Манин пожал плечами.
– Ума не приложу, но благодарен вам за предупреждение насчет пистолета.
– И что вы теперь будете делать? – спросила Серафима, пытливо глядя на знаменитого парфюмера.
– Как можно скорее уеду из вашей, простите, нашей гостеприимной страны.
Серафима внимательно посмотрела на спокойное, даже как будто отрешенное лицо Манина и отчетливо поняла: врет!
Никуда он не уедет. Столько лет разыскивать проклятого убийцу, носиться с мыслью о мести, специально для этого припереться в Россию, а потом быстренько смотаться, узнав, что вражина приготовил для тебя пистолет? Кому угодно она бы поверила, но не Алексу Мани. Новость о пистолете лишь раззадорила его. Теперь он станет осторожнее, и только. Может быть, изменит сценарий. Ведь есть же у него сценарий? Как он собирался прикончить Верстовского? Ножом ткнуть? Или…
Серафима моргнула и вдруг совершенно явственно увидела – словно кино смотрела – как, шаркая ногами, Верстовский подходит к дому, поднимается на крыльцо, берется за ручку двери и отдергивает ее. Он видит, что рука измазана в чем-то липком. Верстовский брезгливо пытается стереть грязь, потом подносит ладонь к лицу и нюхает…
Перед Серафимой возникло его враз изменившееся лицо, выпученные глаза, открывающийся в беззвучном крике рот, и дверь, которая, медленно открывшись, выпускает Манина.
Верстовский смотрит на старого друга и непослушной рукой пытается достать из кармана пистолет. Нет, он не позволит победить себя! Успеет выстрелить до того, как…
Но он не успевает. Изо рта выползает пена, Верстовский начинает оседать на пол, рука все тащит и тащит из кармана уже ненужный пистолет, а другая пытается дотянуться до своего палача. Она все тянется и тянется…
Серафима увидела эту скрюченную руку и вдруг поняла, что если немедленно не побежит в туалет, случится страшное.
– Подождите! – успела крикнуть она и пулей выскочила из комнаты.
Мужчины проводили ее недоуменным взглядом, а потом Княжич повернулся к Манину.
– В этой увлекательной истории про вендетту меня интересует другое: зачем Верстовскому нужна Серафима?
Манин взглянул на него внимательнее. Мужик явно непрост! Вопрос об участии Серафимы и ему покоя не дает. Когда он увидел обложку журнала, решил, что Верстовский в самом деле отыскал неизвестного, но талантливого парфюмера, вместе с которым создал новый аромат и не смог не объявить об этом миру. Так жаждал вернуть прежнюю известность, что даже страх возмездия за совершенное десять лет назад преступление притупился.
Но оказалось, что журнал попался ему в руки не случайно. Где же он его увидел? На ресепшене отеля? Да, точно. Он спустился на лифте и направился к стойке, чтобы узнать у администратора, приехала ли за ним машина. Какой-то мужчина как раз отходил прочь, оставив на виду журнал. Обложка была яркой и название знакомым – «Парфюмер». Он еще удивился, потому что журнал, кажется, давно закрылся. Глаз зацепился за крупный снимок. Сердце екнуло.
Так в отель приходил Верстовский? Караулил его, чтобы быть уверенным: он заметил журнал. В самом деле, для чего ему это надо? И зачем понадобилась Серафима? Ведь не только затем, чтобы сфотографироваться? Он учил ее азам парфюмерии. Интересно, выучил чему-нибудь или нет? Очевидно одно: он использовал девушку, но она об этом не догадывалась. Не похожа она на соучастницу, что бы там ни было. Иначе не пришла бы к нему и ничего не стала бы рассказывать. Странно лишь, что Верстовский этого не предусмотрел. Счел ее слишком тупой, чтобы наблюдать и делать выводы? А ведь то, что она умна и проницательна, видно сразу. Не разглядел? Или все наоборот, и девица пришла к нему по заданию Верстовского? Может быть, что ее приход – часть плана и ему готовят ловушку?
Его размышления прервал Михаил.
– Так что вы скажете?
«Надо быть осторожнее, – подумал Александр. – Возможно, этот спортивного вида мужик тоже из их шайки».
– Ума не приложу, честно. Впрочем, мой бывший лучший друг очень умен. Я всегда считал его умнее себя. Или хитрее, по крайней мере. Давно, еще с юности. Его ведь не хотели брать в парфюмерную фирму. Меня взяли сразу, а он еще год добивался. Чего только не придумывал! Я бы так не смог, но Костик очень упорный и не любит проигрывать. Со временем он стал хорошим профессионалом.
– Хорошим? Он сказал – лучшим.
Манин криво усмехнулся.
– Разве вы до сих пор не поняли, что он рассказал вам мою биографию? Забытый нынче «Иней» был великолепен, не спорю. Мне даже было неловко.
Михаил удивленно приподнял бровь. Манин заторопился.
– Я понял тогда, как сильно он любит Ингу. Считал Костю свои другом и переживал, что невольно перешел ему дорогу. Но выбор был за ней. И наша парфюмерная дуэль ни при чем. Он надеялся, что «Иней» все изменит, но… Тогда он решил, что его обманули, предали, и не простил. Ни мне, ни Инге. Я долго думал: он убил ее, чтобы уничтожить меня. Но теперь я считаю иначе. Он мстил ей самой.
