– Да чего тут переводить, написано-то по-английски. Презентация нового аромата знаменитого Алекса Мани. Завтра.
– Здесь?
– Нет, в Центре Жоржа Помпиду.
Серафима постояла немного, вглядываясь в лицо Манина, а потом сказала:
– Мы должны пойти туда.
– Повидаться хочешь? Вспомнить былую дружбу?
Михаилу казалось, что его голос звучит насмешливо и расслабленно, а на самом деле он был напряженным и почти злым. Серафима это почувствовала и вдруг обняла его обеими руками.
– Еще чего! Мы даже подходить к нему не будем. Просто послушаем и уйдем.
– Ну и зачем тебе это?
– Помнишь, ты сказал, что надо всегда закрывать гештальт?
– Помню.
– Так вот. Хочу наконец отцепить от себя этот крючок.
Михаил на секунду прижался к теплым рыжим кудрям.
– Раз отцепить, тогда конечно.
На презентацию они пошли вдвоем, чем очень обрадовали Димку и огорчили Николая.
Димка сразу смылся с Шарлем на улицу, а Коля, вздохнув, положил обратно в холодильник бутылку водки.
Пока Серафима одевалась, Княжич в окно наблюдал, как его сын братается с местными шалопаями, и поражался способности детей находить контакт с носителями любого языка, совершенно им не владея.
От основных дефектов речи Димка с помощью логопеда и при мощном давлении со стороны Серафимы избавился довольно быстро. Осталась лишь легкая картавость. Сейчас, наблюдая за ним, Михаил подумал, что, наверное, это и есть секрет успеха. Все французы картавили точно так же, как его сын.
– Я готова, Миш, – услышал он голос Серафимы.
Стоя в прихожей, она поправляла на себе платье. Колькина жена Моник застегивала на ее руке браслет, смеялась и щебетала по-французски, совершенно не заботясь о том, чтобы быть понятой.
Серафима повернулась к нему. У нее было серьезное и словно чужое лицо.
– Может, передумаешь? – шепотом спросил он. – Черт с ним, с гештальтом.
Она молча помотала головой.
Зал Центра Жоржа Помпиду ничем не напоминал тот, в Питере, где она впервые увидела Манина, но сердце почему-то забилось точно так же, как тогда.
Народу было много, все без умолку трещали по-французски, и Михаил снова подумал, что явились они зря. Все равно ничего не поймут! Однако упертая Серафима, не говоря ни слова, протиснулась вдоль ряда кресел и села, выпрямив спину.
Черное платье – поправляя его и любуясь, Николь все повторяла «petite», и Михаил догадался, что это значит «маленькое», – очень шло к рыжим волосам и делало Серафиму загадочной, похожей на колдунью из сказки. Княжич залюбовался и пропустил момент, когда все вдруг встали с кресел и зааплодировали.
Он запоздало вскочил, тоже стал хлопать и увидел, что Манин уже в зале и, мило улыбаясь, раскланивается с публикой.
Он ничуть не изменился за прошедший год. Худощав, подтянут и выглядит все таким же самоуверенным.
«Хорош», – подумал Михаил и покосился на жену.
Та смотрела, не отрываясь. Даже не моргала.
Ведущая начала что-то спрашивать у Манина, а тот, свободно развалившись в кресле и закинув ногу на ногу, отвечать.
Публика слушала внимательно, Княжичу даже показалось – благоговейно.
Наконец несколько девушек внесли на подносах флаконы, из которых торчали блоттеры. Ведущая, взмахнув руками и расплывшись в очаровательной улыбке, что-то громко сказала, обращаясь к залу.
«Предлагает всем понюхать духи», – понял Михаил и, протянув руку, вытащил из флакона две полоски.
Серафима, так и не сказавшая ни слова, поднесла блоттер к носу и замерла.
– Невкусные? – спросил он, видя, как изменилось ее лицо.
Серафима повернула голову и посмотрела странными, остановившимися глазами.
– Это «Интрига», – одними губами произнесла она и медленно перевела взгляд туда, где улыбался и принимал поздравления Манин.
– Ты…
Он хотел спросить: «Ты уверена?» – и осекся. Глупо спрашивать.
А вокруг зашумели, зал наполнился голосами, ведущая протянула руку, указывая на автора аромата, все поднялись и вновь принялись аплодировать.
Сидеть остались только Михаил и Серафима. Глядя в одну точку, она пыталась осмыслить то, что узнала.
Так вот куда исчезли образцы и формулы! Верстовский не уничтожал их. Все забрал Манин. Вскрыл сейф, скачал файлы. Или жесткий диск вынул. На первый взгляд кажется, что подобное почти невозможно, поэтому ей даже в голову не пришло. Для всех остальных, может быть, и невозможно, но только не для этого человека.
А впрочем, совершенно не важно, как он смог украсть «Интригу». Гораздо интереснее – зачем?
Завершить месть, чтобы Верстовский корчился в муках даже на том свете? Или Манин не знает, что тот даже до суда не дожил? Умер в тюремной больнице от обширного инфаркта. Да нет, конечно, знает, но не сомневается: Верстовский видит все, что происходит здесь сегодня. Поэтому у Алекса Мани такое торжественное выражение на холеном лице. Лице победителя.
Серафима не могла оторвать от Манина глаз, постепенно бледнея, и Княжич испугался, что ей станет плохо.
– Пошли отсюда, – сказал он и потянул ее за руку.
Они встали и направились к выходу из зала.
У самой двери Серафима обернулась.
На нее в упор смотр Александр Манин, и глаза у него были, как бездонные ямы – черные и холодные.
Николай, встретивший Княжичей у порога, посмотрел на их лица и пошел доставать из холодильника водку.
Теперь точно в самый раз будет.