствовала, что для разговоров не осталось сил. Наверное, с Михаилом было то же самое, потому что, убрав со стола, он устало сказал:
– Пошли спать, Рыжуха. Утро вечера мудренее.
Он не собирался ее трогать. Ясно же: после всего, что они узнали, ей не до секса. Но как только она легла рядом, такая теплая, понял, что сдержаться не в силах. Еще надеялся, что сможет взять себя в руки, но когда провел рукой по гладкой спине, а она в ответ потянулась и прижалась всем телом, сила воли рухнула вместе с благими намерениями.
Оказалось, что усталость и нервное напряжение лишь обострили все чувства. Каждое движение, прикосновение только усиливали желание, многократно увеличивали силу страсти, которая бушевала в них так, словно все происходило впервые.
Серафима пришла в себя почти сразу, выскользнула из его объятий и убежала куда-то. Он лег на спину отдышаться, стал ждать ее возвращения и незаметно для себя уснул.
Зато утром он проснулся первым и обнаружил, что лежит на самом краю кровати, на животе ее нога, на голове – рука, а остальная Серафима так навалилась на бок и грудную клетку, что дышать почти нечем. Михаил скосил глаза и увидел веснушчатый, славно сопящий нос и длинные рыжие ресницы.
«Вот оно, твое счастье», – сказал кто-то внутри.
Он улыбнулся и стал осторожно выбираться из-под Серафимы. Удалось не сразу: она цеплялась, подпихивала его, словно подушку, под себя и недовольно бормотала. Наконец он сел на кровати и охнул. Отдавила все-таки Серафимушка бока! А с виду легкая. Это было так смешно, что он, боясь ее разбудить, встал и пошел в ванную, чтобы там смеяться, пока будет стоять под душем.
Расслабляться, однако, некогда. Первым делом надо проверить, вернулся ли Верстовский. Михаил выглянул из окна. Со второго этажа двор соседнего дома был виден неплохо, но он оказался пуст. Он обвел взглядом окна, уже решил, что никого нет, и тут на крыльцо вышел хозяин, постоял, глядя в небо и прикидывая, должно быть, какой будет погода, а потом спустился и неторопливо направился за дом. Верстовский выглядел довольно спокойным, можно даже сказать, безмятежным. Или показалось? Кто его разберет. Он – лицедей. Вон как сумел обработать Серафиму! Она ему верила, жалела, даже пыталась защитить. Обвести вокруг пальца наивную девушку, конечно, не бог весть какая сложная задача, но главное не это. Ясно, что он не случайно встретил Серафиму и привел в свой дом. У него был план, и созрел он, судя по всему, уже давно. Какую роль в своей постановке он отводил Серафиме? К чему готовил? Или точнее – во что хотел втянуть? Фотография на обложке журнала – часть игры. Журнал профессиональный. Издается, скорее всего, небольшим тиражом и в киосках не продается. Если бы они не залезли в компьютер, могли бы и не узнать. Хотя можно допустить, что Верстовский хотел сделать Серафиме сюрприз. Вопрос только, какой? Все, что написано под снимком, – неправда. Не существует нишевых духов «Интрига», и Серафима не могла бы их создать при всем желании. А если они есть – Верстовский создал их сам? Тогда почему Серафима ничего об этом не знает? Зачем надо скрывать, кто настоящий автор? Надо спросить у нее немедленно.
Михаил вернулся в комнату, присел на кровать и, нагнувшись, поцеловал свое сонное сокровище в нежные, мягкие губы. Сокровище вздрогнуло и открыло глаза.
– Испугал? – огорчился он.
Серафима взяла его ладонь и прижала к губам.
– Просто меня никто раньше так не будил. Это с непривычки.
Княжич потянул ее на себя и прижал.
– А так?
Она обняла обеими руками и положила ослепительно-рыжую голову ему на плечо.
– Уже просыпаться надо?
– Нет, но мне нужно у тебя кое-что спросить.