– За что? – спросила Серафима, бочком протискиваясь в дверь и садясь в отдалении.
– За то, что выбрала не его.
– То есть взяла, да и полюбила другого?
– Примерно так.
Серафима фыркнула. Михаил поглядел на нее вопрошающим взглядом. Она мотнула головой. Не рассказывать же ему, что ее вырвало от отвращения и страха.
– Скажите, месье Мани…
– Ну зачем так официально. Мы с вами соотечественники, так что церемонии не нужны.
– Так все-таки скажите, Александр, как вы собирались убить Верстовского?
И уставилась зелеными глазищами. Ну и девка! Не обойти, не объехать! Зачем ей надо это знать? Задание выполняет?
– Я вообще никого убивать не собирался, – холодно ответил он. – Только сказать, что все знаю, и посмотреть ему в глаза.
– Врете, – тоже очень спокойно сказала Серафима. – Вы хотели убить его так же, как он убил Ингу.
Она хотел добавить «я все видела», но вовремя прикусила язык. Еще решит, что девка с прибабахом.
– Я расскажу вам. Вы собирались добавить яд в какой-нибудь состав и намазать им ручку входной двери дома Верстовского. Уже придумали, в какой?
Ее глазюки сверлили насквозь. Манин пришел в бешенство. Хочешь знать? Так вот тебе!
– Да в любой! Лишь бы он имел запах.
– Чтобы яд не чувствовался?
– Вы абсолютно правы, мисс.
– Верстовский схватился бы за ручку, стал стирать грязь и невольно понюхал бы ладонь.
– Это как раз необязательно. Яд, который я собираюсь использовать, максимально летуч. Он почти мгновенно попадет в легкие.
– Но вы ведь не хотите, чтобы Верстовский умер сразу.
– Он и не умрет сразу. Будет задыхаться. Так же, как Инга.
– А в это время появитесь вы и будете смотреть, как он корчится.
Манин усмехнулся.
– Ну что вы… В это время я буду уже далеко.
Серафима покачала головой.
– Нет, Манин, никуда вы не уйдете. Десять лет мечтать о мести и пропустить главный момент? Нет. Все планировалось иначе. Ради этих нескольких секунд вы и приехали в Россию. Представляли последние мгновения Верстовского миллион раз. Что вы собирались ему сказать?
Манин молча смотрел на нее и тяжело дышал.
Княжич поднялся и встал между Маниным и Серафимой. Тот скривился.
– Я скажу, что проклинаю его, и теперь он будет гореть в аду.
Серафима встала рядом с Княжичем и сжала его руку.
– А сами вы в раю собираетесь оказаться?
Манин крепился, как мог, но тут его прорвало. Он вскочил и заорал, с ненавистью глядя на них:
– Мне наплевать! Я не прощу ему смерть Инги! Никогда! Слышите? За возможность убить этого подонка я отдам жизнь! И никто, понимаете, никто не сможет мне помешать! Я жил этим десять лет и готов ждать еще столько же! Но все равно это сделаю! Пусть даже потом сгнию в вашей тюрьме! Так ему и передайте!
Он продолжал кричать, незаметно для себя перейдя на французский, в бешенстве стуча кулаком по столу. Изящная вазочка с маленькими розочками покачнулась в испуге, упала в обморок и покатилась к краю. Серафима проводила ее глазами. Вазочка упала на ковер и замерла без чувств. Бедная!
– Хватит орать, – наконец сказал Княжич, поднял вазочку и ткнул на место. – Все и без истерик ясно. Ваше дело правое и все такое. Остается пожелать успеха в ваших начинаниях. О Серафиме я позабочусь, а вам счастливо оставаться.
Он дернул ее за руку и поволок к двери. Она дала себя утащить и выпихнуть за дверь.
На пороге Княжич обернулся и сказал:
– Я думал ты, Манин, мужик. Талантище! Великий «нос»! А ты…
И грохнул дверью. Серафима вздрогнула и схватилась за Княжича.
Манин остался стоять.
Кабудто его приморозило.
Занавес поднимается
– Что это было? – спросила Серафима, семеня вслед за широко шагающим Княжичем. – Почему мы ушли? Что нам теперь делать?
– Ничего. Что ты вообще собиралась делать? Уговаривать его простить убийцу жены? Думаешь, у тебя бы получилось? Он фанатик, неужели не видишь!
– Но он же доведет дело до конца.
– Пусть делает что хочет.
– Как?
Серафима ухватилась за перила и с трудом, но все же затормозила.
– Ты хочешь позволить ему убить человека?
– А ты хочешь ему помешать?
– Да.
– Зачем?! – крикнул Княжич, свирепея от ее упертости, и дернул за руку. – Пошли!
Серафима пыхтела как паровоз, но не двигалась с места. Вся ее натура восставала против невмешательства в такое страшное дело, как убийство. Они должны что-то придумать, вот только что? На Манина повлиять невозможно, это ясно. Тогда предупредить Верстовского? Но он сам вызвал Манина, подсказал, где его найти. И наверняка догадывается о том, какой способ Манин изберет для приведения приговора в исполнение. Что они ему скажут: он все равно вас убьет? Как будто он этого не знает.
Михаил снова дернул ее, и она пошла, пытаясь разобраться в хитросплетениях замысла Константина Верстовского. Не собирается же он умирать на самом деле?
Злой до невозможности Княжич усадил ее в машину, пристегнул и буркнул: