– Может, есть хочешь или другого чего?
Серафима помотала головой – надо же, двигается! – и попросила:
– Еще…
Княжич улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал снова. На этот раз по-настоящему.
– Люблю… тебя, – прошелестела она.
– Смотрю, поцелуи на тебя положительно воздействуют. Уже словосочетаниями заговорила.
Серафима растянула в улыбке сухие губы. Вообще-то, когда она сказала «еще»то имела в виду – расскажи. Но поцелуи и правда действуют положительно.
Она постепенно выздоравливала и узнавала подробности произошедшего.
Манин уже уехал из России. Его не задерживали, по делу Верстовского он проходил как свидетель. Тому вменялось насильственное удержание, угроза убийства и попытка нанесения телесных повреждений. Манин заявил, что ни о каких других преступлениях Верстовского не знает, о похищении услышал от Княжича, который не мог найти свою невесту Серафиму Сидорову. Дескать, Михаил знал, что девушка встречалась с ним по поводу работы в парфюмерной сфере, но Манин сообщил, что та давно ушла. Так как на звонки она не отвечала и домой не вернулась, Княжич заявил в полицию. Ну и тому подобное.
Серафима понимала, что версия слеплена хреново, и любому профессионалу ясно, что это полная фигня. Домой она как раз вернулась, ведь жила у Верстовского. И на звонок ответила. Это тоже легко вычислить. Яснее ясного, что Михаил задействовал свои связи, то есть тех людей, которые ему верили, поэтому не стали допытываться и докапываться, а просто сделали все, что от них требовалось.
«Наверное, не только Манин помнит, как Княжич бежал по лыжне и стрелял по мишеням, – решила она и стала думать о Верстовском. – Интересно, что он наговорил в полиции? Зачем ему понадобилось убивать свою помощницу?» Больше всего она боялась, что и на этот раз ему удастся уйти от наказания.
Почему Манин не рассказал следствию правду, было понятно. А что, собственно, он мог предъявить: историю гибели Инги? Свою уверенность, что бывший друг хотел его убить? Так ведь и он собирался сделать то же самое!
К Серафиме в больницу Манин не приходил, просто закончил все дела и вернулся во Францию.
Ну и ладно. Она не в обиде.
Ее волновала судьба злополучного флакона. Она попросила Княжича осторожно, чтобы не наводить следствие на ненужные мысли, выяснить.
Для начала Михаил тайно наведался в дом Верстовского, обыскал мастерскую, но флакона, который описала Серафима, не нашел. Затем как бы невзначай поспрашивал, что было изъято из дома. Оказалось, никакие флаконы в описи не значились. В сейфе тоже ничего похожего не было. Зачем изымать флаконы? При чем тут парфюм? Да этих пузырьков в доме видимо-невидимо. Все, что ли, забирать? А для чего?
Итак, пропал пробник и остальной объем «Интриги», который Верстовский хранил в сейфе.
Самое простое объяснение заключалось в том, что тестер и остальное, как улику, Верстовский успел уничтожить. Конечно, ведь заяви Серафима, что он пытался кого-то отравить, доказательства были бы налицо.
Она долго размышляла над этим и пришла к выводу, что «Интрига» канула в небытие. Навсегда.
Прекрасный и чувственный шипровый аромат. Запах тайны, исчезнувший навсегда. Запах предательства. Запах убийства.
Именно этот аромат стал последним, который почувствовала Инга. Должен был почувствовать Манин и она, Серафима. Верстовский назвал ее «шипровой женщиной» и считал, что в этом аромате отражена самая ее суть.
Как страшно он распорядился этим прекрасным ароматом!
И как жаль, что она больше никогда не услышит его! Ведь даже если она прекрасно запомнила все составляющие, воссоздать его невозможно. Если Верстовский уничтожил образцы, то и формулу тоже.
Пройдет немного времени, и аромат бут забыт.
А может, и к лучшему?
Ничего не заканчивается быстро
Из палаты ее вывезли на кресле. Ну прямо как в американских фильмах! Там тоже всегда здоровых бугаев из больницы на инвалидном кресле выкатывают.
Димка увидел ее первым и завизжал так, что две старушки в больничных халатах, чинно прогуливающиеся вдоль здания, шарахнулись друг от друга и испуганно оглянулись.
Видя, что Димка собирается подбежать к Серафиме и плюхнуться ей на колени, Михаил подхватил его и засунул себе под мышку.
Димка улыбался оттуда и махал рукой.
В машине ждала еще одна радость. На заднем сиденье обнаружился Барбос, который первым делом слизал с нее все больничные запахи. Соскучился.
В эйфории от встречи Серафима пребывала недолго. Стоило машине вырулить на шоссе, ведущее к поселку, настроение начало понемногу портиться. Она глянула на Княжича. По его лицу бродили отголоски каких-то мыслей, и они вряд ли были очень радужными.
Наверное, тоже размышляет о том, каково им будет каждый день видеть дом Верстовского. Мимо ходить. Даже от мысли, что придется туда зайти за вещами, на каждом шагу натыкаясь на его следы, ей сразу делалось нехорошо. Хотя это глупо. В конце концов, она не кисейная барышня, и Верстовский ей не отец, не родственник и вообще – никто, чего уж так сильно переживать. Собирался ее убить? Так ведь не убил же!