И сразу почувствовал, как она напряглась.
– Может такое быть, что Верстовский создал те духи, о которых написано на обложке? «Интрига», кажется.
Серафима отстранилась и посмотрела на него прозрачными зелеными глазищами.
– Три года назад Верстовский потерял способность чувствовать запахи и уже не может быть парфюмером.
– Но он мог восстановиться за это время.
Серафима покачала головой.
– Он ковидом переболел. Обоняние восстановилось, конечно, но уже совсем не такое.
– Почему ты так уверена в этом? Он мог тебе врать. Он во всем тебя обманул.
– Во всем, но не в этом. Я много раз убеждалась: он действительно не различает тонкие ароматы. Или слышит, но по-другому. Искаженно. Кроме того, у него бывают фантомные запахи.
– Это как?
– То, что раньше издавало приятный аромат, может пахнуть тухлым мясом или химией какой-нибудь. Для парфюмера – это смерть.
– Понимаю теперь, почему ты его жалела.
– Жалела, – кинула она. – Он был очень талантливым и известным «носом». Так парфюмеров называют в профессиональной среде. Потерять нюх – значит потерять все.
– Это больно, – согласился Михаил и подумал о себе.
С ним случилось то же самое. Ему тоже было больно падать с вершины. И он тоже думал, что для спортсмена это смерть.
– Ты меня слушаешь?
Серафима заглянула ему в лицо.
– Что с тобой, Миш?
– Все в порядке, прости. Что ты сказала?
– Он считал, во всем, что с ним случилось, виноват Манин. Он убил Ингу, он заразил ковидом. Теперь, получается, все наоборот. Это Верстовский заразил Манина.
– И убил Ингу, хочешь сказать?
– Выходит, что так.
– Это серьезное обвинение. Ты понимаешь?
Она кивнула, слезла с кровати и пошла к двери.
– Постой.
Княжич в одно мгновение оказался рядом, крепко обнял и заглянул в глаза.
– Наверное, сейчас это совершенно неуместно, но… Короче, оставайся у меня. У нас с Димкой. Навсегда.
Она прижалась к нему изо всех сил.
– Останусь. Дождись толь.
Надо двигаться навстречу опасности
Верстовский не спал.
Это Серафима поняла сразу, как только бочком протиснулась в дверь, и, стараясь не шуметь, стала потихоньку продвигаться к своей комнате.
– Может, скажешь, где тебя ночью носило? – спросил Верстовский, появляясь из кухни.
– Так я же сказала, что к подруге поехала, – придав физиономии правдивое выражение, обернулась к нему Серафима.
– А почему на первой маршрутке не приехала?
Прямо как строгий папочка допрашивает. Аж пышет негодованием. А какого, спрашивается, хрена, она должна перед ним отчитываться?
Серафима хотела надерзить, но не стала. Боялась, что голос выдаст те чувства, которые она испытывала сейчас к Верстовскому.
– Так подруга в Гатчине живет. Если ни свет ни заря на электричку тащиться, и ездить не стоило. А мы тем более выпили. Я решила, что лучше поехать чуть позже, зато по трезвяку.
Верстовский фыркнул на ее слова, пожевал губами, но ничего не сказал.
А Серафима добавила:
– Сами-то вы во сколько приехали?
Вопрос попал в цель: Верстовский сразу смылся в кухню и закрыл за собой дверь.
Значит, она не ошиблась. Есть у него тайны, которыми он не собирается делиться.
Она еще немного постояла, глядя на запертую дверь, и решила, что непременно должна выяснить, что там у Верстовского за дела с этим Маниным.
Кто из них на самом деле плохой, а кто хороший. Или они – два сапога пара?
Она сморщила нос. А ведь, скорей всего, так и есть. Два сапога.
Она немного послонялась по дому, но в лабораторию не пошла. Не смогла себя заставить. Ей вообще тяжело было оставаться здесь.