А вдруг Княжич вовсе не по этому поводу парится? Как же она могла забыть? Ведь Малафеев смог скрыться. Самое лучшее, если он сразу уехал за границу. А если все еще жаждет свести с Княжичем счеты?
Она с тревогой посмотрела на Михаила. Он почувствовал ее взгляд, повернулся и неожиданно подмигнул.
– Не дрейфь, Рыжуха, прорвемся.
– Плалвемся, Лыжуха! – подтвердил Димка и поинтересовался: – А кто такая Лыжуха?
– Это которая хорошо на лыжах умеет ходить, сын.
Димка открыл рот и посмотрел в высшей степени удивленно.
– Чиво ты влешь! Лыжуха это вовсе не Лыжуха!
– А кто же?
– Да хватит тебе над сыном издеваться! – не выдержала Серафима. – Лучше давай его к логопеду отведем.
– Давно собирался, только…
– Я сама этим займусь! – торопливо перебила она. – Ребенку в школу скоро, надо речь в порядок привести.
– Ф какую есе школу? – насторожился Димка.
– В хорошую, – успокоила Серафима, чувствуя, как напряжение постепенно покидает ее усталую, забитую проблемами голову.
Они разговаривали, как семья. Обычная семья, которая обсуждает свои дела. Что может быть лучше?
Серафима приободрилась. Чего она все о прошлом думает? Надо о настоящем и немножко о будущем.
За следующим поворотом начинался поселок. Михаил чуть сбросил скорость, и тут Димка крикнул:
– Папа, дым валит!
Серафима посмотрела в окно и закричала чуть ли не громче Димки:
– Пожар! Смотрите! Пожар!
Михаил повернул голову.
Серафима с Димкой все кричали, спрашивали у него, что горит, а он молчал. Только газу прибавил. Потому что знал точно: горит их дом.
Дорога была узкой: двум легковушкам приходилось притормаживать, чтобы разъехаться, а тут поперек дороги стояли аж две пожарные машины, в разные стороны тянулись упругие шланги, возле которых кучкой стояли пожарные и что-то обсуждали.
«Наверное, хорошо ли горит», – подумала Серафима, выпрыгивая из автомобиля с намерением рвануть в гущу событий.
– Ты куда? С ума сошла? Сидите с Димкой тут и ждите! – зло, как ей показалось, крикнул Княжич и побежал вдоль забора.
Серафима оглянулась на испуганное детское личико и, запихнув себя обратно в прохладное нутро машины, сказала:
– Раз папа велит, будем сидеть и ждать. Да, Дим?
Он кивнул, пододвинулся поближе и спрятался в складках ее плаща. Барбос подлез к нему, положил голову и лапу на колени. Тоже успокаивал.
Серафима обняла худенькое детское тельце и стала смотреть.
За дымом, валившим с участка, ничего было не разобрать, да и автомобиль Княжич поставил не близко, метрах в пятидесяти. Как ни напрягала Серафима мозги и глаза, ничего толком не рассмотрела.
За пожарной машиной видны были чьи-то ноги. Видно, народ все же сбежался, чтобы рассмотреть получше, но чьи ноги и что они там делают, понять было невозможно.
Серафима извелась вся и тут вспомнила, что у нее имеется телефон соседки тети Паши. Взяла однажды, так, на всякий случай.
Судорожно тыкая в кнопки, она набрала номер и долго слушала длинные гудки. Неужели и тетя Паша ей не помощница?
А дым валил все сильнее. Так бывает, когда начинают тушить пожар. Серафима прикинула, далеко ли пламя от дома Верстовского и сможет ли перекинуться, как будто это имело какое-то значение.
И тут она увидела, как из калитки выходит тетенька уборщица, с трудом протискивается между забором и пожарным автомобилем и направляется в сторону машины Княжичей.
Серафима посмотрела на Димку. Не испугать бы мальчонку.
– Димочка, можно я немножечко с тетей поговорю?
Мальчик вылез из своего укрытия, и оказалось, что он вовсе не боится. За оттопыренной щекой угадывались очертания сушки, а в глазах был только живейший интерес.
– А мне чиво делать? – поинтересовался он и хрустнул сушкой.
– А ты за Барбосом приглядывай. Как бы он не натворил чего, – озабоченно сказала Серафима.
Малыш кивнул.
Почему-то казалось: на этот раз тетка будет разговорчивее и тут же выложит все, что знает. Но та только недобро стрельнула в Серафиму глазами и собралась свернуть с дорожки.
Как бы не так!
Она кинулась наперерез и буквально вцепилась в теткину сумку.
– Чего ты кидаешься? – сразу набросилась на нее тетка, как будто только этого и ждала.
– Я не кидаюсь. Расскажите, что тут случилось, – умоляюще сложила руки Серафима.
– А ты разве не знаешь, что Константина Геннадьевича арестовали? Или прикидываешься?
– Про Верстовского я знаю. Вы про пожар расскажите.
– Да чего про него рассказывать! Ну сгорело там чего-то, тебе что за беда? Или ты уже к другому перекинулась? Старика в кутузку сбагрила, теперь на молодого метишь? Потому и интересуешься? Мол, не сгорело ли добро?
Серафима, не ожидавшая подобного натиска, захлебнулась воздухом и даже немного попятилась. А тетка, видя, что перед ней пасуют, от осознания праведности своего гнева рассвирепела и пошла в наступление.